— Ты проиграешь эту битву, и ты это знаешь, — говорит он, как ни в чем не бывало, скользя своими грубыми пальцами по тонкой ткани моего бюстгальтера.

— Поздравляю, ты можешь доминировать над кем-то, кто вполовину меньше тебя.

— Я говорю не об этой битве. Ты проиграешь битву, которую ведешь сама с собой. — Он целует мою шею. — Битву за то, чтобы не чувствовать это. Битву против желания.

Битву против желания. Такое ощущение, будто это избитая фраза. Он целует мою щеку нежным поцелуем.

Его нежность резко контрастирует с железной хваткой на моих руках, не давая мне выколоть его глаза.

— Это всегда так происходит, — он снова целует меня. — Это нормально, проигрывать. Все проигрывают. Самые выносливые негодяи, которых я знаю, проигрывают битву.

Мне становится смутно интересно, откуда это? Мой радар мемуаристки подсказывает мне, что в этом что-то есть. Но я не могу сейчас обращать на это внимание.

— Я хочу, чтобы ты отвалил, — говорю я, тяжело дыша, когда он оттягивает ткань лифчика в сторону и своими грубыми пальцами обводит кругами мой сосок.

— Это нормально, проигрывать, — шепчет он. — Прими это.

Я чувствую, что я погружаюсь в его прикосновения, как будто он руководит мной.

Хуже всего то, что я чувствую между ногами влагу. Вот что делает зло. Я проигрываю битву.

— Черт, — говорю я, пытая выдернуть руки. — Почему просто не убить меня?

Он мягко смеется и целует меня.

— Ты не это имеешь в виду.

О боже, его рука движется южнее. Может быть, это и неправильно, но я не хочу, чтобы он трогал меня там, потому, что тогда он заметит, что там я влажная. Я пытаюсь освободиться из-под пресса его ног, но в этот момент он погружает свои пальцы под резинку моей юбки.

Он скользит пальцами в мои трусики. До меня доходит, что мы снова дышим вместе. Но это не успокоение как это было в прошлый раз, это что-то темное.

— Мисс Уинслоу, — шепчет он, поглаживая мой бугорок. Слезы стыда горят через мои закрытые веки, и в этот момент он находит мой чувствительный комок нервов и ощущения поднимаются выше.

— Я не хочу, — тяжело дышу.

— Я знаю, — говорит он странным тоном. — Я знаю, но иногда, лучше сказать себе, что ты должна. — Он целует мою шею и продолжает прикасаться ко мне, поглаживая меня выше. Я чувствую, будто лишаюсь рассудка, будто мой мозг — это самолет, только что взлетевший со взлетной полосы, взмывающий в воздух, вне пределов досягаемости, вне связи.

Его прикосновения что-то делают со мной, толкая желание дальше.

Он слышит голос, затем я тоже его слышу, это слышен вызов на расстоянии.

Я втягиваю воздух, чтобы закричать «Помогите!», когда его огромная рука закрывает мой рот, не давая мне позвать на помощь.

— О нет, ты не сделаешь этого. Мы собираемся оставаться здесь.

Я оглядываюсь вокруг. Листва достаточно густая, чтобы скрыть нас. И все это время он, не переставая, трогает меня, гладит, заставляя чувствовать это ужасное удовольствие. Обычно это хорошо, но сейчас это ненавистно.

Его рука крепче зажимает мой рот. Я дышу через нос, и своими недавно освободившимися руками я собираюсь дотянуться до его глаз.

Слишком медленно. Прежде чем я успеваю дотянуться, он наклоняет лицо и зарывается в мою грудь так, что я не могу достать ни до глаз, ни до шеи. Как он узнал, что я собираюсь сделать? Я тяну его уши, но он, кажется, не восприимчив к этому.

Я кусаю палец руки, прикрывающей мой рот. Он ругается и сдвигает свою руку, сжимая мой подбородок. Я запускаю руки в его волосы и тяну, но ощущение между моих ног все нарастает. Разум заволакивает туман.

Он не перестает меня гладить, не убирает руку от моего рта, и, прежде чем я осознаю это, я держу руки на его волосах, вместо того, чтобы тянуть их.

Я не знаю, что безумнее: то, что он сейчас здесь, со мной, вместо того, чтобы бежать или то, что я зарываюсь пальцами в его волосы. Или тот факт, что он уткнулся носом в мою грудь, через мой мягкий свитер, как будто знает, что я собираюсь сделать с его глазами и горлом.

Я чувствую головокружение от быстрого дыхания через нос, или это от того, что он делает со мной.

Может быть, это просто оттого, что он нажимает на мое чувствительное место с правильным давлением. Я не могу поверить, насколько хорошо это ощущается, и не хочу, чтобы он останавливался.

Он продолжает свое круговое движение, и я извиваюсь под ним, толкаясь навстречу его руке.

Он усиливает свою хватку над моим ртом, медленно поглаживая. Я не могу перестать изгибаться под ним, притягивая его за волосы к моей груди, желая, нуждаясь.

И внезапно я распадаюсь на части от ощущения. Острое. Яркое. Насыщенное. Это ощущение волнами проходит через меня. Эта красота. Дикость. Я тяжело дышу, и он тоже. И ничто не имеет значения, кроме этого ощущения, пульсирующего вновь и вновь. Его пальцы останавливаются, когда исчезает ощущение, оставляя меня обмякшей куклой в его руках. Это было прекрасно, слишком прекрасно. Слишком дико. Оргазм. Я чувствую, что я плачу. Я чувствую себя сбитой с толку.

Он не должен был этого делать. Мне не должно было это понравиться.

Он отстраняется от меня, удерживая мою руку одной рукой, рукавом пытаясь вытереть свои глаза.

И я успокаиваюсь от действия оргазма. Лучшего в моей жизни. И прихожу в себя.

Вот именно тогда я кричу:

— Помогите!

— Эй, — мужской голос. — Здесь есть кто-нибудь?

— Черт, — шепчет он. И в следующий момент он делает что-то сумасшедшее — он отпускает меня.

Я хватаю свои очки и вскакиваю, бегу по направлению к голосу, на ходу надеваю очки, возвращая себя.

Впереди, сквозь деревья, я вижу фигуру.

— Помогите мне! — я кричу, сжимая свою юбку сзади, пробегая между деревьями, и врезаюсь прямо в крепкие руки. Полицейский. Я рыдаю в истерике, указывая на то место, где находился Грейсон.

— Он… Он…

Внезапно мужчина напрягается.

— На землю. Медленно, — голос Грейсона.

Коп отпускает меня, и я отхожу назад. Грейсон стоит за ним, приставив пистолет к его голове.

— Вам не выбраться из этого, — говорит коп. Но я вижу, что кобура полицейского пустая, Грейсон вытащил его пистолет.

— Я думаю, что просто отлично выберусь из этого, — говорит Грейсон.

Коп разворачивается, и внезапно они начинают драться.

Помоги копу!

Но я не знаю, как помочь. Ярость кулаков и рычание, как будто волки борются за тушу, или как смертельно опасные бойцы борются за пистолет.

Грейсон хватает его за локоть, кулаком разбивает ему лицо, и мужчина падает.

Я задыхаюсь. Нет.

— Побежишь, и я его убью, — говорит Грейсон. Он подтягивает руки полицейского к дереву, таким образом, что мужчина обнимает дерево.

— Черт, — говорит он, разрывая свою черную футболку по центру, обнажая грудь, как дикий зверь. Он разрывает футболку на полоски, бросая на меня взгляд. — Я серьезно.

— Ты не убийца полицейских, — шиплю я. Мне хотелось бы в это верить.

Отчасти потому, что я верила в него так долго, читая его работы. Но и по тому, что если бы он убил полицейского, то он мог бы убить еще кого-то. Меня.

Он хлопает ошеломленного мужчину по лицу.

— Я думаю, ты знаешь, кто я. Я убийца полицейского? — он спрашивает это, сминая в руках одну из полосок.

— Да, — говорит коп.

— Видишь? — Грейсон запихивает ткань в рот мужчине. Затем завязывает кляп над его ртом. — Это реально, ты так не думаешь?

Я замираю на месте, когда он завязывает мужчине глаза.

Он поворачивается и наставляет на меня ствол. Я отступаю назад и врезаюсь в дерево. Его глаза выглядят опухшими, но видимо, он уже может хорошо видеть. Он захватывает переднюю часть моей кофты.

—Ты никуда не денешься. Поняла? Ты не можешь уйти от меня.

— Хорошо, — шепчу я.

— Скажи это так, будто ты это имеешь в виду.

— Хорошо.

Он странно на меня смотрит. Какая-то мягкость появляется на его лице.

— Что? — спрашиваю я, боясь даже пошевелится.