Я теперь понял, что значил разговор о пожарe. Чекистам просто нужно было поскорeй выманить меня на улицу, ибо в АРА они не рeшались "оперировать"...
-- Кто вы такiе?
-- Мы агенты ВЧК.
-- А ордер на арест у вас есть?
-- Вот наши ордера, -- насмeшливо улыбнулся один из агентов, вытаскивая из кармана револьвер. -- Идите вперед. Шаг в сторону -- будем стрeлять.
Так, под наведенными стволами трех револьверов, я торжественно прослeдовал в тюрьму ЧК.
Звякнула рeшетка тюремных ворот, и я был пойман. На этот раз, кажется, крeпче прежняго...
В подвалe
Полутемный подвал с мокрыми заплeснeвeлыми стeнами. Вверху -- небольшое рeшетчатое окно. Цементный, холодный, как лед, и тоже постоянно мокрый пол. Послe ночи, проведенной без тюфяка и постели на этом полу, кажется, что не только все тeло, но даже и всe кости промерзли и хрупки, как лед. И кажется, что тeло никогда уже не сможет согрeться и перестать все время дрожать мелкой судорожной дрожью...
Подвал набит до отказа. Кого нeт здeсь, в этом чекистском изоляторe? И старики, и юноши, почти дeти... Профессора и священники, рабочiе и интеллигенты, военные и воры, бандиты и крестьяне. Рeшетка и подвал уравняли всeх...
Мы почти ежедневно слышим ночные выстрeлы во дворe, у гаража, и звуки этих выстрeлов спаивают нас в одну семью живых существ, загнанных в западню и забывших свою старую вражду или отчужденность. Перед угрозой смерти -- всe равны...
Или -- или
Насмeшливые глаза моего слeдователя спокойны. Он похож на кошку, наслаждающуюся видом загнанной жертвы. 122
-- Мы обвиняем вас, т. Солоневич, -- медленно и вeско говорит он, -- в организацiи бeлых боевых скаутских банд и подготовкe возстанiй на Дону и Кубани.
-- Откуда у вас взялось такое дикое обвиненiе?
-- Откуда? -- насмeшливо переспрашивает чекист, молодой человeк почти юноша, с худым издерганным лицом. -- Откуда? Это уж наше дeло. Мы в с е знаем...
-- Что это "все"? -- возмущаюсь я.
-- Да уж будьте спокойны, -- язвительно улыбается слeдователь. -- Все знаем -- и ваше прошлое, и работу на Дону и Кубани и в Крыму, и связь с заграницей под видом муки... Все... Вы уж лучше сами по добру разскажите нам свои контр-революцiонные замыслы. Тогда мы, может быть, и смягчим вашу участь. А иначе... -- он дeлает длинную паузу и рeзко отрубает свистящим шепотом: -- вам грозит неминуемый разстрeл...
Никаких фактических данных у слeдователя нeт... Я выясняю это очень скоро и категорически отрицаю и связь с заграницей, и связь с бeлыми офицерами, оставшимися в Россiи, и свою переписку с молодежью, и свои разговоры о политикe, и свою борьбу за независимыя спортивныя и скаутскiя организацiи, и противодeйствiе комсомолу и все то немногое, что реально мог пронюхать аппарат ЧК.
Губы слeдователя растягиваются в презрительной усмeшкe.
-- Отрицайте -- дeло ваше. От вашего отрицанiя нам -- ни холодно, ни жарко... Однако, -- значительно говорит чекист, пристально глядя на меня, -вы могли бы в е с ь м а с и л ь н о облегчить свое положенiе, если бы согласились нам помочь...
-- В чем?
-- В чем? -- Голос чекиста звучит все мягче. -- Видите ли, нам нужна нeкоторая информацiя по линiи работы АРА...
"Так вот оно в чем дeло!" мелькает у меня в головe...
-- Можете не продолжать, т. слeдователь. Я вполнe понимаю, что в государственном организмe нужны и шпiоны, и палачи, но эти обязанности не для меня.
Лицо чекиста вспыхиватет, и он угражающе приподнимается. 123
-- Ax, так? Ну, хорошо же! В гаражe вы еще вспомните меня. Я не я буду, если я вас не разстрeляю.
Встрeча
В один из сiяющих ярким солнцем лeтних дней, когда даже в наш подвал проникала узенькая полоска солнечнаго свeта, когда откуда-то издали звучали трубы оркестров, дверь нашей камеры заскрипeла, пропуская фигуру испуганнаго юноши. Круглыми от ужаса глазами он оглядeл копошащуюся на полу массу сидящих и лежащих обитателей камеры, и по его лицу видно было, что он недалек от рыданiй.
-- Ба, Костя! Это вы?
Костя -- один из молодых соколов, вздрогнул и шагнул ко мнe.
-- Борис Лукьянович... Это вы... вы? -- запинаясь, сказал он, внезапно просiяв облегченной улыбкой и, переступая через лежащих людей, заспeшил в мой угол... Губы его еще дрожали, но увидeв знакомое лицо, юноша ободрился. Я устроил его рядом с собой на половинкe своего плаща и спросил:
-- За что это вас забрали, Костя?
-- Да, ей Богу, не знаю, Борис Лукьяныч. Если за то, что мнe сказали в комендатурe, -- так даже смeшно повторить. Навeрное, за что-нибудь иное.
-- А что вам в комендатурe сказали?
-- Да видите ли, дядя Боб, сегодня революцiонный праздник, какой-то юбилей, что ли. Парады, конечно, оркестры, ну, и конечно, -- митинги. Ну, вот. На митингe как раз какой-то оратор говорил о ЧК -- как это он назвал ее... Да -- "карающiй меч пролетарiата", что ли. Кажется, так. Послe митинга мы и разговорились в кучкe молодежи. Потолковали о ВЧК -- как это она жестоко казнит всeх. Я и сказал, что это только временный террор. Он только теперь нужен, потому что гражданская война только что закончилась. А потом -- зачeм и казнить-то будет, когда все мирно пойдет? Ну, вот... -- Костя немного замялся. -- Ну, признаться, я назвал ЧК временным органом, который скоро отомрет. Вeдь вeрно 124 же, Борис Лукьяныч? Вeдь так же и во всeх политических учебниках пишут.
-- Ну, ну... Пишут, Костя, много, да не всему вeрить-то нужно. Ну, а что дальше-то было?
-- Я только отошел от группы, гдe спорил, а тут двое -- "пожалуйте, гражданин за нами"... -- "А вы кто?" спрашиваю. "Мы из ЧК". Тут я и обомлeл...
-- А что вам в комендатурe сказали?
-- Да смeшно повторить. Комендант спрашивает:, "Это вы, гражданин, назвали ЧК умирающим учрежденiем?" Я признаться растерялся и говорю по глупости: "Я." А тот расхохотался во все горло. "Ладно, говорит, мы покажем вам это у м и р а ю щ е е учрежденiе. Кто раньше умрет -- это мы еще посмотрим". И послали сюда. Вот и все.
Я не мог удержаться от смeха. Костя посмотрeл на меня с упреком. Испуганное выраженiе еще не сошло с его лица.
-- Простите, Костя. Дeйствительно, уж очень все это нелeпо. Но ничего, дружище, не бойтесь. Вeроятно, подержат вас немного здeсь для "учебы"...
-- Да за что же, Борис Лукьянович? -- с отчанiем спросил юноша.
-- За то, что совeтским книгам вeрите.
Туман юношескаго идеализма
Поздно вечером, прижавшись лежа друг к другу в полутемном углу подвала, мы разговорились. Костя разсказал мнe послeднiя новости города. Оказалось, что нажим на свободу молодежных организацiй усиливается с каждым днем. Сокол уже закрыт. Вмeсто него создан "Первый Государственный Спорт Клуб", и комиссаром туда назначен какой-то Майсурадзе, молодой, но заслуженный чекист. Та же участь постигла и прекрасный нeмецкiй спорт-клуб.
Закрыто было и "Маккаби", которому еще раньше не без издeвки передали для спорт-клуба помeщенiе закрытой синагоги. Синагога, как спортивный зал, пустовала, и потом ее превратили в склад... 125
Плохiя новости были и в скаутской жизни. Ожиданiя Владимiра Ивановича сбылись: Комсомол запретил скаутам работу в прiютах.
-- Ну, и как там теперь?
-- Да паршиво... Ребята почти всe уже разбeжались. Завeдующая ихняя, помните, сeдая такая, -- разсказывал Костя, -- так ее тоже вышибли, за "чуждое происхожденiе". Какую-то щирую комсомолку назначили. Да развe-ж ей справиться?
-- По дурацки все это вышло... И не поймешь сразу, для чего это все нужно...
-- А того комсомольца, который там когда-то скандал устроил, так его на улицe с проломанной головой нашли. Кирпичем кто-то чебурахнул...
Я вспомнил рeшительное и мрачное лицо Митьки и подумал:
"Этот дeйствительно, не простит!"...
Мы помолчали. Я оглядeл нашу камеру.
Вверху, над дверями тускло горeла лампочка, а в окнe подвала на темно-синем фонe южнаго неба четким мрачным силуэтом вырисовывалась толстая рeшетка. Кругом нас десятки людей уже спали тяжелым сном. Скрючившись на цементном полу, прикрывшись пиджаками и куртками, они вздрагивали и что-то бормотали во снe. Вeроятно, им снились знакомыя картины домашней спокойной жизни, уюта, счастья и родной семьи. Как много радости дает сон бeдному заключенному!..