Взгляды у него были самые радикальные, он пугал Борискова:

– Так что не думай, спрятаться не удастся. Нам там – в их халифате

– места не будет! – Это будущее он по своей лестнице очень хорошо представлял и по ближайшему рынку и по магазинам. Он под это дело хотел тут же еще и какую-то теорию подключить, но все-таки воспитан и обучен был еще при коммунистах, был и пионером и комсомольцем, и оттого во всем привык искать социальные причины, что де созрели там какие-то особые условия и оттого происходят перемены и революции.

Борисков с ним не согласился:

– Сейчас революция происходит только тогда, когда американцы на нее денег дают! Других революций и не бывает. Это только раньше немцы давали – например, в семнадцатом году, а сейчас только американцы.

Машина на удивление сразу завелась. Борисков, перекрестившись, потихоньку выехал из двора, потом по Щербакову переулку вырулил на набережную Фонтанки, проехал по ней и перехал по мосту напротив БДТ на противоположную сторону. Чуть позднее вышел сегодня из дома, и движение было уже довольно плотное. Встал в пробке на перекрестке

Фонтанки с Невским – это уже, наверное, навечно, на каждый день.

Сердце все еще продолжало работать с перебоями. Представил себе: сейчас вот если вдруг умереть, то он обязательно навалится на руль, и автомобиль загудит. И долго будет так стоять и гудеть. Не сразу и распознают, в чем дело, будут с матом объезжать, пока, наконец, не подъедут гаишники, или кто-то не увидит мертвеца сквозь боковое стекло. Борисков водительскую дверь обычно не блокировал, так что откроют. С мертвого запросто могут и часы снять и деньги из кармана вынуть. Один так разбился на мосту Александра Невского насмерть.

Пока приехали "скорая" и милиция, его уже и обворовали: не оказалось ни дорогих часов, ни телефона, ни бумажника. В большом городе, как

Петербург, смерти уже никто не боится и не уважает ее – тут это обыденное явление. Люди мрут, как мухи, каждый день. Крематорий на

Шафировском проспекте, когда проезжаешь мимо, дымит без перерыва на обед и без выходных.

А что было бы, если бы он вообще не проснулся этим утром? Человек умирает в одиночестве, когда все вокруг спят. Каково ему? Он представлял, потому что видел не раз еще во время работы на

"скорой": всюду в квартире включен яркий свет, двери распахнуты, собака забилась в угол, вокруг много чужих, равнодушных людей, шатающихся по дому, не снимая уличной обуви, непрестанно зевающий участковый в черной блестящей куртке и с папкой подмышкой; санитары раздраженно требуют простыню и денег, заворачивают тело и выносят.

Какое-то время с лестницы доносится топот, голоса и шарканье ног, хлопают двери машины, вот зарычал мотор. И во всех комнатах – вообще повсюду – горит свет. Человека уже нет, остаются его вещи. Он никогда уже не вернется сюда. И такое могло быть. Мысль об этом сжала Борискову сердце.

Наконец, все-таки переехал Невский и встал в следующем заторе уже перед Троицким мостом: по набережной пропускали какое-то городское начальство – в Смольный. По радио в это время рассказывали какие-то хохмы и словоерсы на грани приличия, типа "Не учи отца – и баста!"

Наконец, переехал мост и далее повернул сразу направо – на

Петровскую набережную. Дальше ехал хорошо, но на Светлановской площади опять попал в пробку, посмотрел на часы: оказалось, времени уже впритык. Чуть дальше голосовала симпатичная молодая женщина.

Борисков с сожалением проехал мимо: было бы время – обязательно бы подвез. Голова с ночи все еще была тяжелая. Наконец, подъехал к своей больнице. Еле-еле запарковал машину, втискивался: места так никто и не соблюдает, опоздал – сам виноват, только начмед свое постоянное имеет – сразу под знаком "парковка только для служебного транспорта", и там охранник на входе все видит: может выйти и отогнать чужого. А тут, на общей, еще и пациенты с их родственниками ставят свои авто, где придется. Платят дежурным на въезде, и те с удовольствием их пускают, а дальше им наплевать. Главный врач тоже уже приехал, его машина стояла сразу за знаком "Остановка запрещена". Главного на работу до недавнего времени возили на санитарной машине "Форд". И в этом был определенный резон: если пробки на дороге, то водитель Андрей включал сирену и мигалку и ехал, как придется. Он был бывший автогонщик, поэтому Борисков, например, сам, будучи водителем со стажем, ездить с ним боялся.

Всегда представлял себе, как будет вылетать сквозь лобовое стекло на дорогу. Главный же к манере езды Андрея привык и ценит его именно за такую езду, а ведь в самом начале карьеры он на своей "Волге" на работу ездил: люблю, говорит, сам за рулем. Но потом оказалось вроде как бы уже и несолидно самому рулить, и опять же, когда с водителем, многих проблем просто нет: например, если выпил на банкете, да и в дороге можно звонить из машины, заниматься делами, и ГАИ не трогает.

Однако и санитарный "Форд" через какое-то время тоже показался ему несолидным, и месяца два назад он купил на больницу для себя представительскую "Вольво", причем пересевший на нее с санитарки очень довольный Андрей утверждал, что купили ее вовсе недорого – со скидкой – за пятьдесят две тысячи долларов. Когда Борисков бежал ко входу, Андрей оставался сидеть в машине и наверняка собирался поспать. Кивнули друг другу.

До начала утренней конференции оставалось всего-то минуты три. В коридорах началось обычное кишение персонала, идущего на так называемую "пятиминутку". Оставалось только на ходу накинуть халат и войти в конференц-зал в самую последнюю минуту. Кивок коллегам:

"Всем привет!"

Ровно в девять появился начмед, чернявый мужчина лет сорока со своим "кондуитом" в руках (сам Главный лично проводил только большие общие конференции по понедельникам – делал накачку на всю неделю).

На большой конференции в понедельник собирали чуть не весь персонал клинической больницы, включая и сотрудников двух кафедр медицинской академии, располагавшихся на этой базе. Главный врач, как человек восточный, да и к тому же поднявшийся с периферии, чрезвычайно ценил людей ученых и особенно научные звания, сам защитил не так давно кандидатскую диссертацию и теперь, говорят, будто бы писал докторскую. Заведующие кафедрами обещали ему в этом помочь, поэтому он их всегда поддерживал. Впрочем, поддержка эта, как говаривали опытные люди, могла продлиться только до защиты, а потом, не исключено было, что она так же внезапно могла и закончится. К слову припоминали тут и печальный опыт бывшего заведующего курсом эндоскопии хирурга-профессора Жернова Михал Михалыча, который будто бы лично написал главному всю его кандидатскую по лечению язвенной болезни, и вскоре после защиты его путем каких-то косвенных интриг выперли и с кафедры и из академии на пенсию. Как говориться, "мавр сделал свое дело, мавр может уйти". Кафедралы это все прекрасно понимали и поэтому делали главному докторскую уж очень потихоньку, никто особо не спешил и с этим делом не суетился. Кстати, говорят, именно под эту работу на больницу закупили самую современную диагностическую аппаратуру и лабораторные анализаторы. Куплено это было, естественно, за счет городского и федерального бюджета, но ведь чтобы купили именно тебе, а не другому, тоже нужно расстараться, подмазать кому следует.

Первыми на "пятиминутке" традиционно доложились дежурные врачи отделений Начали, как всегда, с приемного, потом докладывал кто-то с хирургии (кажется, с абдоминальной) с перекошенным лицом. Затем уже свой, с терапии, бодрый, хотя и несколько помятый Леша Жизляев (в народе просто Жизляй) долго зачитывал список, кто из больных наблюдался и почему обращался. Борисков знакомых фамилий не услышал

– из своих пациентов, слава Богу, никому хуже не стало, и никто за ночь не умер. Кого-то там из других, не его, палат рвало, были температурящие и так далее. Итоги начал подводить начмед и опять одно и то же: "У нас мало платных услуг! Мало терапия зарабатывает денег! Дождетесь, что будет сокращение!" Сам он был для этого времени года (конец марта) ненормально загорелый и свеженький – только что из Египта (об этом проболталась секретарша главного) – и зарплата, кстати, у него-то была по сравнению с простыми врачами куда большая (это уже бухгалтерша трепанула). Борисков тоже, может быть, за такую зарплату рыл бы землю, стращал бы людей.