Когда младший из ученых высказал гипотезу, что наблюдаемый феномен есть не что иное, как материализовавшаяся, то есть по неизвестной причине превратившаяся в объективную реальность и потому воспринятая приборами, галлюцинация, Виктор повернулся к «академикам» спиной и зло буркнул:

— А пошли вы!

И хлопнул дверью, напоследок добавив нечто ввергнувшее деятелей науки в состояние шока.

Его на всякий случай отстранили от полетов, а затем уложили в госпиталь для всестороннего обследования. Но как ни пытались эскулапы обнаружить патологию, ничего не нашли.

— Возмутительно здоровый парень, — заметил один из них с до-садой.

Прощаясь, главный врач, старенький гений от медицины, напутствовал Соля:

— Старайтесь сдерживать эмоции, дружок!

— Я нервный, — огрызнулся Виктор.

— Не выдумывайте, — сказал врач укоризненно. — У вас нервы как из проволоки. Учитесь уступать старшим, так-то будет лучше!

— Я что, рыжий? — проворчал Соль.

Не выдержав, старик захихикал: голова Виктора казалась охваченной оранжевым пламенем.

К полетам его допустили, но около года продержали на внутренних линиях

Солнечной системы. В конце концов Соль не выдержал:

— Мой диплом уже ничего не стоит? Я запредельный пилот-испытатель, а не извозчик!

Древним словом «извозчик», утратившим первоначальный смысл, называли новичков-каботажников — недавних выпускни-ков космической академии, еще не набравших ценза и потому не имевших права не только на полеты за пределы

Солнечной системы, но и на самостоятельные межпланетные рейсы. Земля -

Луна, Земля — одна из орбитальных станций, таковы были их маршруты.

— Мы не можем рисковать твоей жизнью… и кораблем, — заявил шеф космоцентра, когда Соль явился к нему с протестом.

— Кораблем в первую очередь!

— А хотя бы и так! — вспылил шеф. — Корабль немалых денег стоит. Можно ли тебе его доверить c твоими фокусами?

— С какими еще фокусами?

— Сам знаешь, с какими. Феномен Соля! Ученые над ним головы ломают!

— Я что, должен теперь ждать, пока сломают?

— Молись, чтобы этого не случилось, иначе тебе, как запредельщику, конец!

Соль хлопнул дверью, проклиная и «Диану-перевертыша», и шефа, и тупиц

«академиков». Но именно они неожиданно пришли на помощь. Хотя и не бескорыстно: им позарез нужны были дополнительные данные, а добыть их мог только один человек — пилот-запредельщик Виктор Соль.

Тем не менее, до запредела было еще далеко. Потянулась серия исследований, причем не таких, как в госпитале, а куда более сложных, нудных, изматывающих. Компоненты биополя, чувствительность к экстрасенсорным воздействиям, нейроритмы — «академиков» интересовало все.

Будь это возможно, они разложили бы организм Соля на атомы и взвесили каждый из них.

Результаты исследований интересовали Виктора лишь постольку, поскольку от них зависел допуск к запредельным полетам. И он ничуть не возгордился, узнав, что его организм уникален и что именно этим объясняется если не сам

«феномен Соля», то причина, по которой он был обнаружен.

Младший из ученых, тот, что придумал гипотезу о материализовавшейся галлюцинации, попытался было объяснить Виктору, в чем состоит его уникальность, но Соль и слушать не стал, сказав, что все эти трансцедентальные коллизии и апертурные отображения — чушь собачья.

Перед стартом ему надавали столько противоречивых указаний, что впору запоминать компьютеру. Шеф космоцентра строго-на-строго запретил сближаться с «перевертышем», ученые же, в чьем распоряжении Соль теперь находился, деликатно намекнули на обратное. А младший, с которым Виктор был уже почти в приятельских отношениях, застенчиво сказал:

— Конечно, если станет страшно, не рискуйте. Я бы в таком случае сразу же вернулся! — и добавил с обезоруживающим простоду-шием: — Меня с детства считают трусом.

После таких слов запрет шефа уже не имел для Соля значения.

И вот он снова в запредельном пространстве…

Казалось бы, космос — везде космос. Так думает впервые преодолевший земное притяжение новичок, для которого Земля — уютный родительский дом.

Космос начинается за его порогом. Но со временем таким домом становится

Солнечная система. И все, чт о внутри нее, уже не ассоциируется с космосом

— теперь он за ее пре-делами, вечно таинственный незнакомец, непознаваемое божество, всепоглощающая бездна…

Впрочем, в своей преданности космосу Соль был чужд патетики и высмеял бы заговорившего о нем в таких выспренних выражениях. Виктор избегал самих слов «космическое пространство» — для него существовал не космос, а запредел.

Здесь Виктор больше, чем где-либо, был в ладу с самим собой. Он не ощущал ни волнения, ни страха, над всеми чувствами главенствовала гармония, подобная той, которую, вероятно, неосознанно испытывает парящая птица или рыба в морской глубине.

Так бывало всегда, с первого его выхода в запредел. Но сейчас впервые появился повод для беспокойства:

«А вдруг не появится?»

То, что он испытывал, напоминало азарт охотника, выслеживающего дичь.

Впрочем, у Соля не могло возникнуть подобной аналогии: охота, это аморальное, унижающее достоинство человека заня-тие, было объявлено вне закона три столетия назад.

Космообсервер приближался к устью галактики, автопилот уже начал маневр входа.

«Появится или не появится?»

«Перевертыш» возник внезапно, словно подкрадывался, стара-ясь до последнего момента остаться незамеченным, и преуспел в этом. Анфас

«Псевдодианы» рос на обзорном дисплее с угрожающей быстротой. До столкновения оставались секунды.

Прозвучал предупредительный зуммер: автопилот, как и при прошлых встречах с «перевертышем», был начеку и собирался приступить к маневру уклонения. Но на этот раз Соль не позволил свернуть. Мгновенно заблокировав автоматику, он перешел на ручное управление, азартно крикнув неведомому противнику, словно тот мог услышать:

— Ну, у кого раньше сдадут нервы?

В это же самое время эту же самую фразу выкрикнул другой Виктор Соль, также не спускавший глаз с инвертированного двойника своей «Дианы».

Два Виктора Соля сошлись в лобовой атаке.

По мысленному приказу Великого Физика четвертая стена исчезла, как если бы взрыв бомбы стесал часть дома. Это образное сравнение пришло на ум, казалось бы, непроизвольно, ученый в первый момент даже удивился ему: взрывы бомб вместе с войнами давн о ушли в прошлое. А потом понял, что ассоциация не случайна, — оказавшись в прошлом, он и мыслить стал его категориями…

За исчезнувшей четвертой стеной начинался Престон, столица одной из сверхдержав Разобщенного мира, вобравшая в себя пороки и язвы уродливого общества, провозглашенного его правителями единственно справедливым и свободным.

Из года в год, изо дня в день твердили об этом властители, и те, кого традиционно называют «простыми людьми», уверовали в свое счастье, в непогрешимость впитанных с молоком матери догм, в правильность навязанного им пути и величие конечно й цели.

Пройдет не так уж много лет, и они выйдут из транса, посмотрят вокруг прозревшими глазами, взметнутся в гневе… И начнут крушить все подряд. А потом будут строить на руинах — из обломков, наспех, без архитектурных планов. Вернее, со множеством противоречивых, не подкрепленных возможностями, сумбурных планов, авторы которых не поскупятся на невыполнимые обещания, будут беззастенчиво лгать, даже не заботясь о фиговых листках правдоподобия.

Ох, как нескоро минует этот кризис, и хорошо, если бы последний…

Огромный мрачный город был воспроизведен с математической достоверностью.

Нагнетая уныние, громоздились однообразные, лишенные индивидуальных особенностей коробки домов. При их сооружении руководствовались

«функциональностью», которую воинствующ е противопоставляли искусству зодчества.

Великий Физик представил, как за убогими плоскими фасадами с рядами слепых окон и крошечных балкончиков в тесных транс-формируемых жилых ячейках, где один и тот же модуль служит ло-жем, обеденным столом и хранилищем домашней утвари, копошатся погрязшие в заботах люди с невыразительными лицами, тщедушными телами и огрубевшими душами.