В то же время провал операции есть провал, и за него кто-то должен расплачиваться. Не обойдется без перетасовок, кадровой чехарды, а то и вообще смены состава. Убирать будут в первую очередь тех, кто знал про замысел акции, ну а в Мюнхене — непосредственных участников. Не нужно никакого расследования, только сиди в своем кабинете и наблюдай, кто из персонала упаковывает чемоданы и возвращается в США. Интересно, понаблюдаем. Раз в Вашингтоне «Бульдозера» считали простачком, таким он и будет. С простака и спросу никакого.

Ричард отыскал в столе остатки данхиллского табака и набил трубку. Он будет смотреть и ждать. Ждать и молчать. Молчать, понимая всё.

Жаль только, что его подруга Ирми работает на Фольмана. Уволить Ирми? Пришлют другую, и тоже осведомительницу. Причем подыщут секретаршу на седьмом десятке… Пусть всё остается по-прежнему.

Дверь тихонько приоткрылась.

— Да-да, входите, кто там?

— Я в чем-то провинилась перед господином Каммингсом?

— Конечно, я всегда подозревал тебя…

— В чем, Дикки?

— В измене.

— Как?

— Променять меня на плешивого Фольмана…

— Кого? У-у-у… И совсем он не плешивый, если только не смотреть на него сверху.

— Вот именно.

— Ты меня ревнуешь? Ну хоть немножко?

— С чего это? Нам просто нельзя быть вместе.

— Почему, Дик?

— От наших страстей взрываются радиостанции.

— Что-о?.. Второй раз детонатор не сработает!

И оба залились радостным смехом.

Сомнения были позади. Завтрашний день нёс надежду, что они выйдут из этого лабиринта.

Многократно усиленный мегафоном голос разносился над колышущимся людским морем: «Нет — ракетам в Европе!», «Першинги» — на помойку!», «Мы хотим работы, а не бомб!». Едва голос замолкал, как тысячи людей, потрясая в воздухе сжатыми кулаками, повторяли очередной призыв. Над толпой демонстрантов, заполнивших площадь и прилегающие к ней улицы, реяли транспаранты, плакаты, рисованные скелеты, символизирующие атомную смерть, переломанные пополам картонные ракеты с акульими мордами на острых концах. А ещё выше, в дождливом свинцовом небе, кружили два вертолета — теленовостей и ещё один с крупной надписью «Полиция» на борту.

Внизу, на земле, тоже были полицейские. Они стояли с пластиковыми щитами в руках, в касках, в темной, похожей на комбинезоны форме. На ногах — тяжелые высокие ботинки. Полицейские старались не смотреть на людей, предпочитая переговариваться между собой. Кое-кто из них улыбался. Вдруг шеренга расступилась и из-за неё выехал облепленный со всех сторон защитными металлическими сетками броневик. На его крыше двигалась из стороны в сторону похожая на пушку труба. Демонстранты настороженно примолкли. Через мгновение из трубы ударила тугая струя воды. Она обрушилась на ряды людей, сбивая их с ног. Толпа возмущенно ахнула, и в шеренгу оцепления полетели камни, гнилые помидоры, пустые бутылки. Полицейские, приподняв щиты, по-прежнему старались делать вид, что всё происходящее их не касается, но улыбки уже исчезли и лица напряженно застыли. Внезапно последовала короткая команда, и они, выхватив дубинки и опустив прозрачные забрала на касках, решительно побежали вперед.

Первые ряды демонстрантов ещё пытались сопротивляться, отбиваясь плакатами, древками от транспарантов. Но дубинки, которые обрушились на руки, головы, плечи людей, сделали свое дело — толпа побежала.

Горанин какое-то время двигался, увлекаемый общим потоком. Наконец стало посвободней, и он нырнул в боковую улицу. Дойдя до оставленного неподалеку автомобиля и усевшись за руль, Игорь закрыл дверцу на защелку. Крики избиваемых людей сюда не доносились, и казалось, над городом опускается обычный мирный вечер.

До парламентских выборов оставалось всего две недели, и предвыборная кампания была в разгаре.

Дверь Горанин открыл тихонько, стараясь не разбудить жену и дочку. В квартире было темно. Он зажег свет в прихожей и секунду постоял, глядя, как с его плаща стекают капли на пол. Затем устало разделся, сбросил мокрые туфли и во влажных носках прошел в кабинет. Здесь он потрогал большой керамический чайник, накрытый полотенцем, — тот был едва теплый. Налив в чашку темно-коричневой жидкости, Горанин сделал глоток и скривился — чай горчил и ни капельки не согревал. Игорь опустился в кресло и, откинув голову на спинку, прикрыл глаза.

Это была первая предвыборная кампания, которую ему предстояло освещать. Горанин был аккредитован собственным корреспондентом газеты в этой стране всего год с небольшим назад. Первое время, после работы в редакции, чувствовать себя в роли собкора ему было непривычно. В Москве, как и все сотрудники газеты, он приходил на службу к девяти, уходил, как правило, в шесть, если, конечно, не дежурил по номеру. Приехав же в страну, где ему предстояло жить и работать в течение нескольких лет, он приблизительно месяц просыпался по утрам с ощущением, что ему нужно спешить в редакцию. И только окончательно стряхнув с себя сон, понимал, что никуда бежать не надо — корреспондентский пункт газеты находился через стенку — в его кабинете.

Первые месяцы Игорь был очарован страной: солнечная, красивая, с древними городами и интереснейшими памятниками и музеями, где можно было увидеть многие шедевры мировой культуры, — она, казалось, была создана для веселой и легкой жизни. Это ощущение ещё усиливалось благодаря сверкающим витринам магазинов, многочисленным ресторанам, уютным кафе и барам, оживленной толчее, разноцветными огнями реклам по вечерам. И только через некоторое время Игорь понемногу стал замечать то, о чем он не раз читал: безработица, преступность, наркомания, инфляция, не уверенное в завтрашнем дне общество, пронизанный коррупцией государственный аппарат. К этим проблемам нужно добавить и терроризм, достигший здесь невиданного размаха. Обо всём этом и писал в своих материалах Горанин.

«Надо бы принять горячую ванну…» — подумал Игорь. Но сначала он решил посмотреть программу теленовостей — ему было интересно, как дадут в эфир демонстрацию, на которой он сегодня побывал.

Включив телевизор, Игорь снова опустился в кресло и ещё плеснул себе холодного чая, но тут же резко поставил чашку на стол.

С появившегося на экране изображения на него смотрело взволнованное лицо диктора, который торопливо читал текст:

— По самым первым оценкам, в результате взрыва на вокзале пострадало несколько десятков человек. Многие из них скончались на месте. Полиция оцепила место происшествия. Отряды спасателей разбирают завалы и отыскивают раненых под обломками здания…

Дальше Игорь слушать не стал. Выключив телевизор, схватив плащ, он выскочил на лестничную клетку.

«Теперь грипп обеспечен», — машинально отметил Горанин, шагнув в лифт. Дверцы плавно закрылись, и кабина стремительно скользнула вниз.

Дождь, моросивший всю вторую половину дня, усилился и превратился в настоящий ливень. Игорь, подняв воротник плаща, перебежал к припаркованному на стоянке возле дома автомобилю. По путл к вокзалу Горанину несколько раз приходилось съезжать на правую полосу, уступая дорогу завывающим сиренами, сверкающим огнями машинам полиции и «скорой помощи». Почти добравшись до места, он увидел шеренгу полицейских. Горанин похлопал себя по карману, проверяя, на месте ли журналистское удостоверение, и взглянул в зеркало заднего обзора — темные круги под болезненно блестящими глазами, влажные волосы слипшимися кольцами падают на лоб, густая щетина проступила на подбородке и щеках. Но прихорашиваться некогда — дорогу автомобилю повелительным жестом преградил вооруженный короткоствольным автоматом карабинер. Горанин притормозил и, опустив боковое стекло, протянул удостоверение.