– Ну что, все готовы ехать домой? – спросила Ханна, облокотившись на стойку возле раковины.

Все запротестовали; никто не хотел, чтобы поездка закончилась. Складывалось впечатление, будто мы покидали летний лагерь, и всех тянуло пообещать вечно дружить, постоянно быть на связи и хотя бы раз в год снова и снова собираться здесь… но в реальности это была всего лишь пауза в череде обычных будней. Ну а для Дженсена, который не был в отпуске несколько лет, эта поездка вряд ли повторится в ближайшее время. Он уедет отсюда и снова будет трудоголиком и человеком четких планов, каков он и есть. А все то, что скрывалось под оболочкой и что он высвободил тут наружу – этот раскрепощенный и страстный мужчина – исчезнет.

Взглянув на него, я обнаружила, что он смотрел на меня, и мы встретились взглядами. Я ясно читала его признание, что ему было очень, очень хорошо.

И что все это было… так непредсказуемо.

Тринадцать

Дженсен

Моя привычка просыпаться рано, как правило, служила мне добрую службу.

Вечный жаворонок, я часто задавался вопросом, такой ли я на самом деле или же это просто прямое следствие того, что я вырос в доме с еще шестью людьми. Встать раньше всех означало еще не закончившуюся горячую воду в душе, сухие полотенца и уединение в ванной – как и уединение в принципе – чего после семи утра уже не видать. В колледже это означало, что я мог тусоваться почти до утра, приковылять в общагу и при этом все равно встать рано и успеть сделать домашнее задание или подготовиться к экзамену.

А во время этого отпуска я каким-то образом научился утром продолжать спать и просыпаться, только когда Пиппа, ворочаясь, прижималась ко мне своим горячим телом, или от доносящихся снизу ароматов тостов со сливочным маслом и ягод. В большинстве случаев мы спали до десяти. А однажды – после одной особенно запомнившейся ночи в постели – аж до одиннадцати.

Для меня такое просто неслыханно… но при этом охренительно приятно.

Поэтому когда ранним воскресным утром открыл глаза и увидел, что за окном еще темно, я попытался снова заснуть. Всего через несколько часов мы покинем это уединенное место, что оберегало нас от внешнего мира. И мне хотелось хотя бы мысленно оставаться тут как можно дольше. Для реальной жизни словно было еще рановато. Рядом лежала Пиппа – голая и горячая. Ее волосы были беспорядочно рассыпаны по моей шее, моей и ее подушке; она слегка приоткрыла губы во сне. Но в мыслях уже звучало предательское гудение – составлялись списки дел и встраивались в расписание по приезде в Бостон.

Завтра я непременно буду за это благодарен, но сейчас проклинал свои внутренние часы, которые снова заработают, едва только отпуск закончится.

Не по своей воле полностью проснувшись, я поднял голову и, стараясь не потревожить спящую у меня на груди Пиппу, посмотрел на часы на прикроватном столике.

Всего лишь начало шестого. Бля.

Я снова привык с кем-то делить постель и хотя понимал, что лучше остаться и смаковать каждый из оставшихся моментов – кто знает, когда такое случится снова – мой мозг уже затарахтел. Дома я бы встал и поработал или отправился на пробежку, или, может, немного посмотрел телевизор. Но тут не дом. И сейчас слишком рано, чтобы своим шумом всех разбудить и лишить последнего утра, но пока ждал, слушая и чувствуя дыхание Пиппы на своей шее, я понял, что продолжать лежать и размышлять тоже не могу.

Приподнявшись, я осторожно, чтобы не растормошить, переложил ее. Неслышно ступая, пошел в другую комнату, где были мои вещи, и, одевшись для пробежки, тихо вышел из дома.

***

Когда я вернулся с пробежки, Пиппа сидела в кровати и читала.

– Ну, привет, – отложив книгу, с ухмылкой сказала она.

Я почувствовал себя немного виноватым, поскольку улизнул в наше последнее утро вместе, но отбросил это чувство подальше. Сняв футболку, я вытер ею вспотевшую грудь и заднюю часть шеи. А когда обернулся, поймал ее за подглядыванием.

– Я бегал, – сказал я. – Не хотел тебя будить.

Скинув с себя одеяло, Пиппа вытянулась на спине и закинула руки за голову. Скрестив ноги, она пошевелила пальчиками.

– Хм-м-м, пожалуй, я была бы не против.

Ее обнаженная светлая кожа особенно явно контрастировала на фоне темного постельного белья. Я пробежал взглядом по ее телу и несмотря на сегодняшнее возвращение и, скорее всего, грядущий не самый приятный разговор, который откладывался до последнего, не смог отвернуться.

– Мне нужно сначала в душ, но… – пытаясь собрать мысли воедино, сказал я, но так и не смог оторвать взгляд от ее груди. Маленькие розовые соски затвердели от прохладного утреннего воздуха, а кожа покрылась мурашками, когда она потянулась, выгнув спину.

– Хм, душ, – Пиппа села, свесив ноги с кровати. – А вот это отличная идея.

Посмотрев ей в глаза, я заметил озорной блеск.

Наверное, не я один избегал разговоров.

Пиппа встала и подошла ко мне. Притворно надув губы, она провела пальцем по моему нахмуренному лбу.

– Ты помнишь наш уговор? – встав на цыпочки, она звонко чмокнула меня в губы. – Расслабься.

От близости ее обнаженного тела к моему одетому я почувствовал, как начал твердеть член. От нее пахло теплом. Смесью меда, ванили и чего-то безоговорочно принадлежащего Пиппе, что я захотел снова попробовать, просто чтобы напомнить себе, как она ощущается у меня на языке.

Поцеловав меня еще раз, Пиппа отправилась в ванную. Мой взгляд пропутешествовал по изгибу ее спины, округлой заднице и ниже, по длинным ногам. Она исчезла из виду, и я услышал шум включенной воды, после чего захлопнулась дверь душевой.

Я посмотрел в окно. Логика делала все возможное, чтобы накидать мне причин, почему мне не стоит стаскивать с себя остаток одежды, присоединяться к ней и, забыв обо всем на свете, трахать ее у стены душевой кабины. Через несколько часов мы уезжали – назад в Бостон, туда, где, как я прекрасно знал, меня ждал неизбежный кавардак. Пиппа поедет к своему дедушке, а потом вернется в Лондон. Не означало ли это, что мне стоит перестать играть в семью и начать думать о реальной жизни?

Я услышал, как она что-то напевала, и это выдернуло меня из размышлений. Заглянув в ванную, увидел ее силуэт за запотевшей дверью. Глупо даже рассматривать вариант, что я к ней не присоединюсь.

***

Поскольку перед отъездом нам нужно было опустошить холодильник, нашим последним завтраком можно запросто накормить целую армию. Пока Уилл раз за разом наливал тесто для блинчиков на сковородку, Найл занимался колбасками и беконом. Руби с Пиппой нарезали дыню, клубнику, бананы и вообще все, что можно было добавить во фруктовый салат, а я выжал, наверное, литров пять апельсинового сока.

Мы слопали все это под песни Тома Петти, доносившиеся из гостиной, и если существовал лучший способ завершить отпуск, вообразить его было трудно.

И вот посуда вымыта, а багаж отнесен к машине. Мы с Пиппой улыбались, когда проходили мимо друг друга во время сборов. Еще вчера я, не задумываясь, прижал бы ее к стене, уговорил улизнуть в лес или заперся с ней в спальне.

А сейчас словно прозвучал какой-то сигнал, и времени на это у нас больше не осталось. Словно вышел наш срок годности. Руки теперь каждый держал при себе, а на губах красовались счастливые улыбки. И больше никаких прикосновений, дразнящих поцелуев или спешных ласок. Мы снова стали друзьями, скорее даже близкими знакомыми. И этого должно было быть достаточно.

Когда все собрались и попрощались с нашим прекрасным домиком, мы отправились домой. Большую часть дороги сюда за рулем сидел Уилл, поэтому когда заметил, что он зевает, я предложил вести первую половину пути. Я говорил себе, что вызвался, желая помочь, а не чтобы отстраниться, ведь мне придется сконцентрироваться на дороге, а не на разговорах – или на их отсутствии.