- Он пытался.

- Только ради Кинсли. И сейчас, тридцать лет спустя, я снова утратила лицо. Посмотри на меня. Смотри. - Мари-Лаура схватила Нору за подбородок и до синяков удерживала ее. - Сейчас я старая. Я больше не красавица. Мое лицо... я потеряла его. И он, он все еще... так чертовски... красив. - С этими словами лицо Мари-Лауры исказилось в истинном уродстве.

- Ты умрешь, - сказала Нора, и была серьезна. - Если ты убьешь меня или убьешь его, ты умрешь. И ты знаешь это. Кингсли будет тебя выслеживать по всему миру, если ты посягнешь на то, что принадлежит ему.

- Может, именно этого я и хочу. Может, я больше не хочу жить.

- Потому что ты не красавица, какой была в двадцать один? И это все, что у тебя есть? Больше ничего, кроме твоей красоты? Ты утратила красоту, и что осталось?

Мари-Лаура отпустила Нору и встала.

- Только ненависть.

Грейс проснулась на рассвете и почувствовала, что что-то не так. Лайла спала рядом с ней в постели. Обычно Грейс просыпалась постепенно, выпивая чашку кофе или черного чая, прежде чем полностью ощутить наступившее утро. Но сейчас она вибрировала как оголенный провод, встревоженная и напуганная, хотя и не знала почему.

Она оставила Лайлу спящей. Шаги... она слышала шаги в коридоре, доносящиеся сквозь полуоткрытую дверь. Вот что ее разбудило. Она вышла в коридор и последовала на звук шагов, ее сердце сжалось от паники, которую она не могла объяснить даже самой себе.

На верху лестницы она остановилась. Сорен стоял у парадной двери в своей черной сутане и белом воротничке. Увидев его в белом воротничке... Она знала... она точно знала, почему проснулась и точно знала, что происходит.

- Нет. - Грейс опустилась по ступенькам, ее сердце едва ли не выскакивало из груди. - Нет... нет, не уходите. Нет.

Он развернулся и подошел к ней, стоящей на последней ступеньке.

- Все хорошо. Все в порядке, Грейс.

Она покачала головой. - Нет, не в порядке. Вы не можете идти. Не... - Она обняла его и крепко прижала к себе, так крепко, что ей было больно.

- Я тронут. - Он усмехнулся.

- Нет. – Это все, что она смогла произнести. Пусть он смеется над ней. Она будет обнимать его и держать здесь, даже если это ее убьет.

- Я должен идти, - прошептал он, намного нежнее обнимая в ответ, прежде чем отстраниться и посмотреть ей в глаза. - Это единственное, что я могу сделать.

- Но Кингсли... он был...

- Кингсли отправился в дом Элизабет и не нашел способа освободить Нору, не убив его сестру. Я не могу просить его сделать это, даже ради себя или Элеонор. Я люблю его так же сильно, как и ее. Сейчас я должен помочь им обоим.

- Должен быть другой способ. Я не могу... - она обхватила руками его лицо. Никогда в своей жизни она не испытывала столько страха, столько горя. Иррационального, беспричинного... она едва знала этого мужчину и, тем не менее, ощущала, что потеряв его, потеряет что-то бесценное. Она бы не стала просить так истово за свою собственную жизнь. - Пожалуйста...

- Я должен идти. Я должен вернуть свою Малышку. Не важно какой ценой.

- Цена слишком высока. Она убила ту несчастную девушку, ту беглянку. Она... вы знаете, что она сделает.

- Это не имеет значения. Если она хочет меня, тогда она получит меня. Она получит свое возмездие. Если есть хоть какой-либо шанс, что Элеанор может выбраться из этого живой, я воспользуюсь им.

- Должен быть способ, план. Что-нибудь.

- Грейс... - Сорен смахнул слезу с ее щеки. - Таков и был план. Я обещал Кингсли день на попытку. Я знал, что он не сможет пройти через это. Он всю свою жизнь страдал из-за вымышленного убийства его сестры. Я не могу позволить ему снова пройти через это. Последний раз все, что он сделал - это поцеловал меня, и тридцать лет винил себя за ее смерть. Как сильно он будет страдать, если в этот раз на самом деле нажмет на курок?

- Вы не можете спасти всех. Вы можете спасти себя.

- Так я и спасаю себя.

Грейс покачала головой, отчаянно подбирая аргументы, ответы, все, что можно сказать или сделать, чтобы убедить его не уходить на эту самоубийственную миссию.

- Но Нора... она не захочет жить без вас.

- Она уже живет. Она ушла от меня три года назад и жила ради себя. И сделает это снова. Я никогда не встречал кого-то сильнее, чем она.

- И она вернулась. Она любит вас. Она рассказывала мне, как сильно вас любит.

- Она и Уесли любит. Они могут быть вместе. Он может дать ей все. Она не будет ни в чем нуждаться.

- Она будет нуждаться в вас.

Грейс не выдержала на последнем слове, и слезы хлынули по щекам, словно вино из пробитой бочки. Сорен снова обнял ее, прижимая ближе.

- Послушай, - сказал он ей на ухо. - Мне нужно, чтобы ты была сильной ради нее. Я не знаю, что они могли сделать с ней, пока она была там. Заставь ее рассказать тебе, заставь ее позаботиться о себе. Она ненавидит врачей. Отведи даже против ее воли. Пообещай, что сделаешь это ради нее, ради меня.

- Обещаю, - заверила она. Как она могла отказать ему?

- Лайла здесь неспроста. Ради Лайлы Нора будет сильной. Она позаботится о Лайле, как ты позаботишься об Элеонор ради меня.

Грейс кивнула, уткнувшись лицом в его плечо. Теперь она знала, почему Сорен настоял, чтобы Уесли, Лайла и даже она поехали вместе с ним и Кингсли. Сорен знал, что сделает это, знал все. Он хотел, чтобы Нора была окружена любовью после того, как Сорен умрет ради нее. Таков и был план Б.

- Когда придет время, скажи ей, что она и Уесли... у них есть мое благословение. Он хороший мужчина, хороший человек, и она полюбит его. И все, что важно... он любит ее.

Грейс вцепилась в плечи Сорена, ощущая гладкость черной ткани под своим пальцами, мышцы его рук под тканью. Она хотела ему что-то сказать, хотела сказать, что тоже любит его, хотя это и было бессмысленно, абсолютно бессмысленно. Эта любовь была глубже, чем привлекательность и привязанность к семье или к любовнику. Что-то странное, что-то сильнее, что-то необузданнее... Это было похоже на веру.

- Я должен идти.

- Я пойду с вами. Позвольте пойти с вами, пожалуйста. Хоть некоторую часть пути.

Сначала Сорен ничего не ответил. Он закрыл глаза, и Грейс ничего не оставалось, кроме как обхватить его руку.

- Правда? С удовольствием?

Они покинули дом и вышли в зарождающееся утро. Вдоль дороги им не встретилось ни одного автомобиля. Сначала Грейс пыталась не плакать, стараясь оставаться сильной для него, как он и просил. Но она не могла остановить слезы.

- Мне всегда было интересно, как это случится, - сказал Сорен после двадцати или тридцати минут ходьбы. - Когда я был в семинарии в Риме, у меня был друг. Она научила меня всему, что я знаю.

- Всему? - Грейс попыталась улыбнуться, попыталась и не смогла.

- Она могла убить муху кончиком кнута. После нескольких месяцев под ее опекой, то же мог и я.

- Кем она была?

- Она управляла женщинами.

- В монастыре?

Он улыбнулся.

- В борделе.

Грейс рассмеялась. Смех причинял боль.

- Ее звали Магдалена. Так она мне представилась. Я не поверил ей. Никогда не спрашивал ее настоящего имени, никогда не говорил ей своего. По крайней мере, раз в неделю я сбегал в ее дом с дурной репутацией. Можешь себе представить? Молодой семинарист, иезуит на обучении, проводит свои вечера в окружении самых известных проституток Рима. Ее девушки обслуживали очень специфичных клиентов. Я получил довольно приличное обучение в том доме.

- Не сомневаюсь.

- Когда пришло время покидать Рим и возвращаться в Америку, Магдалена отвела меня в сторонку. Она всегда говорила, что была наполовину цыганкой. Может, это и была правда, не то, чтобы это имело значение. Ей платили, чтобы она говорила ложь. Она сказала, что будет скучать по мне, хотя и радовалась моему отъезду. Очевидно, некоторые клиенты не были рады присутствию иезуита.