“Живу естественно”. Он улыбнулся. Было ветрено, но уже тепло, погода располагала к прогулке. “Надо изучить диспозицию, – подумал Греков,

– это нелишне”. Намерение было разумным, пусть даже в нем и прозвучала явная алармистская нотка.

Город не производил впечатления затаившегося хищного зверя.

Наоборот, он казался дремлющим – этакий котище под солнышком, лениво шевелящий хвостом. Когда-то в городе, сходном с этим, Женечка явился на свет. В нем еле слышно толкнулось волнение, хотя и отнюдь не ностальгическое, для ностальгии он был еще молод. Волнение калибром помельче – столичному жителю было приятно с пригорка взглянуть на малую родину.

Да, некая суетность тут присутствовала – не агрессивная, а элегическая, можно ее и извинить. Тем более если снова вспомнить, что в городе О. могло ждать всякое.

Пока же пройди по щербатым улицам в сизых и коричневых пятнах старых приземистых домов с их палисадниками и подворьями. Пока же изучай территорию.

В городе много зеленого цвета – даже недалеко от гостиницы есть истинный островок природы, с древних времен зовущийся Рощей. Темная диковатая чаща, хотя и утратившая свою первобытность. После нескольких вечерних побоищ и громких убийств “навели порядок” – пробили несколько просек-аллеек, воздвигли пяток фонарных столбов.

Впрочем, шаг в сторону – все, как прежде.

Город, хоть и ведет он издавна свою губернскую историю, не слишком велик – до его окраин путник добирается быстро. Стоит пройти по мосту в Заречье, а там – Ставки, Медовая Горка. Как раз за нею -

Казачий лес. Все ты освоил еще в Москве, недаром же обзавелся картой.

После прогулки он обнаружил, что подкрепиться необходимо, к тому же по дороге попалась очень уютная харчевенка. Насытившись, он пробормотал: “Живу естественно”, и засмеялся. Слишком идиллически мирно, слишком светло для естественной жизни.

Когда он вновь очутился в номере, поежился – тесно в плюшевой клетке! Стоит хоть малость хлебнуть простора – и всякое замкнутое пространство оказывается невыносимым. Необходимо скорее занять себя.

Вытащив из бокового кармана книжку, похожую на сундучок, он стал заносить в нее первые записи. Это давно уже стало привычкой, стремительно перераставшей в потребность.

Темнело. Он посмотрел сквозь стекло. Строгие здания на площади ему показались еще суровей. Если в полуденные часы город, совсем как рубаха-парень, был и радушен, и прост, и распахнут, то в сумерках он смотрелся иначе – в нем появилось нечто невнятное, может быть, скрытая угроза? Во всяком случае, город О. напомнил, что здесь, за этими окнами, воротами, ставенками, дверьми, идет своя неясная жизнь, закрытая для глаз чужака. Женечка ощутил холодок, вздохнул про себя: “Ох, судьба репортерская”, и потянулся рукою к шкафу, к сумке, в которой лежала бутылочка – самое время для глотка. Он-то и будет глотком свободы или хотя бы освобождения от пробудившейся тревоги.

Чтобы взбодрить себя, он чуть слышно пробормотал: “Живи естественно”

– шутка, похожая на приказ. В эту минуту в дверь постучали.

Он потянул дверь на себя и удивился – в коридоре стояла девушка в синем плаще, из-под которого выглядывал яркий зеленый свитерок.

Глаза у нее были ярко-синие (“под цвет плаща” – усмехнулся он мысленно), смотрели они бесстрашно и дерзко. Соломенные пряди струились, стекали ручьем к лебяжьей шее, – казалось, что она собиралась стянуть их в пучок, но забыла об этом, есть у нее дела поважней. Он вновь заглянул в ее синие глазки – да, лирики мало, насмешка и вызов. А нос чужероден на этом лице – с крохотной, еле заметной горбинкой, с высокомерными ноздрями. Он вспомнил, что на старинной гравюре видел такой у придворной дамы. Но губы совсем не патрицианские – припухшие губы простолюдинки. И вся она, высокая, крупная – ростом могла с ним потягаться, – с крепкими ладными ногами, прочно стоящими на земле, была до краешка налита сочной неубывающей силой.

Она ответила взглядом на взгляд, потом негромко сказала:

– День добрый.

Голос был низкий и густой. Он отозвался:

– Добрей не бывает.

И сразу назвал себя:

– Евгений.

Она спросила:

– Без отчества? Запросто?

– Зачем нам оно? Не так уж я стар.

Она засмеялась:

– Ну, как хотите. Будете – Жека. Разрешаете?

– Конечно. А кто же вы?

– Я – Ксана.

Они обменялись рукопожатием. Она посмотрела на него с тем же задевшим его выражением (“насмешка и вызов”), не то спросила, не то скомандовала:

– Вперед?

Женечка сказал:

– Я готов.

Когда они вышли вдвоем на улицу, уже зажигались фонари. Ветер утих, весна дышала еще непривычной хрусткой свежестью. Ксана осведомилась:

– Так что же, понравился вам наш городок?

Женечка Греков улыбнулся:

– По первости – очень симпатичный.

– По первости – мы все симпатичные. Но вы-то весь его исходили.

Можно сказать, прогулялись на совесть.

Он подумал: “Вот и первый сигнал. Я был пасом. Как серенький козлик.

С какою целью? Чтоб убедиться, что в городе О. я сам по себе? Но почему я оповещен, что пребываю под колпаком? Тебе, друг Жека, напоминают: играть ты будешь по нашим правилам. Не вздумай рыпнуться, дорогой”. И ощутил, как в нем шевельнулся знакомый давешний холодок.

Вслух он безмятежно сказал:

– В номере одному тоска.

– Не любите одиночества, Жека?

– Я молодой для одиночества.

Она покачала головой.

– А вы не удивились?

– Чему же?

– Что девушка за вами пришла?

Женечка весело хохотнул.

– Во всяком случае, не огорчился. О местных девушках слух идет.

– Зря не придали ему значения.

– Зря вы так полагаете, Ксана. Я как раз понял с первого взгляда: к вам требуется особый подход.

– Какой же это – московский подход? С первого взгляда – ключи от джипа?

– Эта легенда не про меня. Я репортер, а не экспортер.

Она сказала:

– Джип мне без надобности. Ну а ключи мы подберем.

“Мне угрожают?” Он разозлился.

– Так ведь и я за тем же приехал. За ключиками. Вы так не думали?

– Нет, это было бы необаятельно.

– А что же тогда?

– Ну, например: приехали за мной поухаживать.

Смена мелодии. Но он не расслабился. И озабоченно произнес:

– Да, это было бы обаятельно. Но боязно.

Она усмехнулась:

– Боязливым ничего не обламывается.

– Не за себя я боюсь, а за вас.

– И за меня бояться не надо. Женщины – они хитрожопые. Нужно уйти – отгрызет свой хвост, и поминай как ее звали. Подружка моя мне рассказала: одну шалаву супруг засек. С любовничком. Дал железную клятву: пришьет ее собственной рукой. Так бы и сделал, он был безбашенный. Если б, конечно, ее нашел. Только она подалась в проводницы – меняла поезда и маршруты. Так и объездила всю Россию, пока он на это рукой не махнул. Той самой, которой сулил казнить.

Вот оно как, боязливый Жека.

Что-то ты с ходу развеселилась. А впрочем, нет дыма без огонька.

Гость из столицы мог показаться. Как говорится, свободная вещь.

Свежие люди всегда притягательны. Да, москвичей не очень-то любят, а все-таки есть у них свой манок.

Он искоса взглянул на нее. Откуда взялся у дискоболки этот орлиный нос с горбинкой?

В окнах качался зыбкий свет зажженных ламп, в коричневых гнездах ворочалась скрытая от него вязкая неспешная жизнь. Ветер доносил из дворов и палисадников пряную одурь. Ему подумалось, как здесь любятся средь белой черемуховой кипени, когда наливается силой и жаром принявшая в себя семя земля.