А н н а. Конечно. Ты взял испанский словарь?

Н и к о л а й. Вот он. (Читает в словаре.) «Estoy con vosotros, camaradas!» Я с вами, товарищи.

Стук в дверь.

А н н а. Да, да, войдите.

Входит  Г а р и н. У него седина на висках, он в кожаном реглане. Возбужденный, веселый.

Г а р и н. Это, конечно, свинство, что я так поздно врываюсь в семейный дом!

Н и к о л а й. В семейном доме рады тебе в любое время.

А н н а. Здравствуйте, Сергей. С приездом!

Г а р и н. С приездам! И с отъездом тоже! О, как у вас хорошо, ребята. А Аня какая стала…

А н н а. Хуже или лучше?

Г а р и н. Не хуже, во всяком случае. Но какая-то другая… Покажите-ка наследного принца.

Анна подводит его к колыбели.

Похож! Честное пионерское похож. Такой же нос дудкой, как и у отца. А брови, как у матери. Будущий летчик. По носу вижу — летчик.

Н и к о л а й. Аня, сооруди нам закусочку.

Г а р и н. Нет, нет. Все, что положено, уже выпито и съедено. Завтра рано вставать. (Ане.) Уезжаю в Сочи надолго.

А н н а (смеется). На полгода?

Г а р и н. Да, на полгода, на год. Заболел.

А н н а. Испанский словарь взяли с собой?

Н и к о л а й. Она знает, в какие Сочи мы едем.

Г а р и н. А знает — так ладно. Эх, жалко с вами расставаться… Пожил бы здесь, на охоту бы… Да, видно, не судьба. Опять на подвиги труба зовет. Опять разлучает нас.

Н и к о л а й. Ну, нас-то с тобой не разлучает.

А н н а. Вы его берегите там, в чужом краю. Я все-таки пойду на кухню. Приготовлю вам ужин. (Уходит.)

Г а р и н. В чужом краю… в чужом краю… (Смотрит на Николая.) Я думал, тебе уже сообщили.

Н и к о л а й. О чем?

Г а р и н. Да ты серьезно не знаешь?

Н и к о л а й. Чего-то, видимо, не знаю. А что именно?

Г а р и н. То, что не летишь. Откладывается твоя командировка.

Н и к о л а й. Откладывается? А ты?

Г а р и н. Лечу.

Н и к о л а й. Что ж, сочли меня недостойным? Считают, что я не справлюсь…

Г а р и н. Не в этом дело. Чем ты недостоин? Почему не справишься? Справился бы. Ты летчик хороший, у тебя честное сердце коммуниста. Но просто еще… Одним словом, откладывается.

Н и к о л а й. Как же так? Ведь мы готовили машину, мы облегчили ее. Мы увеличили скорость. Ведь все же признали, что моя машина лучшая.

Г а р и н. Твоя машина, Николай, и будет воевать с фашистами. Она полетит в Испанию.

Н и к о л а й. Без меня?

Г а р и н. К сожалению.

Н и к о л а й. Кто же полетит на лей?

Г а р и н. Я.

Н и к о л а й. Ты?

Г а р и н. Да. Видишь ли, технический осмотр признал в моем бомбардировщике ряд дефектов. Словом, его забраковали для такого длительного перелета. Это, конечно, чепуха. Машина долетит и до Австралии, но мне сказали, что не стоит рисковать, раз есть машина лучше. Мне предложили выбрать любую из вашей эскадрильи. Я их все внимательно осмотрел и выбрал.

Н и к о л а й. Мою.

Г а р и н. Твою. На ней и полечу с моим экипажем.

Н и к о л а й. Это уже решено?

Г а р и н. Приказ командования. Да ты не огорчайся, чудак. Ты ведь только начинаешь свою летную жизнь. Тебе много подвигов предстоит. Еще прославишься.

Н и к о л а й. Да разве дело в этом. Ну что ж, приказ есть приказ. Когда вылетаешь?

Г а р и н. Завтра тренировка. Послезавтра старт.

Н и к о л а й. Тебе нужна моя помощь?

Г а р и н. Нет, нет, я сам разберусь. Спасибо.

Н и к о л а й. Я завтра вылечу с тобой в тренировочный полет. Покажу тебе все, что нужно… Прошу тебя, разреши сдать тебе машину в полете.

Г а р и н. Хорошо. Разрешаю. Значит, ты не сердишься на меня? Не обижен?

Н и к о л а й. Я не буду врать, мне очень горько сейчас, но я не обижен. Это была бы глупость. Лети, я буду ждать моей очереди… Может, и мне повезет когда-нибудь. А пока мне будет приятно думать, что мой труд, моя машина сражается там, в Испании…

Г а р и н. Ордена пополам.

Н и к о л а й (вспыхнув). Что ты сказал?!

Г а р и н. Я пошутил.

Н и к о л а й. Это была не очень удачная шутка.

Г а р и н. Согласен. Значит, завтра в пять утра на поле, у машины?

Н и к о л а й. Есть.

Г а р и н. Я сейчас пойду посплю перед полетом. Жене передай мои извинения. Завтра зайду к ней. Будь здоров. (Уходит.)

Н и к о л а й. «Estoy con vosotros, camaradas!..» Я с вами, товарищи…

Входит  А н н а  с подносом, Николай распаковывает чемодан.

А н н а. А Сергей?

Н и к о л а й. Просил передать тебе привет. Утром рано нужно вставать.

А н н а. Как жалко. Почему ты опять открыл чемодан? Что-нибудь забыл?

Н и к о л а й. Я не лечу в Испанию.

А н н а (у нее вырвалось). Слава богу!

Н и к о л а й. Как ты сказала? (Анна молчит.) Сейчас мы с тобой поссоримся, и это будет наша первая ссора. (Грозно.) Но если я когда-нибудь услышу от тебя еще что-нибудь подобное — это будет наша последняя ссора. Как ты смеешь говорить это мне, летчику, ты, жена летчика! Сегодня самый, черт меня возьми, печальный день в моей жизни, а ты радуешься! Радуешься моему горю?

А н я а (тихо). Я знаю, что не должна была так говорить, но оно сказалось само… Прости меня, Николай.

Н и к о л а й (разбирает содержимое чемодана). Надеюсь, надеюсь, надеюсь…

А н н а. Что произошло?

Н и к о л а й. Гарину отдали мою машину.

А н н а. Ты очень расстроен? Ты завидуешь ему?

Н и к о л а й. Да, я ему завидую. А ведь это безобразие! Видишь ли, Анна, когда проектируют самолет, у него должны быть запасы прочности, скорости… А у человека, управляющего этим самолетом, должны быть тоже запасы. Смелости, знания, выдержки, ярости, добродушия. И если я завидую другу, грош мне цена. Значит, я плохой летчик и плохой коммунист. Но я даю слово, что заставлю себя, да, да, заставлю радоваться удаче товарища, как своей собственной… Ну, посмотри на меня, Анна, скажи мне что-нибудь.

А н н а. Пять, восемь, семь, тридцать два.

Н и к о л а й. Прошло пять лет, как мы с тобой познакомились в Тушине… Это было 8 июля 1932 года.

А н н а. Меня зовут Аня. (Подает ему руку.)

Н и к о л а й (пожимая ей руку). А меня Николай.

З а н а в е с.