К станице она подлетела с наветренной стороны. Ветер относил в сторону звуки мотора, ласковые тучки закрывали самолёт от взгляда часовых и дозорных. О зенитчиках Катя не думала, старалась не думать. Вот и Малиновка.

Катя перешла на бреющий полёт. Полетела низко-низко над лесом. Чёрные домики побежали двумя рядами по берегу Дона. Река за ними заблестела серебряной чешуёй. Катя свесила голову за борт кабины, поискала взглядом двухэтажную школу - вот она, квадратная, с двумя трубами… За ней совхозные бараки отсвечивают под луной пепельно-серыми полосками шиферных крыш…

Катя убрала газ, приглушила шум мотора. Пропеллер зашелестел, захлюпал, точно его стали поливать водой. Катя спустилась ещё ниже. И, чтобы не потерять скорость, не упасть, она стала накренивать машину то на одно крыло, то на другое, скользя по воздуху, к макушкам деревьев. Правая рука до боли в пальцах сжимала рычаг сбрасывания. Вот и момент настал: со свистом полетела первая бомба, за ней вторая… И в следующую минуту над крышей школы блеснул огонь, пламя…

Катя развернулась и - на бараки. Один загорелся, другой… Увидела, как изо всех дверей, из окон посыпались фашисты в одном белье. В школе располагался штаб армии и генерал Рейнгольд, в бараках - батальон охраны.

Хотела Катя ударить по фашистам из пулемёта, да видит: бегут со стороны Дона какие-то люди, стреляют по фашистам из автоматов, швыряют в них гранаты…

Включила на полный газ мотор, понеслась над крышами Малиновки. В этот момент ударили зенитки; они точно вдруг очнулись и давай палить изо всех стволов.

Катя то вправо увернётся, то влево - летит над самыми батареями. А они бьют и бьют - и всё мимо: не успевают прицелиться - быстро несётся самолёт. И Катя бы улетела невредимой, но на беду под самым крылом оказалась вражеская пушка. Видела лётчица, как с земли полоснуло лезвие огня, и в тот же момент мотор самолёта захлебнулся и машина, не успевшая набрать скорость, клюнула носом, повалилась на выступивший из темноты чёрной стеной лес.

Катя успела отвернуть машину от леса и зачертила колёсами по свежей осенней пашне. А когда крылья качнулись в последний раз, точно у живой птицы, и машина остановилась, Катя удивилась наступившей вдруг тишине.

Не торопилась выбраться из кабины, оглядела лес, погружённый в предрассветную тишину, пашню, окутанную мраком, и небо, по которому ползли тяжёлые облака, и лишь изредка в просветах между ними слабо и далеко поблёскивали звёзды.

Тянулись долгие минуты, тягостнее становилась тишина.

Лес был совсем близко. Катя различала стволы деревьев.

Услышала звон - далёкий и чистый… Лётчица долго не могла понять, что это за звон раздаётся в воздухе, почему он не нарушает тишины, а лишь усиливает её тягость. Потом поняла: это звенит у неё в ушах. И обрадовалась неожиданному открытию. Словно бы очнулась от минутного раздумья, быстро отстегнула ремни парашюта, стала вылезать из кабины. Она уже ступила на землю и направилась к лесу, но как раз в этот момент из тёмной чащобы, словно гром с ясного неба, раздался голос:

- Дяденька, ты чей?

Катя не сразу поняла, что этот голос принадлежит мальчику; она не ожидала и потому сильно испугалась. Выхватила из кобуры пистолет, спросила:

- Кто тут?

Из леса вышел мальчик. Он казался маленьким и ненастоящим. Из одежды одна только большая шапка различалась на голове.

- А ты разве тётя? - спросил мальчуган. - Ты лётчица?

Катя теперь уже не боялась таинственного незнакомца, но на всякий случай схоронилась за толстое дерево, и из-за него вела беседу с невесть как очутившимся здесь мальчиком.

- Ты кто такой? Подойди ко мне ближе.

Раздался шорох ветвей, и на этот раз тишину разрубил басовитый простуженный голос мужчины:

- Эй, лётчик, ходи сюда! Свои мы, партизаны!

На опушку леса вышел человек с автоматом, встал рядом с мальчиком. Но Катя продолжала держать пистолет в руке, не торопилась доверяться незнакомцам. Тревожило её сомнение: «А вдруг не партизаны?» И взрослый, видимо, понял её тревогу, сказал:

- Да ты, я вижу, боишься нас. Ну да леший с тобой! Вот тебе мальчонка. Он тебя проводит до штабной землянки, а я пошёл, мне теперь недосуг. - Он вразвалку, точно медведь, двинулся через пашню в сторону поднимавшегося над Малиновкой пожара. Там раздавались выстрелы, рвались гранаты.

- Что происходит в станице? - спросила Катя, подойдя к мальчику и тронув его за рукав.

- Там бой, - важно сказал мальчик, - партизаны штаб разбили, они генерала живьём ловят. Такая телеграмма из Москвы была. Прилетит самолёт, сбросит бомбы, а нам - добавить. - И, поправив шапку-ушанку, видимо, отцовскую, паренёк авторитетно заявил: - А это вы, тётенька, бомбы бросали?

- Я бомбила, да вот, видишь, меня тоже подшибли.

Катя показала на самолёт.

- Не горюйте, тётя. У нас в отряде есть самолётный механик, он вам живо мотор наладит.

Мальчик шёл впереди, говорил с Катей так, будто они давно знакомы.

С минуту погодя, он важно заметил:

- Мы знали, что вы прилетите. Нам по радио сообщили. И вы точно по приказу прилетели. Как сказано было: на рассвете.

Катя про себя решила: умные люди разработали операцию по уничтожению штаба. Всё до мелочей расписали по минутам.

Продирались по чащобе леса: мальчик шагал уверенно и продвигался быстро, а Катя несколько отставала: то планшетом зацепится за сучья, то в кустарнике застрянет.

- Да ты потише, а то я потеряюсь, - взмолилась, улыбаясь, Катя. И затем спросила: - Скажи-ка мне, пожалуйста, если это не секрет, как тебя зовут и чей ты будешь такой?

- Василь Бурмистров. Мой папа на фронте бьёт фашистов, а мы вот тут с сестрой - Леной.

- Бурмистров? Грозная у тебя фамилия. Да ты, я погляжу, и сам парень серьёзный.

Катя положила ему руку на плечо и пошла рядом. Ей хотелось сказать юному бойцу какие-то важные слова, но она боялась лаской, участием обидеть бойцовское самолюбие Василька. Мальчик же, потупив голову, молчал.

- А Лена где? Она тоже с тобой в отряде?

- Лена - командир группы. Она там… - Василёк показал рукой в сторону Малиновки. И совсем как взрослый добавил:

- Быстрее пойдёмте. Мне приказано вас в штаб доставить.

Они шли долго, может, полчаса, а может, целый час. Катя дивилась проворству Василька, идущего впереди, - он шёл как большой, а когда Катя отставала, оборачивался, поджидал свою спутницу.

Когда они подошли к одной из палаток, раскинувшихся на небольшой поляне в лесу, Василёк тихо, словно опасаясь кого-то, сказал:

- Вот наш лагерь. А здесь - штаб!

Они вошли в палатку, Василёк стал растапливать стоявшую в углу чугунную печурку. Катя присела, чутко прислушиваясь к шорохам, доносившимся из леса.

- Что ж у вас охраны нет? - спросила она.

- Была охрана, да все ушли на операцию, - заговорил Василёк. - Слышите… Стрельба. Это в Малиновке… бой идёт.

Вася опустил к ногам поленце, задумался. Он сидел на пеньке перед раскрытой печуркой. Свет от огня золотил его тёмные влажно блестевшие глаза. Временами он тяжко вздыхал и поворачивался к двери, словно бы поджидая кого-то.

- Ты чего это, Вася? - подошла к нему лётчица. Сняла с него старую отцовскую ушанку, ласково пригладила льняные свалявшиеся волосы. Василёк прильнул к ней, зажмурил глаза.

Василёк беспокоился за сестру, Катя поняла его тревогу.

За лесом глухо раздавалась стрельба. Бой в Малиновке продолжался. Сражалась там в бою и Лена Бурмистрова. За неё тревожился Василёк. Не было у него матери, где-то далеко на фронте воевал отец. А вдруг как с ней беда приключилась?..