Тогда он оглядывался чаще других, неприятно ежась от их довольных похлопываний по плечу и коротких исполненных торжества, возгласов, среди которых он слышал и здравицы в свою честь. Пожарные машины, содержание которых так и не понадобилось, некоторое время следовали за колонной, потом резко свернули на одну из улочек и отправились на восток. Видимо, получив новое задание.

Тут только он расслышал, что старики, сидящие рядом с ним на лавке, спорят из-за денег, вероятно, где-то оставленных или оброненных. Невеликая потеря: пятьдесят рублей, одна банкнота, бывшая то ли в сумочке у жены, то ли в портмоне мужа. Спорящие настолько увлеклись выяснением, чья же в том непоправимая вина, что не обратили внимания на то, как он нагнулся, поднимая извлеченную из кармана полусотню и, поперхнувшись и закашлявшись от прилившей крови к голове, протянул банкноту им. Женщина отреагировала первой. Любезно улыбнувшись, она тут же приняла подарок, он так и не понял, догадалась ли она, или приняла немного наивный его спектакль за чистую монету, мужчина же принялся недоумевать и возмущенно заметил, что надо было первым делом посмотреть под ноги, пока супруга ковырялась в сумке, билет и выпорхнул. Лишь после этого он спохватился и пробормотал свои слова благодарности.

Ему было как-то неловко, импульс этот - дань укоренившимся в подсознании с глубокого детства нравственным нормам, остов которых, к его собственному удивлению, продолжал еще сохраняться в нетронутой глубине заставил его действовать помимо его воли. Хотя не в деньгах дело, в кармане лежало еще пять синих банкнот на всякий случай, выданных лично командиром все в тех же непроницаемых очках, несмотря на непогоду. Деньги были шальные, их количество не имело значения. Под контроль его группы перешла одна из небольших химических лабораторий, производящих синтетические наркотики. Плата, скрепя сердце принятая командиром в качестве компенсации за гибель его воинов в Стране гор.

И опять же, он смел отнести большую часть похвал за совершенное в той стране, к себе... и к тем, кто был с ним, в самом конце августа отправившись к благословенному Каспию. То ли командир решил прервать на время свое затворничество, то ли некие моральные или, не исключено, материальные стимулы оказали влияние, этого он не знал, да и не хотел знать. Ему сообщили, когда и куда он должен был отправляться, он кивнул, молча, как полагается, в ответ. В придачу, ему, именно ему, а не наоборот, дали четырех воинов, зарекомендовавших себя с лучшей стороны, еще во время последней войны.

Вернуться же из Страны гор довелось только ему одному. Так уж получилось, случай, слепая насмешка судьбы, под которой все ходят опьяненные удачей, воины ошиблись едва заметной в темноте уходящего вечера горной тропкой, и взяли много левее. Их мобильную группу заметили еще до подхода к границе, войска уже были извещены о случившемся в самом центре портового городка, - да и как же иначе, ведь тот взрыв грузовика дома непосредственно касался их, их семей, родных и близких, что жили в доме - и немедленно подняты по тревоге.

Болячки у него большею частью уже прошли, но начали заметно дрожать руки, и покалывало сердце даже после небольших нагрузок. Непонятно, почему именно его, самого физически слабого из группы, пощадила судьба. Стечение обстоятельств, иначе объяснить случившееся, наверное, просто невозможно.

Когда до границы, обозначенной пунктиром на карте, оставалось с полкилометра, лес кончился, лишь редкие кусты вели тропу к перевалу. Где-то за ним, он не знал точно, где, лежит земля суверенной республики. Воины продолжали упорно карабкаться вверх по каменистому, осыпающемуся склону сопки, изредка останавливаясь - он замыкал шествие, задерживая всех частыми остановками, ожидая, прижав руку к груди, когда восстановится дыхание и перестанут мельтешить огненные колесницы в глазах. Он не оглядывался больше, пытаясь в неверном свете ущербной луны увидеть то, что произошло за несколько десятков километров от этого места. Да и не думал о сделанном. Привык? - возможно, и так. Скорее, попросту перестал тревожить себя мыслями о свершаемом. Тем более, не в первый и не последний раз.

Старший неожиданно выпрямился, и поднял автомат наизготовку, следующий за ним тотчас же замер, настороженно вслушиваясь. В неверном свете они казались каменными изваяниями, появившимися здесь в незапамятные времена, источенные пронизывающими ветрами и холодными дождями со снегом. "Вертолет", произнес старший, давая знак группе рассыпаться; через несколько томительных секунд и до него донесся далекий стрекот боевой машины.

Мгновение спустя стрекот стал оглушительным. "Ми-восьмой" вылетел из-за сопки, на которую они торопливо карабкались. Сноп лучей прожектора враз ослепил всех, истерично мечась по склону; затем остановился, подрагивая, распознав среди мертвых скал живых людей, и машина пошла на снижение. Ударила очередь, громогласный стрекот вертолетных винтов потонул в диком грохоте тяжелого пулемета; пули пропарывали воздух, со звоном вгрызались в камни, искря и разбрызгиваясь в разные стороны. От поднятой "бортом" пыли стало нечем дышать, он мучительно кашлял, хватая открытым ртом воздух, катался по земле, уже не обращая внимания на грохот очередей, бивших то ближе, то дальше, на визг пролетавших рядом с его скорченным телом пуль, на стоны и дикие крики, терзаемых ревущим свинцом воинов. Избиение продолжалось всего несколько секунд, половина жизни, по его представлению; затем наступила, насыщенная неслышным стрекотом тишина. Луч прожектора сверкнул рядом с кустом, за которым лежал он, уподобившись младенцу в утробе матери, поджав колени к груди, давясь кашлем и пытаясь сдержать дыхание, со свистом вырывавшееся из легких.

Машина развернулась и умчалась ввысь, мгновенно исчезнув из виду; только и остались в воспоминание о ней - испоротая земля да тела четырех погибших.

Сейчас он уже не мог вспомнить, слышал ли ответные выстрелы; кажется, нет. "Борт" для автоматного огня был неуязвим, попав под вертолетный обстрел, группа пыталась скрыться, разбегаясь в разные стороны, но сделать это не успела - слишком неожиданным было нападение.

Оставшись один, он подобрал автомат - своего оружия у него никогда не было - и медленно, волоча, вывихнутую от неудачного падения ногу, вышел на суверенную территорию. По прошествии полусуток на него наткнулась свои, мобильная группа из семи человек его полевого командира, вызвавшаяся найти и предать земле тела погибших.

Положение его, безусловно, упрочилось, результат не замедлил сказаться: следующее задание, вот это, холодным ноябрьским днем, он выполнял в одиночку. По завершении операции его должны были подобрать там, в райцентре, и на машине перебросить на "ту сторону", где и передать командиру. Из рук в руки.

Старик о чем-то спросил его, погрузившись в воспоминания, он прослушал и был вынужден переспросить. Куда направляется? - в райцентр, в общем-то, денька на два-три, как получится. Нет, не на заработки, просто повидать сестру, давно не виделись. Недавно переехала на новую квартиру, подобрала приличную однокомнатную. Да, с мужем.... Он отвечал медленно, не очень охотно, его подводил голос, давно уже хриплый, точно прокуренный, хотя такой привычки у него никогда не было. А сейчас слова давались ему просто с трудом. Да еще и этот кашель. Долгий бронхиальный, с мерзким металлическим привкусом во рту, с клокотанием в горле. Супруга спросила, что с ним такое, он сослался на перенесенную недавно простуду; да так оно, собственно и было. Последнее время он стал куда чаще болеть. Чаще и дольше, весной, вот, слег на три недели. Хорошо за ним был какой никакой уход. В горном селе, затерянном в снегах перевала у самой границы, где они зимовали, одна вайнашка присматривала за ним, вызвавшись по собственной воле. После выздоровления он ее не видел. Возможно, заразилась от него и прихворнула сама. Скорее простудой нежели, не дай Бог, конечно, его другой, старой болезнью. Той, что он подхватил уже очень давно.