Родители тоже будут на седьмом небе от счастья. За сорок лет брака мой отец знал больше, чем кто-либо еще, как важно совмещать работу с активным участием в жизни семьи.

Жизнь семьи…

Холодность пустых стен моего дома раньше всегда действовала на меня успокаивающе. Она контрастировала с вечным беспорядком в моем кабинете и непрекращающимися звонками, с голосами и стуком каблуков в коридорах. А дом всегда был моим стерильным местом отдыха. Моим убежищем. Но внезапно начал казаться безжизненным.

Чем больше я об этом думал, тем больше понимал, чего именно ему (как и всей моей жизни) не хватало. Энергии. Спонтанности. Звуков и музыки, смеха и секса, ошибок и триумфов.

С той же ясностью пришло ощущение, что, проснувшись утром, я хотел бы видеть рядом с собой Пиппу. Или, спустившись по лестнице, как это было в Вермонте, найти ее читающей на диване, вытянув длинные ноги перед собой. Это кружащее голову чувство было той же природы, что и ноющая боль, поселяющееся в сердце, когда нужно сказать нечто важное.

Я скучал по ней. Хотел ее. Хотел видеть ее рядом с собой – или себя рядом с ней – и научиться так же находить радость в мелочах, как умела только она.

Я скучал по ее вызывающему у меня восторг смеху и по тому, как она всегда морщила нос, если кто-нибудь произносил слово «сырость». Скучал по моментам, когда она неспешно рисовала пальцем у меня на спине буквы, облачка и спирали, когда, восстанавливая дыхание, я нависал над ней. По тому, как ощущалось быть внутри ее тела. Но больше всего мне не хватало находиться рядом с ней. Ничего толком не делая… просто быть вместе.

Встав с дивана, я побежал наверх и, взяв первую попавшуюся сумку, начал закидывать в нее вещи: рубашки, брюки, нижнее белье. Сгреб все стоящее на столике в ванной и резко закрыл ее.

Я не знал, что скажу, когда приеду – и что она скажет в ответ – но в уме снова и снова повторял одну и ту же фразу: «Я люблю тебя. Знаю, что между нами все предполагалось как мало значимое, но на самом деле это не так. Я хочу разобраться и в остальном».

***

Свернув на I-90, я сообразил, что у меня не было билета в Лондон. Посмеявшись, я набрал номер отдела бронирования «Дельты Эйрлайнс». С обеих сторон мимо меня неслись машины, пока я ждал ответа.

– Добрый день, – приятным услужливым голосом поприветствовала оператор. – Ваш номер определен. Можете подтвердить ваш домашний адрес?

Я назвал его, уловив торопливость в своем голосе.

Она спросила, что мне нужно, куда собираюсь полететь и как скоро. Если ее и удивило мое желание забронировать первый попавшийся рейс через Атлантику, виду она не подала.

– А дата обратного полета?

Я сделал паузу – об этом еще не успел как следует подумать. Принимая во внимание работу и прочие обязанности, в лучшем случае я мог рассчитывать, что смогу задержаться на неделю – может, две – прежде чем нужно будет возвращаться домой. Я надеялся, что мы вернемся вместе или как минимум достигнем каких-либо договоренностей и взаимопонимания, что позволит как-то двигаться вперед. Ждать и быть терпеливым я умел.

Смириться же с ее «Ты позвонишь мне, когда будешь в Лондоне?» – это было все равно что довольствоваться меньшим из возможного.

– Я бы хотел билет с открытой датой, – ответил я.

– Хорошо, – ответила оператор, а потом, словно почувствовав мое беспокойство, добавила: – Мы так часто делаем. Каким классом вы предпочитаете, мистер Бергстром?

– Все равно, – ответил я. – Главное улететь.

– Окей, – снова щелчки клавиатуры. – А вы… – она сделала паузу, и я убрал телефон от уха, решив, что звонок сорвался.

– Алло?

– Да, извините, – сказала она. – Вы будете использовать накопленные мили?

– Мили?

– Да, их у вас… хм… накопилось, – ответила она и засмеялась. – Почти восемьсот тысяч, если быть точной.

***

Лондон, как и всегда, был окутан туманом, когда мы только начали снижение, но когда опустились ниже облаков, то стал виден Тауэрский мост и Лондонский глаз, и Темза, петляющая между городских улиц. После долгого перелета у меня внутри все снова очнулось, как только стал виден город.

Осколок [небоскреб в Лондоне – прим. перев.] напомнил рассказ Пиппы, как она поднялась на смотровую площадку на семьдесят втором этаже, и как это было смешно, поскольку было похоже на ожившие «Желтые страницы», где каждый непременно должен был выразить неодобрение всему, что видит.

Вид стадиона «Уэмбли» – как она описывала концерт, на котором там была. Как стояла, закрыв глаза, окруженная почти сотней тысяч человек, ощущала ритм музыки каждой клеткой тела, и это было чистейшее блаженство.

Я хотел быть рядом, когда в следующий раз она испытает нечто подобное.

Идя по терминалу к выдаче багажа, я вновь почувствовал прилив энергии. Эти действия уже стали настолько привычными, что мозг расслабился и начал представлять, каково это будет – войти в ее квартиру или встретить в пабе на углу, или же просто случайно столкнуться на улице. Я все повторял мою маленькую речь, но потом понял, что когда ее увижу, мои слова не будут иметь принципиального значения. Если она все еще хочет меня, мы обязательно что-нибудь в итоге придумаем.

Я ощущал себя героем фильма, спешащим к героине с надеждой, что еще не поздно.

Вокруг меня бушевал упорядоченный хаос Хитроу, и я нашел тихий уголок недалеко от выдачи багажа. Из дверей тянуло прохладой и сыростью. Я поставил сумку на пол и достал из кармана телефон.

Открыв контакты, я расхохотался, когда увидел фотографию рядом с ее именем. Это фото она сделала рядом с «Джедедиа Хокинс Инн» в самом начале нашей поездки. Пиппа на нем надула губы и скосила глаза к переносице. Когда Руби настояла, чтобы у всех у нас были контакты друг друга, Пиппа специально сделала свое худшее селфи и отправила его всем вместе с информацией.

Под телефонным номером был записан ее адрес. Сейчас суббота, почти полдень, и я не знал, дома ли она или где-нибудь с друзьями, но все равно должен попробовать. Выйдя из здания аэропорта, я взял такси.

Чем ближе мы подъезжали по M4 к городу, тем уже становились улицы. Сидя на заднем сидении, я наблюдал за проплывающими мимо рядами частных и многоквартирных домов. В это время года большинство деревьев стояли голые, резко вырисовываясь своими узловатыми стволами на фоне серых кирпичных стен.

Люди кучковались на улице у пабов со стаканами в руках и оживленно обсуждали игру, что транслировалась по телевизору внутри. Мы проехали мимо сидящих на открытых верандах посетителей кафе, мимо забегающих в бистро. Я воображал себе, какая жизнь могла бы быть у нас тут с Пиппой, если, конечно, она того хотела: мы бы встречались с друзьями в пабе, а потом шли в магазин неподалеку от дома, чтобы купить продукты на ужин.

Понимая, что фантазировать опасно, остановиться тем не менее я не мог. Я не видел ее почти месяц – и столько же с ней не разговаривал. Если это ощущалось дерьмово сейчас, трудно даже представить, каково будет не разговаривать с ней больше никогда.

Едва я почувствовал из-за этого тошноту, такси остановилось у узкого кирпичного дома. Заплатив водителю, я взял сумку и вышел из машины. Посмотрел на окна третьего этажа и внезапно понял, что если все будет хорошо, то сегодня я засну, держа ее в своих объятиях.

Еще раз уточнив адрес и номер квартиры, я начал подниматься по лестнице.

Она сейчас может быть не дома.

Но это не страшно.

Я подожду в кафе или же поеду на метро в Гайд-парк и несколько часов погуляю там.

Постучав в дверь ее квартиры, я ощутил, как при звуке шагов сердце заколотилось где-то в горле.

Я думал, что был готов к чему угодно. И сильно ошибался.

Дверь открыл мужчина и внимательно посмотрел на меня большими голубыми глазами. У него были темные вьющиеся волосы до плеч и сигарета в руке.

Я ошарашенно пытался сообразить, что сказать.