ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Снова комната Гастелло. Та же комната, что и в предыдущей картине. За разбитым окном ночь, бледные звезды, полоска зари. Рассвет нового дня, пятого дня войны. Сорванная с петель дверь. Разбросанные по полу игрушки. Старые газеты… Гуляет сквозняк по разрушенной квартире.

Посреди комнаты в реглане и шлеме стоит  Н и к о л а й. Рядом с ним  Г и р я в ы й.

Н и к о л а й. Где-то тут свечка была… У тебя фонарика нет?

Г и р я в ы й. Нет, не захватил. Сейчас развиднеется, все увидим. Что вы хотели взять отсюда, товарищ командир?

Н и к о л а й. Карточку Витьки и Анны… Не найдешь, пожалуй… Через час вылетаем. Вернемся уж на новый аэродром. Машина у тебя готова?

Г и р я в ы й. Скрипит, старушка. В день по три вылета. Трудно ей, жалуется.

Н и к о л а й. Нужно будет, и по пять раз вылетать станем. Вот нашел! Гляди, механик, вот Витька маленький, год ему… Я тогда в Испанию должен был лететь… Помнишь? А вот он, когда мы с тобой в Бессарабии были. А вот это — двадцать первого июня снимались вместе Виктор Степаненко, Фаина, Витька, Аня и я… Черт его знает, как это давно было… Какое сегодня?

Г и р я в ы й. Двадцать шестое. Пятый день.

Н и к о л а й. А похоже, что пятый год… Где они сейчас? Идут пешком в Москву мимо горящих городов… Видишь черепки? Это я Витьке игрушку соорудил. Земной шар и самолеты на нем.

Г и р я в ы й. Вы бы пошли ко мне, отдохнули до вылета. А то нельзя ведь так, трое суток не спали, не ели… Сходим в столовую, пообедаем, я вас прошу, товарищ командир…

Н и к о л а й. Ну кто на рассвете обедает? Тут в шкапчике еда какая-то была. Ну-ка, погляди.

Г и р я в ы й. Винегрет. Только не совсем съедобный. Давленные помидоры со щепками, с колбасой и с битым стеклом. Такую пищу трудновато переварить даже мне, имеющему желудок птицы страуса. А булка целая.

Н и к о л а й. Ломай пополам. Напеваешь, механик?

Г и р я в ы й. Мое дело — птичье: крошки клевать, песни насвистывать.

Н и к о л а й. Ты у командира полка в лазарете был?

Г и р я в ы й. Умер он, Николай Францевич. Тяжелое ранение. Быть вам теперь командиром двух эскадрилий. Пойдемте отсюда, неприятно смотреть на беспорядок.

Н и к о л а й. Подожди немного… Да, бортмеханик — редкая птица! Здесь мы жили, думали, работали, растили сына… Ты чего там роешься в столе?

Г и р я в ы й. Документы, может, какие есть. Надо забрать… Словарь испанский нужен?

Н и к о л а й. Давай, пригодится. (Читает.) Estoy con vosotros, camaradas… Еще что?

Г и р я в ы й. Чертеж сверхскоростного бомбардировщика для кругосветного беспосадочного перелета.

Н и к о л а й. Положи в планшет, пригодится.

Г и р я в ы й. Карта Антарктики.

Н и к о л а й. Захвати.

Г и р я в ы й. Письма ваши к Анне Петровне.

Н и к о л а й. Давай сюда.

Г и р я в ы й. Книжка. Горький, «Старуха Изергиль».

Н и к о л а й. Возьми себе. В свободное время почитаешь.

Г и р я в ы й. Письма комсомольцев с вашего завода.

Н и к о л а й. Давай сюда. Завтра отвечу. Завтра… Хорошее это слово, механик, «завтра». Какое оно будет?

Г и р я в ы й. Я так думаю, что оно будет очень хорошим. Потому что…

Входит  Г а р и н.

Г а р и н. Разрешите, товарищ командир эскадрильи?

Н и к о л а й. Да. (Гирявому.) Иди к машине, когда будет готова к полету, — доложи.

Г и р я в ы й. Есть. (Повернувшись, уходит.)

Н и к о л а й. Я слушаю тебя.

Г а р и н. Я очень виноват. Перед партией, перед полком, перед тобой. Я горько раскаиваюсь в том, что произошло. Но меня отстранили от полетов. Я хожу по земле. Это невыносимо. Я прошу вернуть меня и поручить командование эскадрильей.

Н и к о л а й. Это не в моей власти. Я сам командую эскадрильей, не в моей власти назначать комэска.

Г а р и н. Но ты можешь назначить меня командиром звена.

Н и к о л а й. Не считаю нужным.

Г а р и н. Я повторяю, что был не прав. Я жестоко поплатился. Ты победил меня.

Н и к о л а й. Победил? Я разве сражался с тобой? Я сражаюсь с фашистами. К этому я готовил себя и своих летчиков. Ты готовил себя к каким-то небывалым подвигам, ты пренебрегал всеми условиями военной дисциплины.

Г а р и н. Но мои прошлые заслуги…

Н и к о л а й. Опять прошлые заслуги! Сегодня нужны будущие заслуги. Война решила наш спор с тобой. Если бы не это, ты бы, наверное, считал меня унылым педантом, надоедливым парнем, плохим товарищем, паникером. Дорого стоит нам твоя философия! Гораздо дороже, чем ты сам. Нет, я не могу назначить тебя командиром звена.

Г а р и н. Тогда назначь меня командиром корабля, рядовым пилотом. Об этом я могу просить?

Н и к о л а й. Я не уверен в тебе.

Г а р и н. Это говоришь мне ты — мой ученик!

Н и к о л а й. Да, это говорю тебе я — твой ученик. К счастью, у меня были еще и другие учителя. И они разговаривали бы с тобой сейчас так же, как и я.

Г а р и н. Я кровью готов искупить мою вину. Кровью моей и жизнью моей.

Н и к о л а й. А если жизни твоей не хватит?

Г а р и н. Я смертью своей буду защищать родину. Слышишь?! Ты не можешь мне в этом отказать. Мое место там, на верхушке! И там я сумею доказать тебе то, о чем тебя прошу сейчас.

Н и к о л а й. Небо не колония для перевоспитания преступников.

Г а р и н. Я преступник?

Н и к о л а й. Да. Ты преступник. На твоей машине чуть не разбился Степаненко. Ты преступник не по злому умыслу, а по легкомыслию, безответственности. Я не могу рисковать жизнями людей для того, чтобы ты доказывал кому-то что-то.

Г а р и н. Ты боишься, как всегда, риска?

Н и к о л а й. Да. Как всегда, я боюсь риска. Я просто не допущу его.

Г а р и н. У вас мало летчиков.

Н и к о л а й. Их хватит для того, чтобы обойтись без тебя.

Г а р и н. Я никогда ни у кого ничего не просил. Я гордый человек, ты это знаешь. Но я прошу… Я умоляю тебя… Пусти меня в воздух. Я летчик. Я ничего другого не знаю и знать не хочу. Дай мне машину. Слышишь, Николай. Во имя нашей прежней дружбы, лет прожитых вместе, возьми меня с собой, не оставляй на земле, когда идет такая война. Как я буду ходить среди людей, как я буду смотреть им в глаза, зная, что вы в эту минуту там, наверху?!

Пауза.

Н и к о л а й. Хорошо. Мой штурман ранен. Ты знаешь штурманскую службу. Пойдешь со мной штурманом? Хочешь?

Г а р и н (тихо). Да… Спасибо тебе, Николай.

Н и к о л а й. Не смей благодарить! (Отошел к окну, постоял мгновение, отвернувшись от Гарина. И снова заговорил спокойно, как всегда.) Курс на Радошкевичи — Молодечно. Там идут танки Гудериана. Надо во что бы то ни стало остановить их. Хоть бы на день, два, пока не придут подкрепления. Я пойду флагманом, впереди эскадрильи. Через сорок минут будь у машины.

Г а р и н. Есть! Разрешите выполнять?

Н и к о л а й. Идите!

Гарин уходит.

(Поднимает с пола медвежонка. Рассматривает его и видит, что к медвежонку прикреплена записка.) Что это? (Чиркает зажигалкой и при свете огонька читает.) Двадцать пять, шесть, тысяча. (По привычке расшифровывает цифры.) Мы уехали двадцать пятого июня. Целуем тебя тысячу раз. Анна… (Кладет записку в карман.)

Возвращается  Г и р я в ы й.

Г и р я в ы й. За вами, товарищ капитан.

Н и к о л а й. Посидим, механик, перед полетом… Теперь не скоро сюда вернемся… Ты что-то начал говорить насчет завтрашнего дня. Гарин тебя перебил.

Г и р я в ы й. Не помню, товарищ командир…

Н и к о л а й. Завтра, ты сказал, будет хороший день. По облакам, что ли, угадываешь?

Г и р я в ы й. Много рассветов я на своем веку видел и никогда не ошибался. Каждое завтра, оно лучше вчера бывает. Эх, дожить бы до первого послевоенного рассвета!.. Как тогда солнце всходить будет? Как тогда птицы петь будут?

Н и к о л а й. После войны полетишь со мной вокруг шарика?

Г и р я в ы й. Что ж мне вас одного, что ли, отпускать? Нет, товарищ капитан, вместе воевали, вместе и после войны будем.

Н и к о л а й. Прошла война, давно прошла… Мы едем с тобой в Москву. Сияет столица огнями, толпы веселых, нарядных людей гуляют по городу… Анна, Виктор, ты и я, мы вчетвером едем на открытой машине по городу… Куда сейчас?

Г и р я в ы й. В Сокольники, в Богородское, к вашим родителям.

Н и к о л а й. Надо цветов купить.

Г и р я в ы й. У метро на Сокольническом кругу много цветов продают…

Н и к о л а й. А после можно и на «Динамо» съездить, футбол посмотреть…

Г и р я в ы й. Поедем, товарищ капитан, в Химки, на канал Москва — Волга. Я ведь там не был еще.

Н и к о л а й. А хорошо после войны будет, Паша?

Г и р я в ы й. Еще как хорошо-то, Николай Францевич!

Заговорил радиорепродуктор.

«Прослушайте сводку Советского Информбюро… Двадцать пятого июня… Продолжалось наступление противника… На Вильнюсском и Барановическом направлениях… крупные соединения советской авиации… вели успешную борьбу с танками противника… Бои продолжаются…»

Н и к о л а й (смотрит на часы). Пора!

Рев моторов, музыка — песня пилотов.

Издалека голос: «Гастелло… Гастелло… Гастелло… Не слышу вас… Гастелло, почему не отзываетесь… Осипов, Алексеенко, Витрищак, вас слышу… Гастелло… почему не отзываетесь?»

Г о л о с  Н и к о л а я. Я Гастелло… Я здесь… Иду на последний заход… Внизу Молодечно. Там до черта немцев… Железнодорожные составы закрыты ветками. Очевидно, орудия. Ложусь на боевой курс.

Рев мотора.

Г о л о с. Гастелло… Гастелло… Гастелло…

Самолет. Внизу в кабине штурмана  Г а р и н. В кабине пилота — Г а с т е л л о. Наверху у пулеметов — Г и р я в ы й.

Н и к о л а й. Удачно отбомбились. Что в машине?