— Я не люблю светлых перчаток. Просто терпеть не могу.

Перигрину показалось, что лицо этого странного человека исказила гримаса, похожая на страдание. Может, он и впрямь сумасшедший. По крайней мере, с идеей фикс. Мистер Кондукис слегка шевельнулся, показывая, что разговор окончен. Перигрин распахнул перед ним дверь, однако передумал и закрыл снова.

— Ещё один вопрос, сэр. Могу ли я сообщить труппе о перчатке и документах? Видите ли, перчатки, которыми мы станем пользоваться на сцене, будут сделаны декоратором Джереми Джонсом. Он специалист в подобных вещах. Если мы собираемся демонстрировать оригинал в фойе, ему придётся выполнить как можно более точную копию, а для этого сходить в музей и как следует рассмотреть перчатку. Она произведёт на него чрезвычайно сильное впечатление, и я не могу гарантировать, что он сможет сохранить увиденное в полной тайне. Кроме того, сэр, он уже знает о её существовании, поскольку я рассказал об этом в тот день, когда вы мне её показали. Если помните, вы тогда не настаивали на сохранении тайны. О заключении экспертов я не говорил никому, кроме Морриса и Джонса.

— На данном этапе определённая утечка информации, вероятно, может только приветствоваться и, при правильном отношении, не причинит вреда, — ответил Кондукис. — Можете ввести вашу труппу в курс дела, но при условии конфиденциальности информации и с оговоркой, что я остаюсь в стороне. Конечно, невозможно сохранить в тайне, кому именно принадлежат эти предметы. Фактически моё имя уже известно ряду людей. Это неизбежно. Но я ни при каких обстоятельствах не буду делать заявлений, давать интервью и тому подобное. Я позабочусь о том, чтобы оградить себя от нежелательного любопытства, и надеюсь, вы также сделаете в этом отношении все, что в ваших силах. Мистер Бум получил соответствующие инструкции. До свидания. Будьте любезны…

Мистер Кондукис сделал жест, предлагающий Перигрину выйти из кабинета первым. Перигрин подчинился.

Он прошёл в круглое фойе и налетел прямо на Гарри Грава.

— Салют, дорогой мой, — сказал Грав, одаривая Перигрина блистательной улыбкой. — Я примчался назад, чтобы позвонить. Мы с Дестини…

Тут он на миг замолчал, проскочил за спину Перигрина к мистеру Кондукису и договорил:

— Вот видите! Я просто гениален в искусстве ставить себя в неловкое положение. Это мой единственный талант.

— Здравствуй, Грав, — проговорил мистер Кондукис. Он стоял на пороге кабинета, глядя прямо перед собой.

— И ты здравствуй, милый добрый крёстный, патрон, свет маяка и тому подобное, — ответил Грав. — Ты пришёл взглянуть на своё последнее детище, свой собственный преображённый «Дельфин»?

— Да.

— Посмотри-ка на Перри! Он онемел от моей фамильярности, не так ли, Перри?

— Не впервые, — ответил Перигрин, чувствуя себя жертвой ситуации, которую ему следовало бы контролировать.

— Вот и хорошо! — пропел Грав, с видимым удовольствием оглядывая обоих своих собеседников. — Мне не придётся вычёркивать две строчки из записной книжки. Это так неприятно. Но ещё неприятнее заставлять ждать молодых леди. Надеюсь, сэр, вы были нами довольны, — обратился он к мистеру Кондукису на сей раз весьма почтительно. — Наверное, очень приятно быть человеком, который имеет власть спасти тонущий театр, вместо того чтобы одним ударом отправить его на дно. Вероятно, удивительное ощущение. И тем более удивительно, что лично вас наша малопочтенная профессия, наше ремесло не интересуют.

— Я в этом практически не разбираюсь.

— Конечно. Уксус не смешивается ни с маслом, ни с нефтью. А кораблестроение? Вы больше уже не ходите на яхте? Впрочем, мне следует удалиться, чтобы не надоесть окончательно. До свидания, сэр. Напомните о моем существовании миссис Г. Увидимся позже, Перри.

Грав бегом спустился по лестнице и пулей вылетел в парадную дверь.

— Я опаздываю, — произнёс мистер Кондукис. — Пойдёмте?..

Они спустились по ступенькам, прошли через нижнее фойе и очутились под портиком. Там ждал «даймлер». У распахнутой дверцы стоял знакомый Перигрину шофёр. Мистер Джей вздрогнул. На миг ему показалось, что сейчас его снова пригласят проехаться на Друри Плэйс.

— До свидания, — ещё раз попрощался мистер Кондукис и укатил, а Перигрин поспешил присоединиться к Джереми Джонсу в их излюбленном дешёвом ресторанчике.

Перед вечерней репетицией он сообщил Джереми Джонсу и актёрам о перчатке. Информация вызвала возбуждённый интерес. Больше всех взволновалась Дестини Мейд. Ей почему-то пришло в голову, что «исторической» реликвией собираются воспользоваться в качестве реквизита. Маркус Найт был слишком сердит, чтобы проявить к сообщению нечто большее, чем простое внимание. Он видел, как Дестини Мейд появилась с пятиминутным опозданием в весёлом обществе В. Хартли Грава. Гертруда Брейс злилась по тому же поводу.

Гарри Грав воспринял весть о перчатке с весёлым любопытством и возвестил с долей кокетства:

— Кто-нибудь непременно должен рассказать об этом миссис Констанции Гузман.

— Что ещё за Констанция Гузман? — поинтересовался Перигрин.

— Спроси короля! — фыркнул Гарри, который нарочно обращался к Маркусу Найту только так, ибо последний был не в силах скрыть раздражения, вызываемого этим титулом.

Перигрин увидел, что Найт покраснел до корней волос, и решил проигнорировать замечание Гарри.

Единственными, кого действительно тронуло сообщение Перигрина, оказались Эмилия Дюн и Чарльз Рэндом, который бессвязно забормотал:

— Не правда! Ну, конечно же… Вот что, оказывается, вдохновило тебя. Нет! Это невероятно! Это уж чересчур.

У Эмилии ярко вспыхнули щеки и засияли глаза. Мистер Джей пришёл в восторг от такой реакции.

Что же до Уинтера Морриса, которого пригласили на совещание, то он пребывал в экстазе.

— Нет, что мы имеем?! — то и дело восклицал он. — Мы имеем этакое сообщеньице, которое заставит редакторов всех газет рвать на себе волосы из-за того, что размер первой страницы гораздо меньше простыни!

Молодой Тревор Вере на вечерней репетиции не присутствовал.

Перигрин клятвенно заверил Джереми, что устроит ему доступ к заветной перчатке, причём без всяческих ограничений. Затем велел Моррису связаться с мистером Гринслэдом по поводу обеспечения должной системы безопасности в театре и предупредил актёров, что тайна должна быть сохранена некоторое время, намекнув, что небольшая утечка информации особенного неудовольствия не вызовет. Однако лишь до тех пор, пока мистер Кондукис будет оставлен в стороне.

Этим вечером труппа работала прекрасно, подхлёстнутая услышанной новостью. Перигрин взялся за сложный второй акт и пришёл в восторг от трактовки роли Маркусом Найтом.

Маркус был действительно актёром первой величины. Невозможно понять, где кончается техника и работа мысли и начинается вдохновение. На первых репетициях он обыкновенно творил невесть что: кричал, ставил неожиданные акценты, бросал непонятные слова, делал странные, почти оккультные жесты и приводил в полную растерянность своих партнёров, внезапно прерывая диалог и застывая в молитвенной позе. Сквозь эту напряжённую внутреннюю работу прорывались временами отдельные лучи, которые обещали собраться в пучок света. «И тогда-то, — думал Перигрин, — по крайней мере, один из персонажей не доставит огорчений ни автору, ни зрителям».

Во втором акте перчатки умершего Гамнета достались «смуглой леди», поэт провёл весёлый вечер у другой леди — дурной репутации, которая тоже была в перчатках (разумеется, леди, а не её репутация), и перешёл наконец «от расхода страсти в пустыню стыда», буквально прокрикивая ей в лицо сонет: точнее, ей и В.Х. Маркус Найт проделал это превосходно.

Гарри Грав в качестве мистера В.Х. бездельничал в проёме декорации, изображающей окно, и, обмениваясь взглядами с Розалин, тайно играл с рукой в перчатке. Занавес пошёл вниз под внезапный взрыв его смеха. В голове Перигрина промелькнула мысль, что здесь, как в кривом зеркале, повторяются мизансцены спектакля. Вопреки общему мнению, мистер Джей считал, что это только мешает игре, смущает актёров. Маркусу Найту, во всяком случае, раздражение никак не поможет перевоплотиться в Шекспира, которого Розалин обманывает с В.Х.