– Я тоже.

Закрыв глаза, он откинул голову на спинку кресла.

– Я адски боюсь заглянуть в свою почту, – он посмотрел на меня почти беспомощно и на грани паники. Всю неделю его молчащий телефон лежал на стуле в спальне. Я не уверена, что он хотя бы взглянул на него, не говоря о том, чтобы взять в руки или проверить сеть.

Положив руку ему на грудь, я покачала головой.

– Не надо. Сейчас все равно ничего не поделать, тем более если ты хочешь, чтобы последний день стал таким же хорошим, как и предыдущие восемь. Лично у меня осталось восемнадцать часов, и я собираюсь насладиться ими.

Дженсен кивнул и коснулся поцелуем середины моей ладони. Я посмотрела на его большие руки, держащие мою маленькую. Моя кожа выглядела гораздо светлее его. Сейчас у меня на руках не было браслетов, а на ногтях лака. Больше недели я совсем не красилась. Черт, да в некоторые дни я даже не надевала лифчик.

– Эти две недели такие странные, – прошептала я.

Он кивнул.

– Бывшие жены и фиктивные браки, – продолжала я. – Водопады вина по всему восточному побережью и мачо-дровосеки.

– Утренняя йога и жуткое пение, – добавил он. – Мне понравилось жуткое пение.

– Ага, моя любимая часть этого отпуска.

– Да ну, твоя любимая часть? – с нахальной улыбкой переспросил он.

– Ну ладно, возможно, был момент или два, которыми я наслаждалась больше.

– А я наслаждался каждым, – сказал он, а потом сделал паузу, чтобы подумать. – Почти каждым, – за минусом Бекки, предположила я.

Посмотрев на него, я подождала, когда он встретится со мной взглядом.

– Я еще увижу тебя?

– Не сомневаюсь.

– Ты будешь скучать по этому? – тихо спросила я.

Его взгляд стал тяжелым.

– Это серьезный вопрос?

Я не до конца понимала, как ему ответить.

– Ну… да. Я же ведь лишь девушка на отпуск.

На его челюсти сжались мышцы, когда он отвел взгляд в сторону, чтобы подумать.

– Буду.

Было не понятно, имел ли он в виду меня или секс, или этот дом, или саму возможность оказаться вдали от всего, но когда я ответила ему, заметила, что затаила дыхание:

– Хорошо.

– Уверен, что в первую ночь в моей кровати мне будет одиноко, – добавил он, и у меня в голове заработали колесики, пытаясь осмыслить его слова. – Просто мы не можем ожидать, что это нас куда-то приведет.

– Я и не жду, – немного отодвинувшись и почувствовав легкую обиду, сказала я. – Просто говорю, что ты мне нравишься.

Снова просунув руки под мои колени, Дженсен встал и с легкостью поднял меня. Казалось, деревянные ступени скатывались вниз под его уверенными шагами, а дверь в спальню распахнулась от легкого удара плечом.

А потом, оказавшись надо мной, лежащей на кровати, он внимательно всматривался своими зелеными глазами в мое лицо.

– Ты мне тоже нравишься.

Мне хотелось выжечь в памяти остаток того дня: как он раздевал меня – лениво, поскольку знал, что на мне под одеждой; как встал и, сняв с себя свитер, бросил его на мягкое кресло в углу, а потом пополз ко мне по кровати, не отводя пристального взгляда.

Вот, значит, оно как – заниматься любовью?

Глядя на Дженсена над собой, когда он провел руками по моей обнаженной груди, я вдруг почувствовала себя очень и очень наивной. Я-то думала, что занималась любовью, по крайней мере, с Марком, если не с каким-нибудь другим парнем, в которого была влюблена. Я говорила Марку, что люблю его, и была уверена в своих чувствах. Но секс с ним с самого начала был небрежный и пьяный – типа по-быстрому нагнуться над кроватью. Я принимала ту нетерпеливую страсть за любовь.

Но глядя на Дженсена сейчас, пока он, не закрывая глаз, жадными и откровенными руками спускался вниз по моему телу, я понимала, что ко мне еще ни разу не прикасался мужчина. Скорее мальчики. Но никогда – мужчина, который не торопится и щедро тратит время на изучение. И разница заключалась не в том, как именно он ко мне прикасался, а в том, что я в этот момент ощущала: словно он может делать что угодно, и я позволю ему без единого вопроса; словно когда мы с ним наедине, мне нет необходимости прятать ни пяди своего тела.

На улице еще не совсем стемнело, но несмотря на то, что ужин явно начался – снизу доносились голоса, смех и звон бокалов – мы с Дженсеном не спешили прервать игру. Он кончил мне в рот с беспомощным стоном, я – ему на язык с приглушенным собственной ладонью вскриком. И потом мы целовались, целовались и целовались, наверное, еще целый час, пока я не ошалела от гипервозбуждения и неистовства и не захотела его под собой. Своей блузкой привязав его руки к спинке кровати, я упивалась восхищением в его глазах, напряжением мышц и тем, как он изо всех сил сдерживался, наблюдая, как я трахаю его.

Дженсен по-прежнему не был болтуном в постели. И даже его стоны и рыки как будто с трудом вырывались из него – он сдавленно и тяжело дыша произнес удивленное «Охуеть», когда я кончила, и он это почувствовал. Мне хотелось разлить по бутылкам его стоны, чтобы потом выпить капля за каплей. Хотелось сберечь его запах, чтобы после укутаться в него.

Развязав его, чтобы он мог играть с моим телом, как ему вздумается, я провела ладонями по его покрытой потом коже – вверх по груди и к шее. Я устала. Он был близко. Поэтому он приподнял меня и начал двигать бедрами вверх еще быстрее и сильнее. Кровать протестующе скрипела и стучала изголовьем об стену. Мои бедра горели, а на лбу у Дженсена вспухли вены, когда он оказался совсем на волоске, и, скрипнув зубами, он излился удовольствием в меня, стиснув меня руками.

Это был откровеннейший секс на свете и, без сомнений, лучший в моей жизни.

Когда, захлебываясь воздухом, он кончил, я не переставала смотреть на его лицо, пытаясь запечатлеть в памяти. Сейчас он не думал о своей почте, своей команде и о всяких слияниях-поглощения, что ждали его в понедельник. Сейчас его интересовало только движения моего тела на нем и необходимость кончить – в меня.

Дженсен плашмя раскинулся на кровати, разведя руки в стороны и тяжело дыша.

– Ни фига себе.

Наклонившись поцеловать его, я провела языком по соленой коже его шеи и челюсти.

– Ни фига себе, – повторил он, чуть тише на этот раз. – Это было сильно. Иди сюда.

Прижавшись своим ртом к моему, он мягко пососал мою нижнюю губу. Суставы ныли, как и между ног, и Дженсен перекатил меня на бок и притянул к себе, положив руку мне на задницу, чтобы я случайно не отползла далеко. Он целовал меня сладко и не спеша, как любовник, у которого в распоряжении все время мира. Как любовник, который, постепенно успокоившись и став мягким внутри меня, потом снова станет готов.

***

На ужине мы не появились.

Что, на самом деле, ужасно, поскольку снизу поднимались умопомрачительные запахи.

– Надеюсь, вы там хорошенько наигрались, – с ухмылкой сказала Руби, когда чуть позже мы спустились на кухню. – Потому что Уилл сделал паэлью, и я тебе прямо скажу… Я готова есть ее и только ее всю свою оставшуюся жизнь.

– То есть Уилл поедет жить к нам? – спросил ее Найл из кухни.

– У нас сложилась довольная напряженная шахматная партия, – сказала я. – Мы оба упрямо не хотели сдаваться, пока все наконец не закончилось.

Уилл коварно ухмыльнулся.

– Шахматы, говоришь? А мне показалось, вы там картины вешаете.

– Да-да, кто-то определенно колотил по стенам, – кивнул Найл.

Кашлянув, я усмехнулась и посмотрела в пол.

– Ну, Пиппа так себе спортсменка. Поэтому она сдалась, как только игра стала реально жесткой, – поддержал шутку Дженсен, наклонившись над противнем паэльи на плите. – Превосходно. Вы оставили и нам немного.

Уилл засмеялся.

– Этим немного можно накормить семьдесят человек. Сами мы чуть не лопнули, – он достал ложку, пока Найл вынул из шкафа две тарелки, и вскоре мы с Дженсеном сидели за стойкой поедали паэлью, словно до этого голодали несколько недель.