Ночные видения в деревнях

Ночные видения в деревнях

Перевод части статьи.

Если я скажу, что не верю этим видениям – я солгу. Я их никогда не видал – это правда: я бывал в деревне во всякие часы ночи, бывал один и в компании великих трусов и, за исключением нескольких безобидных метеоров, каких-нибудь старых фосфорических деревьев и некоторых других явлений, не придающих природе плачевного вида, никогда не имел удовольствия встретить какой-нибудь фантастический предмет и рассказать, как очевидец, какую-нибудь историю о выходце с того света.

Однако же, я не из числа тех, кто говорит о сельском суеверии: ложь, глупость, действие страха. Я просто говорю: обман зрения ила внешнее явление, неразрешенное и непонятое. Но для этого мне не нужно верить ни в колдунов, ни в русалок. Рассказы о колдунах, фантастическое объяснение так называемых ночных видений – это поэма, порожденная сельским воображением. Но факт существует, факт совершается, и все равно, будет ли он видением в воздухе, или только в глазах, его усматривающих, – он все-таки предмет, действительно и логически воспроизведенный, как отражение предмета в зеркале.

Разве аберрации чувств объяснимы? Разве оне объяснены? Я знаю только, что они доказаны; несправедливо было бы утверждать, что они – единственно дело страха. Во многих случаях это справедливо, но есть исключения неоспоримые. Люди хладнокровные, испытанной смелости, поставленные в такие обстоятельства, в которых, кажется, ничто не могло действовать на их воображение, даже люди просвещенные, ученые, знаменитые, имели видения, которые не потрясли ни их рассудка, ни здоровья, и, однако же, они не могли не ощутить в себе какого-то волнения.

Между многими занимательными сочинениями, написанными об этом предмете, необходимо упомянуть о сочинении доктора Бриерра де Боамон, который по возможности хорошо анализирует причины обмана чувств (hallucination). В круг этих серьёзных трудов я внесу только одно полезное замечание: это то, что человек, ближе живущий к природе, дикий, а за ним крестьянин, более расположен и более подвержен явлениям обмана чувств, чем люди из других классов. Конечно, невежество и суеверие заставляют его принимать за сверхъестественные явления простые аберрации его чувств; но, повторю, их не всегда порождает воображение: оно только объясняет ему эти явления по-своему.

Первоначальное воспитание, сказки в сумерках, страшные рассказы кормилиц и бабушек, – располагает ли всё это детей и даже взрослых к восприятию этих впечатлений? Полагаю, что так; но не полагаю, чтобы самые простые понятия об элементарной физике и насмешка могли изгнать из деревень эти так называемые предрассудки.

Для деревенского жителя постоянный вид полей, воздух, которым он постоянно дышит, разнообразные картины природы, – все это представляет особенные условия существования умственного и физиологического. Они делают из него существо более примитивное, быть может, более нормальное, более связанное с почвой, более слитое с элементами творения, чем мы, отдаленные возделыванием мысли, так сказать, и от неба и от земли, создающие себе жизнь вымышленную, заключенную в каменные, закупоренные жилища. Дикий или крестьянин, находясь даже в шалаше или хижине, всё еще живет в тумане, молнии и ветрах, окутывающих его убогое убежище. На Адриатике есть рыбаки, которые не знают крова: они спят в своей лодке, прикрывшись рогожкой; звезды светят им в лицо, ночной ветерок играет их бородой, их тело качает волна. Есть разносчики, цыгане, погонщики, которые вечно спят на свежем воздухе, как индейцы Северной Америки. И нет сомнения, что кровь в этих людях обращается не так, как наша, и нормальное состояние их нервов зависит от других условий, их мысли имеют другое течение, их чувствования воспроизводятся другим образом. Поговорите с ними: из них нет ни одного, который бы не видал чудес, видений, ночных, странных и необъяснимых сцен. Между ними есть люди очень храбрые, рассудительные, откровенные и все-таки подверженные обману чувств. Прочтите все заметки, собранные об этом предмете, – вы увидите, что этот обман чувств совершенно возможен при полном рассудке.

Вы скажете, что это есть болезненное состояние мозга; однако же, всегда есть возможность приблизительно открыть физическую или нравственную причину этих явлений в расстройстве духа или тела; но иногда она бывает так неожиданна и таинственна, что может на минуту поколебать ум самый твердый.

У крестьян все это повторяется так часто, что становится как бы постоянным законом их организации. Они пугаются не так, как мы. Если нам во время кошмара или в бреду горячки грезятся странные видения, то для нас крайняя степень ужаса заключается в том, что мы теряем рассудок. Чем яснее в нас сознание, что все это происходит во сне, тем более стараемся мы убедить себя, что не можем избавиться от этого положения единственно силой воли. Были примеры, что люди теряли рассудок от одного только страха потерять его. Крестьяне не знают подобных мучений. Они убеждены, что видят действительные предметы, и пугаются до смерти. Но так как им и в голову не приходит усомниться в том, что они в полном уме, то обман чувств для них вовсе не так опасен, как для нас. Однако же, обман чувств не составляет единственной причины, по которой я допускаю, до известной степени, ночные видения. Я думаю, что есть тысячи мелких ночных явлений: взрывы и воспламенения газов, сгущение паров, подземный гул, небесные призраки, маленькие аэролиты, аберрации, быть может, даже у животных. Есть тысячи таинственных тонкостей или нечаянных замешательств в обычном действии природы, которые ученые примечают случайно, на которые крестьяне, находясь в беспрестанном столкновении со стихиями, беспрестанно указывают, но не могут объяснить их.

Что вы думаете, например, о веровании в волчьих вожатых? Поверье это существует, кажется, во всех странах и распространено по всей Франции. Это последний след верования в оборотней. В Берри, где сказки, рассказываемые нашим внукам, уже не так чудесны и ужасны, как те, которые нам рассказывались нашими бабушками, я не припомню, чтобы мне кто-нибудь говорил о древнем или средневековом волко-человеке. Однако же, там употребляют ещё слово garou, означающее именно волко-человека, но истинный смысл этого слова уже утрачен. Волчьи вожатые (meneurs de loups) – это уже не предводители шайки колдунов, обращавшихся в волков и пожиравших детей: теперь это люди учёные, таинственные, старые дровосеки или, наконец, хитрые смотрители за дичиной, обладающие тайной очаровывать, покорять, приучать к себе и управлять настоящими волками. Я знаю многих людей, которые встречали при первых лучах месяца, на перекрестке четырех дорог такого-то, шедшего скорыми шагами, сопровождаемого более нежели тридцатью волками (в легенде всегда более тридцати и никогда менее). Однажды ночью два человека (сами мне это рассказывавшие) увидали в лесу стадо волков и, испугавшись такой встречи, влезли на дерево, откуда видели, как звери остановились перед хижиной дровосека, которого все считали колдуном. Волки окружили хижину и подняли жуткий вой. Дровосек вышел к ним, поговорил с ними, прошелся между ними, и они рассеялись, не причинив ему ни малейшего вреда. Это рассказывали мне крестьяне, но другие два человека, богатые, получившие порядочное воспитание, люди здравомыслящие и смышленые в делах, жившие недалеко от леса, в котором часто охотились, клялись мне честью, что раз они увидали, как старый лесничий остановился на перекрестке и стал делать какие-то странные движения. Они спрятались, чтобы посмотреть, что будет, и увидали, как прибежали тринадцать волков, из которых самый большой подошел к лесничему и стал к нему ласкаться. Лесничий свистнул другим, как свищут собакам, когда сзывают их, и удалился с ними в чащу. Свидетели этой странной сцены не посмели последовать за ним и удалились в страхе и изумлении. Были ли они жертвами обмана чувств? Когда обман чувств (галлюцинация) овладевает разом несколькими лицами (а это, как доказано, часто случается), то он принимает характер необъяснимый; такая галлюцинация называется заразительной. Но к чему знать название, когда не знаешь причины? Каким образом известное расположение нервов и известное состояние кровообращения, которые принимаются за причину слышания или видения фантастических предметов, могут быть одновременны в нескольких собравшихся вместе лицах? Этого я не постигаю.

Но почему не допустить, что человек, который живет среди лесов, который может во всякое время дня и ночи подмечать и наблюдать за нравами диких зверей, мог открыть, случайно или вследствие врожденной способности наведения, средство покорять их и заставлять полюбить себя? Этого мало: почему бы не допустить, что в нем есть известного рода магнетизм, сродный некоторым породам зверей? Мы ведь видели же искусных укротителей диких зверей в клетках; еще одно усилие, и можно допустить господство некоторых людей над дикими зверями, живущими на воле.

Но зачем этим людям скрывать свою тайну и не извлекать выгоды и тщеславия из своего могущества?

Потому, что крестьянин, получая от естественной причины столь же естественное действие, сам не воображает, что повинуется естественному закону. Дайте ему лекарство и просто скажите, что действие этого лекарства такое-то, – он нашему лекарству не поверит, но присоедините к нему какие-нибудь непонятые слова, и он поверят действительности данного ему средства. Доверьте ему тайну лечить кашель корнем проскурняка и прибавьте, что корень этот нужно давать больному не иначе, как сделав три кабалистических знака, или вывернув чулок наизнанку, и он почтет себя за колдуна и все другие сочтут его колдуном в отношении кашля. Он весь свет станет лечить столько же верою, сколько проскурняком, но ни за что не скажет имени обыкновенного растения, производящего это чудо. Он сделает из него тайну: тайна его стихия.