Они не заметили, как подошли к берегу озера, где собрались уже несколько дам и господ. Среди них оказался высокий и стройный юноша лет двадцати в кавалергардской форме. Это был цесаревич и великий князь Александр Николаевич.

Жуковский представил Тютчева наследнику престола, и тот, уже наслышанный о несчастье, выразил поверенному в делах своё соболезнование. Причём сделал это настолько искренне и участливо, что Фёдор Иванович снова растрогался.

— Я могу, господин Тютчев, что-либо сделать для вас? — произнёс великий князь, — Право, вы не сочтите это неучтивым, если в чём-либо обнаружится нужда, передайте через любезного Василия Андреевича ваше пожелание. Я буду рад оказать вам услугу.

Цесаревич и его свита поднялись по трапу на борт яхты, чтобы совершить прогулку по восхитительному озеру.

Тютчев взошёл на палубу вместе с Жуковским и сел с ним рядом, с любопытством посмотрев на расстилавшийся вокруг ландшафт.

   — Продолжим наш разговор с вами, любезный Фёдор Иванович, а я тем временем не откажу себе в удовольствии сделать несколько набросков в своём альбоме. Уж больно восхитительные места! — сказал Жуковский и вынул из кармана небольшой блокнот и карандаши.

   — Да, пейзажи великолепные! — согласился Тютчев. — А вон там, вдали, Альпы, за которыми — Германия.

Жуковский повернул к нему свою крупную голову и поразился вдруг просветлевшему выражению лица собеседника.

«Он определённо о ком-то подумал, сказав о Германии, — как-то неожиданно решил про себя Жуковский. — Неужели у него есть кто-то ещё, кто ему так же дорог, как только недавно ушедшая жена? Впрочем, разве любовь не может быть тем прекрасным и всё возвышающим чувством, которое, наверное, для всех нас больше и желаннее самого счастья?»

21

Жуковский верно определил, что Тютчева ждала женщина. Только не в Германии, а значительно ближе — в Генуе. И ждала потому, что знала: без неё Тютчев не выживет.

Когда-то она, Эрнестина Дернберг, потеряла мужай помнила, как это невыносимо тяжело, хотя никогда не была в него влюблена. Каково же было Тютчеву, который свою жену любил?

Похоронив Нелли на бедном кладбище в Турине, Тютчев должен был в первую очередь позаботиться о судьбе детей. Они остались у Клотильды. Однако её ожидали перемены, и серьёзные, — она собиралась замуж за Аполлония Петровича Мальтица, который недавно был назначен в русскую дипломатическую миссию в Веймаре. Что же будет с детьми?

Весной 1839 года Тютчев отправил письмо Нессельроде с просьбою разрешить ему вторично вступить в брак. Своё решение он объяснил необходимостью ухода и надзора за детьми, временно находящимися на попечении сестры покойной жены в Мюнхене. В том же письме он просил предоставить ему отпуск на несколько месяцев, чтобы устроить все семейные дела, которые так внезапно потерпели ужасную катастрофу.

Ответ пришёл благосклонный. Об одном лишь просил граф — дождаться приезда в Турин нового, недавно назначенного посланника, чтобы передать ему дела.

Должно быть, Тютчев внял просьбе министра, но из Флоренции ему написал Карл Пфеффель, что сестра его тоже находится с ним и готова спешить к убитому горем человеку хоть на край света, чтобы его утешить. После этого ничего не оставалось делать, как назначить свидание в Генуе и лететь туда сломя голову.

Эрнестина ожидала его на старой итальянской вилле. На той самой, где полтора года назад, в декабре тысяча восемьсот тридцать седьмого, они провели несколько дней.

То тайное свидание у обоих на сердце оставило глубокие шрамы. Оно было и сладостным и одновременно прощальным. Как они тогда полагали, прощальным навсегда.

Ещё не ушло из памяти то страшное потрясение, которое Фёдор Иванович пережил в Мюнхене, когда увидел свою жену лежащей в луже крови на мостовой у дома. Надо было на что-то решиться. Но на что, если он вслед за тем приехал к месту нового своего назначения, в Турин, и к нему вот-вот должны были прибыть из Петербурга жена и дети? Следовало сказать друг другу здесь, на чудной вилле, утопающей в кипарисовой роще, последнее «прости».

Так здесь-то суждено нам было
Сказать последнее прости...
Прости всему, чем сердце жило,
Что, жизнь твою убив, её испепелило
В твоей измученной груди!..
Прости... Чрез много, много лет
Ты будешь помнить с содроганьем
Сей край, сей брег с его полуденным сияньем,
Где вечный блеск и долгий цвет,
Где поздних, бледных роз дыханьем
Декабрьский воздух разогрет.

Могли ли они забыть то расставание, что грозило им разлукой? Но судьба обернулась новой встречей, после которой они не должны были уже разойтись.

Эрнестина невольно вздрогнула, когда провела рукою по редким и побелевшим его волосам.

   — Это тогда, у её гроба? — спросила она.

   — Да, в тот ужасный час моей жизни, — тихо проронил он. — И не будь тебя на этой земле, та ночь, вероятно, стала бы последней и в моей жизни. Одна лишь мысль о том, что где-то есть ты, спасла меня...

Она промолчала и только ещё раз провела нежной рукою по его голове.

   — Я это знала. Я словно сама чувствовала ту ночь и не могла заснуть. Я думала о тебе. Не знаю, существует ли какая-нибудь магия, но страстная моя мольба, надо верить, дошла до тебя.

Он посмотрел на неё покрасневшими от рыданий глазами.

   — Ты сказала о магии... Я тоже не знаю, верить ли в неё. Но что существует предопределённость и единство душ, в том нет никакого сомнения. И мы с тобою, милая Нести, должны непременно и тотчас же соединить наши сердца перед Богом. Я уже получил позволение на новый брак.

В уголках губ Эрнестины промелькнула лукавая улыбка.

   — Ты просил моей руки у министра, не имея на то моего согласия? А если я возьму и откажусь?

   — Ты давно уже моя невенчанная жена, — произнёс он, и лицо его вновь исказилось болью. — Вот здесь — ты помнишь? — мы дали друг другу слово расстаться навсегда. Но что случилось бы, если бы нам и на самом деле было суждено разойтись? Смогли бы мы осуществить свою клятву?

Она подняла на него прелестные глаза, всегда поражавшие окружающих таинственным блеском. Теперь в них тоже были слёзы, и потому глаза её блестели, как два изумруда.

   — Я тогда, в том печальном для нас декабре, видела вот этот наш сегодняшний день. Что это — предчувствие, судьба? Но тем не менее это было так...

Ближайшая православная церковь находилась в Берне, в Швейцарии. Они договорились: сначала венчаться по православному, греческому, обряду, а затем по её, невесты, католическому.

Эрнестине уже была знакома Швейцария — там вскоре после смерти мужа она решила провести в уединении всё лето. Погостив тогда у отца в Париже и не находя успокоения из-за того, что уехала из Мюнхена, не простившись с Тютчевым, она поселилась в маленькой швейцарской деревушке. Была она не одна — со своею кузиной Бертой.

В деревушке той не было костёла, а лишь убогая часовенка, куда и направилась по приезде молодая вдова, чтобы исповедаться и причаститься.

Пастор вышел к ней в деревянных башмаках и старой заплатанной одежде. После исповеди Элеонора оставила бедняге немного денег и пригласила его к обеду. Но каково же было её удивление, когда через какое-то время открылось, что пастор решился просить её руку и сердце!

Эрнестина и Берта тогда же отправились в горы и, наняв двух проводников, забрались высоко вверх, к самым ледникам. Потом, когда они вернулись в Лозанну, многие, узнав об их отважном путешествии, удивлялись, как на такое могли отважиться молодые женщины?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: