- Так - не вы...

- Кто же я?

Лиза нагнулась к самому уху нового друга и прошептала:

- Вы - девочка, а не мальчик...

- Кто вам сказал? папа?

- Нет, не папа... я сама догадалась.

- Как же вы догадались, милая? - смущенно. говорил попавшийся воин.

- А когда я взошла, вы читали письмо... А это письмо, я знаю, вашего папы.

- Почему же вы знаете?

- Когда папа получил его летом, как мы еще на даче жили, на Каменном, и там поссорились с Сашей Пушкиным... он сказал, что хоть папа Лизин и любимец царский, а все-таки у Лизы Сперанской облик семинарской...

- Ах, какой злой мальчишка!

- Нет, он не злой, а только шалун - шпилькой мы его называем... Так папа мой читал письмо вашего папы при мне и еще жалел вашего папу, а Соня говорила, что и мы, как вот вы, ушли бы в гусары, да мышей боимся...

Гусарик рассмеялся и погладил девочку... "Какая храбрая..."

- Ну, я и узнала у вас это письмо, и вас узнала... Только я никому не скажу, что вы девочка...

- Хорошо, милая. Вы умница и честная девочка.

- А о чем вы там шушукаетесь, Елизавета Михайловна? - обратился вдруг к Лизе Тургенев.

Озадаченная неожиданностью, девочка не нашлась сразу и несколько растерялась.

- Мы... я говорила... я вам этого не скажу, - вдруг решительно оборвала Лиза.

- Ого! секреты, государственные тайны! - шутил Тургенев.

- Да, мы говорили о каком-то Саше Пушкине, об очень живом мальчике, выручал Лизу ее новый друг.

- О, я знаю этого арапчонка... Елизавета Михайловна к нему неравнодушна.

- Мы с ним помирились уж, - пояснила Лиза.

- Вот как! А вы давно из армии? - спросил Тургенев, обращаясь уже прямо к гусарику.

- Пять дней, как я из Полоцка и из главной квартиры.

- А не знакомы вы с Денисом Васильевичем Давыдовым? Адъютант у Багратиона.

- Да, я его знаю несколько.

- Он мой приятель... Скажите пожалуйста: он мне писал, что там у вас появилась новая Иоанна д'Арк? Видали вы этот феномен? О нем много говорят.

Большие глаза Лизы так и застыли на лице ее нового друга. Она с волнением и страхом ждала. Волнение ее усилилось еще более, когда она заметила смущение на лице друга. Но девочка не выдала ни себя, ни своего друга.

- Да и там на этот счет держатся упорные слухи, - немного помолчав, отвечал гусарик довольно покойно. - Но удивительно - никто ее не видал, хоть все о ней говорят... Я думаю, что это басня.

- Не говорите - слух имеет основание... Признаюсь вам откровенно, глядя на вас и соображая собственноручное пожалование вам государем этого ордена, я бы мог подозревать, что...

Но он не докончил своей щекотливой фразы, которая и Лизу, и ее друга сильно смутила. В комнату вбежала Соня, за ней вошла госпожа Вейкардт и за нею - непременный друг дома Магницкий с последнею, только что полученною из Москвы новостью: умер Херасков.

- Ах, бедный! - жалобно сказала Лиза. - А мы только сегодня с Сашей Пушкиным читали наизусть его "Россиаду...". "Бедненький!

- Очередь за Державиным, - сказал Тургенев.

- Что? что? какая очередь за Державиным? - зашамкал кто-то в дверях.

Все оглянулись - на пороге стоял сам Державин, в своих бархатных, на меху сапогах.

9

Державин вошел сильно старческою походкой. Хотя он и бодрился, но и беззубый рот заметно шамкал, и бархатные йоги словно тоже шамкали.

Особенно вид его поразил Дурову. Читая его сильный стих, его напускной пафос и риторику, которые, казалось, дышали страстью, пылали огнем воодушевления, девушка, мечтательная и увлекающаяся по природе, воображала Державина каким-то титаном, полубогом, а если ей и говорили, что он уже старик, то он не иначе рисовался в ее воображении, как в образе "борея":

С белыми борей власами И седою бородой, Потрясая небесами, Облака сжимал рукой...

А тут она видит шамкающего старца, который не только не потрясает небесами, но у которого собственная седая голова трясется, а глаза, которые ей представлялись орлиными, старчески моргают и слезятся... Господи! как грустно это видеть... И нижняя губа отвисла - но держится... И под носом табак, и на манжетах табак, и на жилете табак... А ноги - точно в валенках, точно у их коровьего пастуха...

- Какая очередь за Державиным? - спрашивал старик, здороваясь с хозяином и гостями.

- Написать, ваше превосходительство, что-нибудь новенькое по поводу мира с Наполеоном, - извернулся Тургенев. - А то вон только и слышно, что о "Дмитрии Донском" Озерова да о "Пожарском" Крюковского*.

- Оба сии творения, государь мой, слабы, - отвечал старик.

- Вот потому-то и ждуг от вашего превосходительства чего-либудь сильнеаького, чего-нибудь "державинско-го" - так и говорят.

- Оно-то так... Я кое-что и скомпоновал, ест Михай-ло Михайлович знает.

- Что же это такое, ваше превосходительство? - спросил Карамзин.

- Гаврило Романович написал оду, - отвечал Сперанский.

- Пророческую, - добавил Державин.

- Это правда, - продолжал Сперанский. - И хотя государю она понравилась, однако, в виду политических обстоятельств, он несколько стихов собственноручно подчеркнул.

- А подчеркнул-таки? - любопытствовал старик.

- Подчеркнул довольпо мест таки...

- А какие все больше? Чай, сильненькие, с огоньком которые?

- Да, именно с огоньком.

- Я так и знал, так и писал с оглядкою... Я вот и Мерзлякову послал копию в Москву, так для прочтения, да и пишу ему насчет мира-то и моей оды на оный: "Радоваться-то можно, как просто сказать, с оглядкою; а для того и не мог я предаться полному вдохновению, а как боец, сшедший с поля сражения, хотя показывался торжествующим, но, будучи глубоко ранен, изливал свою радость с некоторым унынием..."

- Это касается вас, юный боец, только что сошедший с поля сражения, с улыбкой, отечески обратился Сперанский к Дуровой, которую Лиза успела и познакомить и даже подружить и с своей Соней, и с мамой, с г-жой Вейкардт. - Позвольте вам, ваше превосходительство, представить этого юного бойца...

Дурова встала и торопливо, смущенно подошла к Державину, почтительно кланяясь и звеня шпорами.

- Господин Александров, которому вчера государь собственноручно пожаловал Георгия, - рекомендовал хозяин.

- Очень, очень приятно, - прошамкал знаменитый старец. - Да какой-же вы, государь, мой, молоденький... А знаете, молодой человек, кого вы напоминаете?

Девушка смешалась и не знала, что отвечать.

- Княгиню Дашкову, Катерину Романовну, когда она была ваших лет.

"Юный боец" покраснел еще больше и взглянул на Сперанского.

- Что ж, это сходство приятное, - поддержал он смущенную девушку.

- Только, государь мой, не в пользу сравниваемой, - перебил Державин: - княгиня Дашкова, признаюсь, никогда не нравилась мне... У нее всегда была склонность к велеречию и тщеславию, хвастовство, корыстолюбие... женщина эта, сказать правду, всегда отличалась вспыльчивым и сумасшедшим нравом.

- А теперь она совсем развалина... Я ее видел - она приезжала в Москву из своей деревни, - сказал Тургенев.

- Ну, наши с ней годы не молодые.

- Она годом старше вас, ваше превосходительство, - вставил Магницкий.

- Ну, вот!.. А вам как известны наши годы, молодой человек? - спросил старик.

- Годы вашего превосходительства известны всей России, - подольстился Магницкий.

- У! льстец...

- Не льстец, ваше превосходительство: я говорю правду.

- А вот Мерзляков пишет мне еще об одном моем сверстничке, - и это уже касается вас, Николай Михайлович, - обратился старик к Карамзину.

- О ком же, ваше превосходительство?

- О Новикове Николае Ивановиче. Он вам сродни...

- По "Древней российской вивлиофике" разве?

- Да... но и теперь у него остается в мозгу некий исторический зуд все не забывает истории.

- Да?

- Как же... Мерзляков пишет: был он у него, у мартиниста-то старого, в гостях, в его Авдотьине... Ну и чем же старик занимается? Воспитывает, слышь, карасей... А потом на живой змее поверял одно место в летописи Нестора.