Но эта свастика немного необычна, концы ее переломлены дважды — буквой "Г". И в древнем святилище этот знак очень хорошо объясним: ведь надпись-то санскритская, а свастика — символ плодородия древних индийских племен, пользовавшихся этим языком. Почему же надпись и этот символ оказались здесь, на юге Ферганы? Вероятно, здесь было святилище приверженцев могучей древней религии. Санскрит был языком их священных книг.

Интересно, остатки каких удивительных культур найдут когда-нибудь археологи в утоптанном множеством ног полу пещеры?

Я попытался снять надпись, но оказалось, что вспышка не работает — сели батареи. Обидно — ведь эта надпись могла быть интересной для историков.

Олег когда-то ее фотографировал, но снимок был нерезким, и когда я показал его специалистам по восточным языкам, они не смогли ее прочесть и только подтвердили: санскрит…

Но что же еще скрывается под землей в этом замке белого дэва? Зажигаем свечи.

Первые залы, по-видимому, когда-то были богато украшены натеками, от которых остались обломки. Все, что можно отбить, отбито. Зачем? Кому помешала эта красота?

Олег объясняет: дело не в красоте. Есть поверье, что толченые сталактиты исцеляют болезни. Тем более сталактиты в пещере, которая считается "святой".

За узким лазом — еще один зал, четвертый по счету, в нем мы отыскиваем знаменитую "раздевалку" — совсем небольшую дыру, в которую, однако, надо втиснуться. Название красноречиво предупреждает о том, что нас ждет, поэтому не искушаем судьбу и остаемся в одних плавках. Лаз удивительно неуютен — его изгиб противоречит человеческой анатомии, и когда на спине, ногами вперед, протискиваешься по миллиметру, то представляешь, как должен был чувствовать себя евангельский верблюд, проходящий через игольное ушко. Главное — не напрягаться, а как бы переливать себя сквозь эту дыру мелкими, но непрерывными движениями; Олег, посмеиваясь, подает советы и напоминает о судьбе Винни-Пуха, застрявшего в норе у Кролика при таких же примерно обстоятельствах.

Зато потом, когда я выскользнул из этой каменной глотки, настала моя очередь издеваться, глядя на судорожные движения ног приятеля.

И вот мы в пятом зале, который переходит в обширный шестой. Он бесспорно красив, а главное, не тронут, "раздевалка" охраняет его лучше, чем любые запреты. Великолепные занавеси, украшенные фестонами колонны, огромные вычурные люстры, как будто покрытые причудливой восточной резьбой. Мы двигаемся вперед, тревожа летучих мышей, и тени их мечутся по стенам. Все новые натеки выступают из темноты. Олег восхищается их разнообразием, мне же чего-то не хватает в этой пещере. В чем дело? И я понимаю: здесь нет воды, не слышно капели, натеки сухи и бесцветно серы — они не играют огоньками в свете наших свечей. Пещера мертва или кажется мертвой. Может быть, виноват засушливый год? Если это так, завидую тем, кто видел Чиль-Устун в полной его красоте, в матовом блеске влажных каменных складок и кружев, в сиянии капель, повисших на концах сталактитов. Жалко, что я не увидел этого. И особенно жалко, что не смог сфотографировать санскритские надписи…

Через несколько лет друзья прислали мне из Фрунзе книжку журналиста и краеведа Дядюченко "В пещерах Киргизии". Я прочел ее залпом. Она была прекрасно написана и содержала массу интересных сведений, а главное — добрая половина ее повествовала об араванских пещерах, в которых побывали мы с Олегом, и, конечно, Чиль-Устуне, в котором Дядюченко бывал много раз. Он фотографировал санскритскую надпись со свастикой; она оказалась не такой уж древней — не раньше XVII века; а в четвертом зале, около самого входа, спелеологи обнаружили два человеческих скелета и глиняный светильник одиннадцатого века. А мы-то шли рядом и не заметили! Но особенно поразило меня то, что в дальних залах пещеры, за "раздевалкой", со сводов капала вода и пещера искрилась и сверкала; она воистину выглядела, как сказочный замок белого дэва. Значит, мне действительно не повезло.

Две другие большие пещеры, в которых побывал я в Средней Азии, тоже были "святыми" — и к тому же историческими, так как легенды связывали их с именем Тимура.

Путь к ним я начинал из Самарканда, который был столицей беспощадного завоевателя и обязан ему своим великолепием.

В первый раз я попал в Самарканд случайно — меня привел туда телефонный звонок. Во Внуковском аэродроме, пересаживаясь с одного самолета на другой, я забежал в телефонную будку и набрал номер Марлена.

— В Среднюю Азию? Завидую! Если доведется быть в Самарканде, разыщи Кучерявых!

— Каких кучерявых?

— Владика Кучерявых, спроси в областном совете. Он поможет!

В чем поможет этот Владик, я не понял, так как телефон щелкнул и умолк.

И вот я в Самарканде и отыскиваю областной совет по туризму. Владик оказался высоким, могучим, голубоглазым и энергичным. Он был не только спелеологом, но и геоморфологом, не просто туристом, а горным туристом, и вдобавок он оказался большим туристским начальником.

Он-то и повел меня к пещере, носящей имя Тимура. Кроме нас двоих, пошел еще паренек лет семнадцати, альпинист Петя. Мы шли над берегом речки Ax-Су, мимо звонкого водопада, падающего с десятка метров в глубокую, сине-зеленую, как в море, воду. Впереди виднелись причудливые гребни и гладкие скалы, похожие на перья. Это были горы Кара-Тепе, западная оконечность Зеравшанского хребта. К вечеру мы вышли на перевал Санг-Туда и свернули направо, по тропе через осыпи.

Садилось солнце, когда мы выбрались на обрывы. Они казались отвесными в золотом свете заката.

— Сейчас будет Сквозняк, — сказал Владик.

— Почему сквозняк?

— Так мы назвали сквозную пещеру. Удобнее идти через нее, чем карабкаться вокруг по скалам.

Слегка пригнувшись, идем по прямому ходу, в конце которого видно небо. Потом несколько минут несложного скалолазания — и лестница с огромными ступенями приводит нас к темной арке входа в пещеру. Пахнет пылью и полынью.

Мы входим в высокий — в рост человека — сухой коридор с утоптанным полом. В стороне от входа разводим костер, выливаем в котелок воду из фляжек — здесь воды нет. В фиолетово-синем небе загораются первые звезды. Подсвечивая себе фонариком, разбираю собранных за день насекомых. А Владик начинает рассказ о пещере Амир-Темир.

— На этой горе (ее называют и Амир-Темир, и Акноу, кто как хочет) есть несколько пещер. Первая — "Сквозняк", через которую мы шли, в стороне от нее другая пещера — Тарагай, и еще одна, безымянная, не обследованная до конца. Наверно, есть и еще. Мы пойдем в самую большую и, уж конечно, самую известную, ее знают не только в окрестных кишлаках, но и в Агалыке, и в Самарканде. До сих пор старики приходят сюда молиться. Они говорят, что, когда Тимур был младенцем, какому-то местному беку предсказали, что его убьет этот мальчик, сын Тарагая. Бек послал своих людей похитить малыша, но кто-то предупредил мать, и она с сыном укрылась в этой пещере. Тимур подрос и убил бека. С тех времен называют и гору и пещеру Амир-Темир, то есть Эмир Тимур. Кто знает, может, и есть в этой легенде частица правды?

— В конце пятидесятых — начале шестидесятых годов эту гору и пещеру исследовали гидрологи. — Владик протянул нам фиолетовые листочки светокопий плана и разреза пещеры. Она была вытянута на восток-юго-восток не меньше чем на сто метров и очень запутана — не меньше десятка залов и коридоров, находящихся на разном уровне. Под планом подпись — общая длина 350 метров, глубина около 45 метров.

Я уже засыпал, когда кто-то потряс меня за плечо. Это был Петя:

— Проснись! Над нами кто-то ездит! Пещера может обвалиться.

— Кто ездит? Куда? — Спросонья я ничего не понимал.

— Не знаю! Только что слышал гул! Может быть, лучше нам выйти?

— Не мешай спать. Миллион лет стояла и еще одну ночь как-нибудь простоит.

Я залез поглубже в мешок и попытался уснуть, но сон не шел. И вдруг откуда-то издали донесся глухой гул, похожий на отдаленный рокот бубна.

— Слышишь? Опять! А ты не верил — ведь я же говорил!

— Тихо! Лежи и слушай!

Гул приближался, нарастал, усиливался, бубен рокотал все ближе. Я осторожно приготовил фонарик. Совсем близко… Ослепительный, после темноты, луч метнулся по своду — и сразу же его пересекло несколько быстрых крылатых силуэтов. Летучие мыши, напуганные нашими разговорами у входа, только сейчас решились покинуть свое убежище. Удары их крыльев, резонирующие в гулких коридорах, и принял Петя за шум колес.

Утро. Проверяем фонарики, кладу в сумку вспышку и аппарат. Так что же там такое за поворотом тоннеля?

Ручейник на своде пещеры

Но поворота, в общем-то, и не было. Был небольшой навес, под которым мы пролезли на четвереньках — и сразу стало прохладно и влажно. На стенках сидела разная живность — мелкие комарики, мухи-хеломизиды, золотисто-коричневые ручейники с крыльями, сложенными домиком. Медленно ползла куда-то по своим делам буро-фиолетовая улитка. В этой компании любителей прохлады и темноты были и ночные бабочки-совки. Из-под сводов с писком и гулом крыльев вылетали летучие мыши. Одна порхнула прямо перед фонариком, я успел увидеть крохотные, как бусинки, глазки и странную, сморщенную, с каким-то блюдечком вместо носа мордочку. Это был бухарский подковонос; наросты, придающие ему такой страшный вид, служат для звуколокации. Коридор, понемногу спускаясь, становился все выше, постепенно переходя в большой зал. Здесь уже были заметны сталактиты и занавеси, но слабо выраженные, невыразительные, выветрившиеся. Многие из них отбиты. В нагромождении гранитных глыб замаскирован узкий ход "Мышиная дыра". Протискиваемся. Отверстие пошире, чем "раздевалка" в Чиль-Устуне и не отнимает много времени. Перед нами новый зал с высокими — выше десяти метров — сводами. Здесь уже много натеков: с потолка свисают сталактиты, в щелях стен мы находим маленькие гнезда гелектитов, но самые лучшие безжалостно отколоты.