- Хорошо, - сказал он, - пусть Рериху не удалось найти Шамбалу и встретиться с Махатмами. Пусть. Но ведь даже то, _как_ он верил в их существование, как, несмотря на лишения и опасности такого путешествия, упрямо стремился их найти - само по себе весомейший аргумент в пользу того, что они есть.

Евтеев был невменяем...

7

- Вот что меня глубоко поражает, - сказал Евтеев, прикурив сигарету. Почему именно в таких, богом проклятых местах, - он кивнул за лобовое стекло на расстилавшуюся перед машиной Гоби: щебнистую, черную, с редко разбросанными кустиками травы, с зубчатой грядою гор на горизонте, именно в таких местах, а не где-нибудь в сосновом бору, охватывает до каждой клетки тела, до невольного испуга ощущение и понимание огромности, _необъятности_, молчаливой загадочности мира?.. Ты не испытывал еще здесь подобного?

- Испытывал... - тоже удивился Швартин. - Особенно после заката, когда уже горят первые звезды... Потрясающее ощущение... И действительно - с чего бы оно?..

Голубой дороги впереди не было. Не потому, что солнце уже скатилось к горизонту, тени стали длинными: уже третий день они ехали без дорог по пустыне, которая началась за сомоном Баян-Гоби.

- Давай сменю, - предложил Евтеев, увидев, как Швартин устало вытер ладонью потный лоб.

- Буду держать вон на ту гряду, - показал взглядом Евтеев, когда сел на его место.

- Давай, - согласился тот. - Чем та гряда хуже соседних?..

- Думаю, мы доедем до нее до заката?

- В Гоби глазомер - вещь обманчивая... - с сомнением усмехнулся Швартин.

- Это да... - устало признал Евтеев.

- Странно... - продолжил оборванный разговор Швартин. - Вот Гоби... Щебень, песчаные барханы, такыры, скорпионы, чахлая трава, скалы, хребты и каменистые холмы... Полная скудность и неприглядность; когда солнце еще, вдобавок, печет - просто "врата в ад"; чем она, казалось бы, может обогатить, что дать уму и сердцу?.. А ведь не побывай я здесь - насколько был бы беднее, не подозревая этого.

- Я с тобой согласен... - задумчиво кивнул Евтеев. - В обыденной жизни, да и на "нормальной" природе тоже, отсутствует сознание, что Земля - это ведь просто пылинка во Вселенной; и чувства, и мысли сугубо земные, а вот здесь, еще, пожалуй, в горах...

- В горах тоже... - подтвердил Швартин.

- ...мысли и чувства отчего-то сами собой, без малейших умысла или усилия проникаются Вселенной, Вечностью, Временем, Беспредельностью... Я пытаюсь понять - отчего? От отрешенной враждебности здешней природы и в то же время от ее исполинских мощи и шири? От ее величественного и скупого разнообразия, которое не приковывает к себе мысли и чувства, а становится для них чем-то вроде трамплина, бросающего за пределы Земли?.. От самой космичности здешних пейзажей, так напоминающих пейзажи многих других планет-песчинок?..

Они надолго замолчали, Швартин - глядя в даль, Евтеев - на пустыню перед машиной.

Изломанная гряда из красноватого песчаника заметно приближалась, уже не вызывало сомнений, что до заката они будут у ее подножья. В бинокль Швартин видел итог упорной, протяженностью в сотни тысяч, а может, и миллионы лет работы ветра: бесчисленные зубцы, выпиленные в песчаниковом монолите, торчащие в небо гигантские пальцы, головы странных чудовищ.

"Хаптагаи - это хорошо, - подумал он, - сарыки, джейраны, горные бараны и козлы - хорошо тоже, но надо почаще снимать и вот такие виды, сами по себе, а не только как фон для козлов, и хаптагаев..."

Вдруг он до озноба ощутил всю их с Евтеевым затерянность среди этого необъятного безлюдного пространства. "Забираемся-то мы лихо, - подумал он, - а вот как будем отсюда выбираться?"

- Я опять подумал, - сказал он, - не зря ли мы отказались от проводника, того старичка, которого предлагал намын-дарга [партийный руководитель района] в Баян-Гоби?

Евтеев презрительно хмыкнул, но, взглянув искоса на озабоченное лицо Швартина, ответил тоном успокаивающим и убедительным:

- С проводником, Степа, мы были бы простыми экскурсантами, не больше. А так мы с тобой первооткрыватели... Да, именно так, хоть, может быть, кто-то здесь и бывал до нас. Это ведь громадная разница, согласись.

Швартин лишь вздохнул и ничего не ответил.

Вблизи изрезанная ветром гряда песчаника производила еще более сильное впечатление. Солнце, сползшее к горизонту, делало ее багрово-красной. Швартину и Евтееву казалось, что они очутились среди развалин исполинского фантастического города, и отовсюду - игра теней на причудливых глыбах и игра воображения - заглядывают, вглядываются равнодушно и отрешенно, смотрят странные лики.

Они начали готовиться к ужину и ночлегу. Швартин доставал из машины еду, спальные мешки, Евтеев снимал с багажника, укрепленного на крыше машины, куски саксаула, нарубленного еще утром на барханах, готовил костер: кипятить воду на чай.

Ужинали под черным небом, непривычно щедро убранном яркими звездами. Долго пили чай, то молча поглядывая через костерок друг на друга, то вглядываясь в глубину Вселенной, в бесчисленные звезды, светящие из ее глубины.

- Знаешь, почему еще я так быстро поверил в реальность Шамбалы? - вдруг спросил Евтеев.

Разговоры о ней, казавшиеся Швартину в Киеве, когда хотел переубедить Бориса, странными и никчемными, здесь - в Гоби - уже не казались ему такими.

- Почему? - спросил он, прикуривая сигарету от тлеющей веточки саксаула.

- Во всех источниках утверждается, что Шамбала ограждена некими неизвестными силами, а сами Махатмы владеют "психической энергией"... Для тебя это с самого начала было аналогично "астральной материи", ты с самого начала не принял это всерьез.

- Увы... - развел руками Швартин.

- А я вот сразу поверил в это...

- Хочешь, расскажу одну историю, за правдивость которой ручаюсь?

Тот кивнул.

- Я совершенно _случайно_ услышал ее от своей матери. Ты можешь пожать плечами: мою мать ты никогда не видел, и то, что эту историю я узнал от нее, для тебя, конечно, не может быть гарантией ее правдивости... Но, видишь ли, если бы мне ее рассказал кто-то другой, я бы послушал и не придал ей значения, но моя мать не только на редкость правдивый человек, она не только _не смогла_ бы ее выдумать - ей это просто не пришло бы в голову...