— А где здесь пещеры?

Парни мнутся. Наивный вопрос: ну какой золотоискатель расскажет тебе, откуда он приносит самородки? И теперь, вспоминая ту встречу, я расспрашиваю, что же собой представляет это диковинное лекарство.

Олег встречал мумие только в пещерах, но говорят, что его находят и под нависающими камнями. В пещерах оно встречается всегда недалеко от входа.

— Мне кажется, — говорит Олег, — что мумие — это какой-то продукт известняка, оно как бы вытапливается из него солнцем и скапливается там, где скала всегда прохладна. Происходит что-то вроде перегонки.

Затем я узнаю, что цвет мумие может быть самый разный — от светлого, воскового, до темно-коричневого, почти черного. Если как следует его помять пальцами, оно становится мягким. Оно однородно, как воск, но в отличие от него растворяется в воде. Узбеки, кроме мумие, знают еще другое вещество — мумигай. С виду то же самое, только никаких целебных свойств, и его-то чаще всего продают на базарах. Отличить настоящее мумие может только очень опытный человек.

— А от чего оно лечит?

— Старики знахари пытаются им лечить буквально все болезни, только вопрос: вылечивают ли? Медицинская наука признает, что оно помогает при переломах, ранениях, ожогах — там, где повреждена здоровая ткань и ей нужно помочь восстановиться.

Позднее, в Ленинграде, я познакомился с одним удивительным человеком, врачом, специалистом по тибетской медицине. Он рассказал мне, что существует много видов мумие, отличающихся не только названием и местом находки, но, по-видимому, и происхождением. Сам он изучал забайкальское мумие — баракшун, зернистое, с большим количеством растительных остатков, и пришел к выводу, что это мумифицированные экскременты белок летяг. Эти животные питаются самыми нежными частями трав и побегов растений, в которых содержится множество целебных веществ. Вещества эти не перевариваются грызуном полностью и в процессе длительного мумифицирования становятся гораздо более усвояемыми для человека, чем если бы он, предположим, сам щипал бы и ел ту же травку. Существует баракшун, создаваемый другими грызунами — пищухами, теми самыми, которые заготовляют себе на зиму сено. Но пока мы еще мало знаем о мумие и скрытых в нем возможностях.

Через день Олег повел меня в Чиль-Устун. Об этой пещере я слыхал давно, она — одна из известнейших в Средней Азии. Длиннобородые старики, собирающиеся у мечети, могут вам рассказать, что именно в ней жил страшный белый дэв, которого в жестокой битве победил великий халиф Али, зять пророка Магомета. Ведь до сих пор видно изображение лошади с жеребенком на той скале, к которой Али перед боем привязывал своего коня Дуль-Дуля.

Вид из Чиль-Устуна

Ученые говорят иное. Да, есть на скале недалеко от Аравана изображения удивительно стройных лошадей, выбитые незаурядным художником. Рисункам этим больше двух тысяч лет; другие, похожие, есть недалеко от Оша, на тех самых скалах Айрымач-Тау, которые иначе называют Сурат-Таш. Этими лошадьми славилась когда-то Фергана, их считали (опять легенды!) потомками небесных коней. Что же касается пещеры, то археологи ею не интересовались.

Священные пещеры… В разные времена, на разных континентах, разным богам поклонялись люди в пещерах. Уходили в пещеры спасать свою душу христианские отшельники. В самых недоступных подземных галереях Южной Европы ученые находят святилища людей каменного века. На Дальнем Востоке академик Окладников открыл знаменитую пещеру Спящей Красавицы со сталагмитом, превращенным в скульптуру. А в глухих лесах Урала, на Печоре, археологи раскапывают пещеры, в которых до конца прошлого века приносились жертвы вогульским богам… Помню, в описании печорских пещер особенно поразила меня история о Камне Дыроватом. Есть высокий утес над рекой Чусовой, и в утесе этом на неприступном отвесе — вход. Полузабытые легенды говорили, что проходящий мимо охотник должен принести жертву, подарить духам этих мест стрелу, пустив ее в черное отверстие. Археолог Прокошев решил проверить легенду. Утес был высок — около шестидесяти метров; отверстие, как оказалось потом, на высоте восемнадцати метров. Спустив с вершины утеса веревочную лестницу, Прокошев добрался до входа. И внутри, в обширном гроте, он нашел восемь с лишним тысяч наконечников стрел. Они устилали пол, торчали из стен и потолка, и ничего, кроме стрел, не было здесь, только одна иранская монета VI века, тоненький серебряный диск с пробитой у края дыркой — наверно, и она была привязана к стреле. Легенда была права: люди здесь не бывали, они только стреляли сюда из луков. И вот что удивительно: изучив наконечники, Прокошев понял, что они накапливались в пещере около четырех тысяч лет — от начала бронзового века почти что до нашего времени. И боги, наверно, были разные, и племена разные — немало воды утекло в Печоре за тысячелетия, а таинственная дыра в скале все оставалась священной и почитаемой, и один и тот же обряд совершали перед ней современники Гомера и современники Ньютона.

Древнее изваяние в дальневосточной пещере Спящей Красавицы

Теперь мы с Олегом едем в Араван, к другой священной пещере. Большое село широко разлилось по равнине. В центре — базар с грудами дынь и арбузов; седобородые старики в чалмах торгуют медными, ручной работы, браслетами и дешевыми серьгами. Время от времени старцы достают круглые сосудики из тыквы — нечто вроде табакерок — и отправляют под язык щепотку носвая, обжигающей рот смеси из тертого табака, извести, золы и чего-то еще. Тут же продают и носвай, и эти табакерки — носкады, — и много других необходимых вещей. На столбах висят ящики с надписями: "Для хлопка". Никто не пройдет равнодушно мимо клочка белоснежной ваты, свалившегося с машины: разве можно сорить тем, что вырастили руки человека?

Над долиной нависают обрывистые склоны. Здесь, в середине косого, почти отвесного среза горы, в глубине ущелья, лежит вход в Чиль-Устун.

— Не раздумали? Маршрут психологический; опасных мест не так уж много, но впечатления будут сильные. Еще не поздно отказаться, тогда пойдем в другие пещеры.

Молчу. Скалолаз из меня неважный, пропастей под ногами не люблю. В пещерах, если опасно, всегда можно использовать страховку. А здесь… Ящерицей лезть по скалам? У ящериц, по крайней мере, есть хвост, чтобы уцепиться или сбалансировать. Но не идти же мне обратно?

— И еще одно: в вашей обуви не пройти.

Мои трикони на горных ботинках стерлись почти до основания — не зубья, а железные шишечки. Разуваюсь, прячу ботинки в куст. Снимаю толстые шерстяные носки — джурабы. Поправляю на спине сумку с аппаратом и вспышкой.

— Сколько до пещеры?

— Метров триста.

Перед спуском в Чиль-Устун

Сначала было почти легко. Подобие тропы в две ладони шириной, хорошие захваты для рук и все-таки не совсем отвесная стена. Под ногами, на дне ущелья, сумрачно и прохладно, а щебень обжигает подошвы. Но вот тропа обрывается. Перед нами косая плита, нужно сесть на нее, осторожно сползать ногами вперед и стараться не скользнуть слишком быстро! Пятки упираются в щель. Несколько шагов — и, держась за ствол фисташки, переползаю на новый обрывок тропы. Опять отвес, захваты на нем трудно различить. Вцепляюсь в них так, что, кажется, никакая сила не оторвет; ногу влево, другую; перевести руку, только не глядеть вниз, это совсем не страшно, это не должно быть страшно — идти вот так по отвесу, как муха по стеклу. Нельзя отвлекаться, надо думать только о том, чтобы лучше ухватиться за выступ. Камешек под ногой шевельнулся, прочь его — глухой стук внизу. Под щекой теплая скала. Шаг влево, еще шаг, как можно дальше отвести руку… Она нащупывает отполированный чьими-то руками корень.

Голос Олега:

— Он надежен, беритесь прочнее…

Еще шаг, здесь надо перегнуться, ладонь — целиком — запустить в щель и быстро перешагнуть влево. Нет здесь ничего страшного, нужно только не думать об этом, только быстро перешагнуть через пустое место… шаг, почти прыжок, хватаюсь за уступ, подтягиваюсь — и боком, коленями, против всех правил скалолазания, вываливаюсь на плоский камень. Между нами и солнцем повисло неподвижное облачко. Так хорошо смотреть вверх, и еще минуту можно лежать и отдыхать…

— Пошли.

Снова стена. Внезапно приходит странная, спокойная ясность мыслей и движений, а пальцы как будто прилипают к камню. Перед глазами скользят выступы скалы, травинки, застывший на камне черно-красный паучок-скакунчик с огромными блестящими глазами. Мое тело будто без помощи сознания движется вдоль стены, находит зацепы и упоры, а я, как посторонний наблюдатель, слежу за ним. Но вот рука промахивается и хватает воздух. Я шарю по гладкому камню, не нахожу опоры и чувствую, как сползаю… сползаю… сползаю…

Окрик Олега:

— Правее, правее! Почти над головой!

И обеими руками я вцепляюсь в глубокую нишу. Еще несколько метров — вбитая в скалу железная скоба, можно взяться за нее прочно, в обхват, и скользнуть мимо. Щели и выступы снова сами ложатся под ладони; шорох щебня, катящегося из-под ноги, — и пронзительный крик орла где-то сбоку. Интересно, халиф Али тоже карабкался по этой тропе? Дальше, дальше, немного наверх… Скользнуть на распорах между двух скал и вот, наконец, под ногами тропа, и сырой запах земли и листвы ударяет в лицо, а впереди открывается огромная, оплетенная зеленью арка. И можно лежать и не думать ни о чем — просто лежать…

Чиль-Устун — значит "сорок столбов". И действительно, в первых же залах стены подперты массивными резными колоннами сталагнатов. И на колоннах этих нет живого места — там исписано все. Здесь и стандартные "здесь были" с адресами и фамилиями, масса дат, среди которых в глаза бросается одна — 1894, рядом полустертая арабская надпись. А на тускло освещенной дневным светом колонне справа от входа — несколько строк каких-то странных знаков. Постой, постой — ведь это санскритская надпись! И под ней странный изломанный крест — свастика. Этот мрачный символ настолько связан в нашем воображении с фашизмом, что удивляешься, видя его здесь.