Глава III Из варяг…
Картина, завершившая ученичество, не только принесла официальное звание художника, но утвердила художника истинного, слившего воедино достижения исторической и пейзажной живописи России. Кажется, слияние произошло легко, кажется, дорога пряма и широка. Сразу определен жанр — историческая живопись, в помощь ей должно пойти широкое гуманитарное образование.
Тем более что в университете притягивает не столько наследственный юридический факультет, сколько факультет исторический, на который так хочется перейти; только по настоянию родных приходится вернуться к «постылым правовым учебникам». Во время экзамена по римскому праву профессор недоуменно спрашивает: «На что вам римское право, ведь, наверно, к нему больше не вернетесь?»
Действительно, Рериху-сыну не пришлось заниматься юриспруденцией. Но изучение римского права и «русской правды», не говоря уж о лекциях историков, помогло ощутить единство сегодняшней России и Древней Руси, прошлого и настоящего всей жизни человечества.
Слушатель юридического факультета выделяет для себя в русской истории вопрос «о быте и положении русских художников, как приезжих, так и местных. Вопрос совсем не исследованный». Люди, с которыми приходится встречаться, поддерживают этот интерес к прошлому. Маститый историк Забелин дает советы: «Для отыскания юридических случаев из жизни старых художников необходимо осмотреть все издания, подобные Акту, которых немало найдется и в описаниях монастырей». Рерих роется в Актах археографической экспедиции, в старинных указах и уставах, в книгах Забелина, Платонова, собирает и приводит свидетельства летописей, записки иностранцев, грамоты и акты, материалы самой живописи и культуры.
Выписывает из постановления Стоглавого собора: «Подобает быть живописцу смиренну, кротку, благоговейну, не празднословцу, не смехотворцу, не сварливу, не завистливу, не пьянице, не грабежнику, не убийце, наипаче же хранить чистоту душевную и телесную со всяким опасением…» Выписывает немалый перечень подарков иноземному художнику Даниле Вухтерсу: «…денег 20 рублей, 20 четвериков ржи, 10 туш мяса, 10 ведер вина, 5 белуг, 5 осетров…»
Вознаграждение отечественных мастеров тоже определено: иконники первой статьи получают по гривне, мастера второй статьи по два алтына, по пяти денег, а третьестепенные иконописцы по два алтына, по две деньги. Кроме денег иконникам идет и вино дворянское, и брага, и мед цеженый, а с кормового да с хлебного двора яства и пироги. В конспекте Рерих так определяет свои интересы: «Русское живописное дело — положение художников, их быт, жалованье, права, обязанности».
Диплом называется «Правовое положение художников древней Руси». Увлеченно собирая материалы для него, студент далеко уходит за рамки собственно диплома. Он приводит свои оригинальные и веские соображения о возникновении искусства в России. Делает выписки из летописей о «городниках» — строителях первых городов. Не юристу — художнику, историку важны «знаки культуры» Древней Руси — важно, что уже святой князь Владимир «храмы идольские раскопа». «В древней и самой древней Руси много знаков культуры: наша древнейшая литература вовсе не так бедна, как ее хотели представить западники. Но надо подойти к ней без предубеждения, научно…»
Задолго до принятия христианства возникло искусство у славян; как другие племена древнего человечества, они познавали силы природы, поклонялись силам природы, вытесывали из дерева изображения богов и мудрые жрецы охраняли их; возможно, что они же и были творцами идолов. Затем возникло ремесло художника, художники стали сбиваться в артели, в цеха, передающие из поколения в поколение навыки и секреты ремесла, пока не встало на их пути заслоном «общее утилитарное направление петровских реформ».
Студент исследует быт, принципы обучения, артельные начала художников семнадцатого века. За это исследование получает диплом, достойно завершающий в 1898 году университетский курс.
В том же году, не без помощи Стасова, хлопотавшего за молодого друга, Рерих становится помощником секретаря Общества поощрения художеств и читает цикл лекций в Петербургском археологическом институте. Записывает для себя перечень предметов и лекторов Археологического института:
«Славяно-русская палеография.
Историческая география. Архивоведение. Нумизматика».
Читают: А. И. Соболевский, Н. П. Лихачев, Н. И. Веселовский, А. Л. Погодин, Н. В. Покровский. Первобытную археологию: Н. И. Веселовский, А. Л. Погодин, Н. К. Рерих.
Цикл лекций Н. К. Рериха называется: «Художественная техника в применении к археологии».
Впрочем, цикл гораздо шире такого утилитарного названия — лекции трактуют проблемы происхождения искусства и важность археологического материала для художественной жизни современности, неразрывность науки и искусства.
Молодой преподаватель предпосылает лекциям эпиграф из Достоевского: «И потому первое дело: не стеснять искусства разными целями, не предписывать ему законов, не сбивать его с толку, потому что у него и без того много подводных камней, много соблазнов и уклонений».
«Не сбивая с толку» искусство, лектор пытается нарисовать слушателям объективную картину его возникновения и значения искусства в жизни человечества.
Начало лекций непринужденно, в то же время вполне самостоятельно и полемично по отношению к ортодоксальным историкам:
«Единственным началом искусства на Руси и средоточием была христианская вера», — читаем мы в «Древностях Российского государства».
Выдержав паузу, молодой лектор продолжает:
«Так ли это?
Единственным ли началом искусства Древней Руси была христианская вера? Конечно, не христианская вера, а религия: но и это узко.
Сама природа была единственным началом искусства, — выделяет лектор свое важнейшее положение, — в доисторическое время из природы рождались искусства, из жизни; они тогда не имели настоящего значения, были следствием потребностей естественных и нравственных. Так не между греками, прибывшими с Владимиром на Русь, следует искать первых наших носителей искусства, а там, далеко, в паутине седой древности…»
Дальше лектор цитирует ученого араба десятого века Ибн-Фадлана и Владимира Васильевича Стасова, приводит свидетельства давнего городского строительства на Руси, ведет своих слушателей в капище «к высокому вставленному столбу, имеющему лицо, похожее на человеческое, кругом его малые изображения, позади этих изображений вставлены в землю высокие столбы…»
Впрочем, отстаивая самостоятельность развития славянских племен и их культуры, лектор тут же делает предположение: «Не занесена ли человекообразная мифология из Скандинавии (истуканами славилась Упсала)?»
Это противоречие между утверждением самобытной культуры славянства и преувеличением влияния на нее скандинавской культуры долгое время будет жить в творчестве Рериха. Впрочем, в лекции 1898 года он не преувеличивает возможности скандинавского влияния и не преуменьшает испытаний татарского ига, когда «Руси было не до искусства». А сами предметы археологических исследований — погребения, остатки города и жилищ, оружие, украшения, игрушки, каменные, металлические, костяные изделия, орнамент керамики — все служит для него свидетельством гармонически дельной жизни древних племен. И неиссякаемым источником мотивов для искусства современного, призванного использовать в своем развитии все, достигнутое человечеством в его пути от каменного века к веку пара и электричества.
Кроме того, Рерих — художник. Прежде всего художник. Сюжетов, воскрешающих Древнюю Русь, у него задумано множество. Здесь и «Эпизод из походов ушкуйников», и «Свержение монгольского ига», и «Олег под Царьградом», и «Единоборство Мстислава Удалого с Редедей», и «Александр Невский», и «Битва при Калке», и «Гетман Самойлович в ссылке», и «Куликовская битва».
Сочиняет эскиз: «Из стольного града». Тут же поясняет его: «Баян с поводырем бредет степной дорогой». Снова перечисляет возможные сюжеты: «1. Славянский городок. Сборы к защите. 2. Ольга под Искоростенем. 3. Сыновья Владимира строят город. 4. Эпизод татарского погрома Владимира и Киева. 5. Ярослав с варягами». Обозначает «малые» сюжеты: «Погребение воина», «Создание храма», «После похода», «Постройка больших ладей», «Стража (Тревога)», «Отдых (Стан)».
Ненаписанные картины теснят друг друга, и немногие сюжеты из десятков, из сотен отбирает художник для задуманного цикла «Славяне».
Замысел этот заинтересовал Третьякова. Покупая «Гонца», он просил извещать, как идет работа над следующими картинами.
Ведь «Гонец» — как бы пролог цикла. В записной книжке художника так и называется: «Пролог. Славянский городок. Гонец: восстал род на род (диссонанс спокойствия природы с целью поездки выборных)»…
Далее молодой художник излагает свой замысел с безукоризненной логикой питомца юридического факультета: «Начало Руси совпадает с установлением в ней общего государственного устройства взамен господствовавшего до той поры исключительно родового быта. Устройство это возникло на русской почве, но при содействии не русского иноземного рода, по летописи Нестора, а варяжского. Так представляется знаменательный исходный пункт русской истории».
Юрист и художник по образованию, историк и археолог по призванию задался целью воспроизвести вышеуказанную мысль в серии картин, изображающих наиболее характерные моменты начала Российского государства. Первая картина из этой серии находится в настоящее время на выставке конкурсных работ в залах Императорской Академии художеств, содержание ее следующее: