— Я могу сесть, или мне нужно тут же уходить со сцены, пыхтя ему в грудь?

— Посмотри на него. Положись на него целиком, пусть он ведёт тебя. Смейся. Нет, хохотать не нужно. Просто горловой смешок.

— Посексуальнее?

— Да, да! — Перигрин взлохматил обеими руками свои кудри. — Больше секса.

— И я сажусь?

— Да. С его помощью. В центр. Халл выдвигает стул. Чарльз?

— Быть может, чуть влево от центра? — вмешался Марко. — По-моему, Десси так удобнее, а мизансцена получается более завершённой. Смотри, вот я её сажаю… — Найт проделал это с филигранной тонкостью, заняв центр сцены собственной особой.

— Я предпочла бы иное решение, дорогой Марко. Вы не возражаете, Перри, если мы попробуем сделать по-другому? Мне кажется, сцена получается чуть-чуть фальшивой.

Завязалась борьба за выигрышную позицию. Перигрин решил дело в пользу Найта — так действительно получалось лучше. Затем вступили Гертруда, Эмилия, которая была очень мила в роли Джоан Харт, и, наконец, Гарри Грав, давший блистательный набросок характера мистера В.Х. Перигрину даже стало казаться, что он написал не такую уж плохую пьесу и, если чуть-чуть повезёт, ему удастся, пожалуй, создать актёрский ансамбль.

Где-то в середине репетиции мистер Джей засёк в зрительном зале некоего человека. Все актёры были на сцене, логично предположить, что любопытство проявил либо Уинтер Моррис, либо Джереми, который частенько заглядывал сюда, особенно если со сцены доносился голос Дестини.

Весь эпизод прогнали без сучка без задоринки и перешли к более раннему, когда мальчик Гамнет получает на свой одиннадцатый день рождения перчатки, сделанные дедом, и надевает их. В нем участвовали только Эмилия, Маркус и невозможный Тревор. Впрочем, Перигрину при активной помощи Маркуса удалось приглушить резкие всплески откровенного самолюбования юного гения, так что сцена в целом прошла неплохо. Воодушевившись успехом, они сделали перерыв на ленч. Перигрин отвёл Гарри Грава в сторонку и устроил ему выволочку, правда, не слишком суровую. Грав покорно все выслушал и удалился. Перигрин отметил, что Дестини его ждала. Любопытно, куда, в таком случае, девался Маркус Найт со своим правом собственности на ведущую актрису? Загадка объяснилась, когда до мистера Джея донеслась фраза Дестини:

— Дорогой мой, король «Дельфина» пирует с кем-то у Гаррика. Куда мы пойдём?

Новый занавес приспустили, огни рампы выключили. Осветитель и рабочие ушли. Где-то хлопнула служебная дверь.

Перигрин повернулся, чтобы выйти через главный вход…

…и очутился лицом к лицу с мистером Кондукисом.

Перигрину почудилось, что время повернулось вспять и что зловонные брызги окропляют проход разрушенного театра. Мистер Кондукис был одет в такой же, как тогда, невыносимо элегантный костюм и распространял вокруг себя ту же атмосферу благопристойности. Он, как и прежде, отпрянул назад, словно Перигрин обвинил его в чем-то.

— Я наблюдал за вашей работой, — тихо проговорил мистер Кондукис вместо приветствия. — Мне бы хотелось обсудить с вами один вопрос, если вы располагаете временем. Лучше, наверное, в вашем кабинете?

— Конечно, сэр, — сказал Перигрин. — Я не заметил, как вы вошли. Извините.

Мистер Кондукис никак не прореагировал на его фразу. Он бесстрастно оглядывал зрительный зал, вернувший своё былое великолепие: темно-красный занавес, канделябры, сверкающие позолотой резьбы, ряды бархатных кресел.

— Вы довольны?

— Совершенно. Мы откроемся точно в срок, сэр. Перигрин припомнил, что в их прошлую встречу мистер Кондукис решительно пресекал малейшие попытки следовать за ним, поэтому без церемоний поднялся к своему кабинету, открыл дверь и обнаружил Уинтера Морриса, занятого диктовкой писем. Мистер Джей скорчил сложную, однако достаточно красноречивую рожу, которая заставила Морриса поспешно вскочить на ноги.

Мистер Кондукис вошёл в офис, не глядя ни на кого и ни на что.

— Это наш менеджер, сэр, мистер Уинтер Моррис. Мистер Кондукис.

— А, да. Здравствуйте, — произнёс мистер Кондукис и, не выражая никаких признаков неудовольствия, просто отвернулся.

"Знаешь, старик, — высказался позже Перигрину мистер Моррис, — он вполне мог бы дать мне шанс довериться собственному чутью, а не поворачиваться спиной к самому факту моего присутствия».

Через пару секунд мистер Моррис и секретарша исчезли под предлогом ленча.

— Не желаете ли присесть, сэр?

— Спасибо, нет. Вопрос не займёт много времени. Мне сообщили, что документы и перчатка оказались подлинными.

— Да.

— Замысел вашей пьесы возник на основе этих вещей?

— Да.

— Я обсуждал вопрос рекламы с Гринслэдом и двумя своими знакомыми — лицами довольно сведущими в театральном бизнесе. — Тут мистер Кондукис назвал фамилии двух колоссов мира театра. — Мне кажется, что перчатка, история её обнаружения и так далее, поданные в правильном свете, могут послужить главной темой рекламы.

— Безусловно! — пылко согласился Перигрин.

— Вы тоже так считаете? По-моему, следовало бы рассмотреть возможность синхронных сообщений о новой реликвии и открытии театра, а также возможность демонстрации перчатки и документов в фойе — разумеется, при должном обеспечении их сохранности.

Перигрин, стараясь сохранить вид беспристрастного судьи, высказался в том плане, что, с точки зрения предпремьерной рекламы, такой шаг был бы уникальным. Мистер Кондукис метнул на него свой странный взгляд и быстро отвёл глаза. Перигрин поинтересовался, устраивает ли его то, как обеспечена сохранность сокровища на данный момент. Мистер Кондукис, глядя в стену, прочёл короткую лекцию о стационарных сейфах некой компании, в которой, насколько понял Джей, мистеру Кондукису принадлежит контрольный пакет акций.

— Вашими связями с прессой, полагаю, занимается мистер Конвей Бум, — по-прежнему без всяких оттенков в голосе произнёс мистер Кондукис.

— Да. Его зовут именно так.

Перигрину на миг показалось, что он уловил проблеск сардонической усмешки, но мистер Кондукис просто сказал:

— Я понимаю также, что он достаточно опытен в театральной рекламе, однако предложил мистеру Гринслэду, который весьма озабочен несколько необычной ситуацией, связать мистера Бума с «Мэйтленд Адвертайзинг», которая является одной из моих дочерних компаний. Мистер Бум не возражает.

"Я думаю!» — фыркнул про себя Перигрин.

— Относительно надёжности охраны я советовался с моим знакомым из Скотленд-Ярда, суперинтендантом Алленом.

— О! Да!

— Был затронут также вопрос страховки, поскольку коммерческую стоимость объекта определить невозможно. Меня предупредили, что, как только о существовании данных предметов станет известно, начнётся беспрецедентный ажиотаж. Особенно следует ожидать реакции из США.

Они немного помолчали.

— Мистер Кондукис, — начал Перигрин. — Извините, что я вмешиваюсь не в своё дело, но я просто не могу не задать этот вопрос. Вы… вы собираетесь… одним словом, волнует ли вас сколько-нибудь, останутся документы и перчатка в стране их владельца или нет?

— В моей стране? — уточнил мистер Кондукис, словно сомневался, есть ли у него родина.

— Простите, нет. Я имел в виду первого владельца. И тут Перигрина понесло. Умоляя сохранить эти реликвии, он чувствовал, что не производит ровно никакого впечатления. В сложившейся ситуации явно ощущался налёт чего-то непонятного, вызывающего напряжение.

Мистер Кондукис дождался с непроницаемым лицом конца монолога, затем сказал:

— Это чисто сентиментальный подход к вопросу, который на данный момент является финансовым. Я не могу разбирать его ни с каких иных точек зрения: ни с исторической, ни с романтической, национальной или сентиментальной. Я ничего не понимаю в подобных вещах.

Последнее замечание Перигрин ожидал услышать, но того, что последовало за ним, и представить себе не мог. Потому что мистер Кондукис добавил с едва заметной переменой в голосе: