Твой лик, загадочный и нежный,

Как отраженье в глубине,

Склонился медленно ко мне.

Твой лик, загадочный и нежный,

Возник в моем тревожном сне.

Встречаю призрак неизбежный:

Твой лик загадочный и нежный,

Как отраженье в глубине.

Твои уста, как уголь жгучий,

Язвят мне очи, плечи, грудь,

И сладко мне в огне тонуть.

Твои уста — как уголь жгучий!..

Мой сон! полней и ярче будь,

Томи меня, пали и мучай!

Твои уста, как уголь жгучий,

Язвят мне очи, плечи, грудь.

Неспешный ужас сладострастья,

Как смертный холод лезвия,

Вбирает жадно жизнь моя.

Неспешный ужас сладострастья

Растет, как бури шум, — и я

Благословляю стоном счастья

Неспешный ужас сладострастья,

Как смертный холод лезвия.

1908

Я был простерт, я был как мертвый. Ты богомольными

руками мой стан безвольный обвила,

Ты распаленными устами мне грудь и плечи, лоб и губы,

как красным углем, обожгла.

И, множа странные соблазны, меняя лик многообразный,

в меня впиваясь сотней жал,

Дух непокорный с башни черной ты сорвала рукой

упорной и с ним низринулась в провал.

В бессильи падая, лишь крылья я видел над собой —

да алый, от свежей крови влажный, рот.

И скалы повторяли крики, и чьи-то побледнели лики,

и пали мы в водоворот.

И я не спорил с темным Роком. Мой труп неистовым

потоком несло по остриям камней,

И когти мне терзали тело, и сердце слабое немело,

и ужас был в душе моей.

Но в миг последний онеменья вдруг совершилось

возрожденье, и успокоенный поток

Внезапно, с нежностью небрежной, мой труп,

страданьем искаженный, отбросил сонно на песок.

1907

Сиянье глаз твоих благословляю!

В моем бреду светило мне оно.

Улыбку уст твоих благословляю!

Она меня пьянила, как вино.

Твоих лобзаний яд благословляю!

Он отравил все думы и мечты.

Твоих объятий серп благословляю!

Все прошлое во мне им сжала ты.

Огонь любви твоей благословляю!

Я радостно упал в его костер.

Весь мрак души твоей благословляю!

Он надо мной свое крыло простер.

За все, за все тебя благословляю!

За скорбь, за боль, за ужас долгих дней,

За то, что влекся за тобою к Раю,

За то, что стыну у его дверей!

1908

Древний замок мой весь золотой и мраморный,

В нем покои из серебряных зеркал;

Зал один всегда закрыт портьерой траурной…

В новолуние вхожу я в этот зал.

В этот день с утра все в замке словно вымерло,

Голос не раздастся, и не видно слуг,

И один в моей капелле, без пресвитера,

Я творю молитвы, — с ужасом сам-друг.

Вечер настает. Уверенным лунатиком

Прохожу во мраке по глухим коврам,

И гордятся втайне молодым соратником

Темные портреты предков по стенам.

Ключ заветный, в двери черной, стонет радостно,

С тихим шелестом спадает черный флер,

И до утра мрак и тишь над тайной яростной,

Мрак и тишь до утра кроют мой позор.

При лучах рассвета, снова побежденный, я

Выхожу — бессилен, — бледен и в крови,

Видны через дверь лампады, мной зажженные,

Но портреты старые твердят: живи!

И живу, опять томлюсь до новолуния,

И опять иду на непосильный бой.

Скоро ль в зале том, где скрылся накануне я,

Буду я простерт поутру — не живой?

1908

Ранняя осень любви умирающей.

Тайно люблю золотые цвета

Осени ранней, любви умирающей.

Ветви прозрачны, аллея пуста,

В сини бледнеющей, веющей, тающей

Странная тишь, красота, чистота.

Листья со вздохом, под ветром, их нежащим,

Тихо взлетают и катятся вдаль

(Думы о прошлом в видении нежащем).

Жить и не жить — хорошо и не жаль.

Острым серпом, безболезненно режущим,

Сжаты в душе и восторг и печаль.

Ясное солнце — без прежней мятежности,

Дождь — словно капли струящихся рос

(Томные ласки без прежней мятежности),

Запах в садах доцветающих роз.

В сердце родник успокоенной нежности,

Счастье — без ревности, страсть — без угроз.

Здравствуйте, дни голубые, осенние,

Золото лип и осин багрянец!

Здравствуйте, дни пред разлукой, осенние!

Бледный — над яркими днями — венец!

Дни недосказанных слов и мгновения

В кроткой покорности слитых сердец!

21 августа 1905

Почему мы снова связаны

Страсти пламенным жгутом?

Иль не все слова досказаны

В черном, призрачном былом?

Почему мы снова вброшены

Вместе в тайну темноты?

Иль не все надежды скошены,

Словно осенью цветы?

Мы, безвольные, простертые,

Вновь — на ложе страстных мук.

Иль в могиле двое, мертвые,

Оплели изгибы рук?

Или тени бестелесные,

Давней страсти не забыв,

Всё хранят объятья тесные,

Длят бессмысленный порыв?

Боже сильный, власть имеющий,

Воззови нас к жизни вновь, —

Иль оставь в могиле тлеющей, —

Страшен, страшен сон яснеющий,

Наша мертвая любовь!

1907

Холод, тело тайно сковывающий,

Холод, душу очаровывающий…

От луны лучи протягиваются,

К сердцу иглами притрагиваются.

В этом блеске — все осилившая власть,

Умирает обескрылевшая страсть.

Все во мне — лишь смерть и тишина,

Целый мир — лишь твердь и в ней луна.

Гаснут в сердце невзлелеянные сны,

Гибнут цветики осмеянной весны.

Снег сетями расстилающимися

Вьет над днями забывающимися,

Над последними привязанностями,

Над святыми недосказанностями!

13 октября 1906

«Ты — мой, как прежде?» — «Твой, как прежде!» —

«Ты счастлив?» — «Счастлив». — «Всё, как прежде!»

Полночь в стекла сонно бьет.

Ночь свершает свой обход.

«Целуй меня! Целуй, как прежде!» —

«Тебя целую я, как прежде!»

Заступ в землю глухо бьет,

Ночь свершает свой обход.

«Мы в мире лишь вдвоем, как прежде?» —

«Да, в мире лишь вдвоем, как прежде».

Кто сказал, что гроб несут?

Четок, четок стук минут!

«А где ж блаженство, то, что прежде?» —

«Блаженство было прежде, прежде!»

Чу! земли за комом ком.

Ночь застыла за окном.

«Иль мы в могиле, вновь, как прежде?»

«Да, мы в могиле, вновь, как прежде».

Ветер травы сонно мнет.

Ночь свершает свой обход.

1908