Он поднял упавшую ручку — свой лучший красный фломастер. Было похоже, что им поработали. И тут что-то бросилось ему в глаза. Лист бумаги, лежавший поверх тетради с заданиями, был исписан красным фломастером. Но не его почерком. Он взял листок в руки. В нем было что-то ужасно знакомое. Неужели опять?
А написано было вот что:
«Скажи родителю: чтобы найти укравшего трубку, берутъ сито, подвѣшиваютъ его къ ножницамъ, и стоитъ назвать имя вора, какъ ножницы повернутся. А еще можно с помощью кристадда. Къ великому моему неудовольствiю, вижу, что многiе въ городѣ взялись за мое дѣло, сулятъ найти воровъ и врачевать берутся. И в самомъ домѣ семь есть ашина, указующая, будетъ ли днеь солнечнымъ. Такъ что дѣл у насъ с тобой будетъ много».
Внизу страницы была сердитая приписка:
«А гусиное перо твое никуда не годится».
Джеймс присел на кровать, потому что ноги у него внезапно ослабели. Он трижды прочел написанное. Тим между тем уснул в полоске солнечного света, лежавшей на полу. А Джеймс крепко задумался и пришел к некоторым выводам. А именно, что утром, когда он встал, послания не было, что оно написано позже, но не отцом, не Эллен, потому что оба они спустились вниз раньше него и ушли из дома, не поднявшись еще раз в спальни.
Так что или его мать разыгрывает над ним затейливую шутку — такую затейливую, что для этого ей надо было бы совершенно сойти с ума, — или в доме побывал кто-то еще. От этой мысли стало немного жутко.
И еще: Тим, который стал теперь лаять в пустоту; и стуки в комнате, где никого нет.
Джеймс тщательно сложил листок и спрятал его в бумажник, где хранил различные важные вещи вроде старых программ, входных билетов и свидетельств из школы плавания. Потом он сошел вниз в глубокой задумчивости.
Всю первую половину дня миссис Харрисон и Джеймс провели за разборкой сарайчика, вытаскивая из него всякую рухлядь. Сарайчик предназначали под мастерскую и кладовую. Это был, пожалуй, даже не сарай, а скорее часть дома, так как он был сложен из того же камня и прилегал к дому, хотя старая шиферная крыша давно провалилась и была заменена рифленым железом. Миссис Харрисон предположила, что здесь когда-то держали корову.
Работа оказалась менее скучной, чем ожидал Джеймс; в сарае нашлись разные интересные вещи: очень старые, громоздкие мышеловки, старинные садовые инструменты сложной конструкции и непонятного назначения, календарь времен первой мировой войны и даже (о, радость!) каска и противогаз. К Джеймсу постепенно возвращалось хорошее настроение. Он попытался осторожно зондировать свою мать: громко заговорил о сите, ножницах и кристаллах и спросил, как пишется «врачевание». На все это она никак не реагировала, только попросила не болтать неизвестно о чем, а делать порученное дело.
Наконец он спросил как бы между прочим:
— Кстати, мам, никто у нас не побывал, пока я ходил в аптеку? Никто не заскочил? И случайно наверх не забрел?
— Нет, никто не заскакивал и не забредал. Погрузи, пожалуйста, все это на тачку и свали в мусорную кучу. Нет, лучше вырой там яму и все зарой.
Рытье ямы заняло почти всю вторую половину дня. В качестве профессионального копателя ям Джеймс взялся за дело всерьез. Яма получилась отличная, глубокая, а вскоре оказалось, что он раскапывает чью-то очень старую мусорную свалку; ему попадались осколки фарфоровой и глиняной посуды, множество мелких костей и обломки глиняных трубок. Одним из преимуществ проживания в доме, который уже много лет был обитаем, является обилие чужого мусора, а это очень интересно. За какой-нибудь час Джеймс извлек на свет целую вереницу осколков домашней посуды, от винных бутылок восемнадцатого века и викторианских чайных чашек с цветочным узором до современного бело-голубого фарфора от Вулворта. Кости также следовало рассортировать; большая часть их явно осталась от давних воскресных обедов или была зарыта про запас какими-нибудь предками Тима; но Джеймс надеялся, что хоть некоторые могли быть человеческими. Наконец он решил, что яма готова, и подвез тачку к ее краю, чтобы опрокинуть туда содержимое. Уже приготовясь это сделать, он заметил, что из боковой стенки ямы торчит изогнутая проволока. Он нагнулся и дернул за нее; посыпалась земля, и показались дужки старинных очков. Он оглядел свой трофей с большим удовольствием. Стекла не сохранились, но оправа была цела. Она была из тонкой ржавой проволоки с очень маленькими ободками, несколько похожими на очки, полученные от государственного здравоохранения, какие носил Саймон. Джеймс положил очки в карман.
К вечеру, установив с матерью достаточно дружественные отношения, он почувствовал, что дело с рецептом будет предано забвению. Во всяком случае больше о нем не упоминалось. Однако для самого Джеймса оно отнюдь не было окончено. Надо было найти виновного. Джеймс больше не желал отвечать за то, чего не делал. Вот так!
За ужином мистер Харрисон сказал:
— Да, кстати! Надеюсь, вы не тратите больше время на поиски моей трубки? Она оказалась у меня в кармане пиджака.
Джеймс переглянулся с матерью.
— Признаюсь, — сказала миссис Харрисон, — что мы о ней позабыли.
— Никто ее не крал? — спросил Джеймс.
— Я никого в этом не обвинял.
— А что он делал сегодня весь день? — спросила Эллен, с отвращением глядя на Джеймса.
— Да так, ничего особенного, — сказал небрежно Джеймс. — Мама водила меня в цирк, а на обед было домашнее мороженое. По три порции каждому. Да, и еще ходили плавать. В общем, довольно скучный день. Ты не много потеряла.
Глаза у Эллен сделались большими и блестящими, что предвещало слезы. Она положила нож и вилку и начала с негодованием:
— Как несправедливо!.. Как раз когда меня нет!..
— Эллен, — вздохнула миссис Харрисон, — все мы знаем, что жизнь с Джеймсом бывает тяжким испытанием. Но она развивает у нас сопротивляемость к наиболее очевидным из его обманов.
Эллен снова взялась за нож и вилку, бросив на Джеймса уничтожающий взгляд. Он ответил усмешкой.
— Он весь день был дома, — сказала миссис Харрисон. — И даже был наказан…
— Ой! — крикнул Джеймс, бросаясь к окну. — Что там такое?..
Это подействовало. Тим из-под стола ринулся к двери с яростным лаем и при этом стянул за собой угол скатерти. На столе опрокинулся стакан с водой, все стали собирать воду салфетками, и слова миссис Харрисон о наказании потонули в общей суматохе.
— Прошу извинения, — сказал Джеймс. — Мне показалось, будто кто-то вошел в сад. Ошибка.
Отец бросил на него суровый взгляд, означавший, что его не удалось провести, и прошел в гостиную. Джеймс поспешил туда же и включил телевизор, чтобы предупредить дальнейшие замечания.
Телевизор обладает многими достоинствами. Не последним из них, по мнению Джеймса, было создание непрерывного шума, который отвлекает от щекотливых ситуаций. Харрисоны уселись перед телевизором коротать вечер. Эллен, конечно, спросила:
— А где моя новая микстура от кашля? — но ответ ее матери был заглушен орудийным залпом с мексиканской границы.
— Тсс! — сказал Джеймс. — Отличный фильм.
Он и Эллен лежали на полу на животе, а между ними лежал Тим. Он положил голову на лапы, полузакрыл глаза и по временам вздрагивал. Тим явно считал экран телевизора окном, за которым простирался недоступный ему мир, населенный скачущими лошадьми, собаками и множеством диких зверей. По временам, когда он уже не мог дольше выдерживать, он кидался к экрану в тщетной попытке догнать эти ускользающие существа. Джеймс и мистер Харрисон считали, что больше всего Тим любит хороший вестерн.
— Пора спать, — сказала наконец миссис Харрисон.
— Еще минутку! — сказали в унисон Джеймс и Эллен.
— Тогда сразу после новостей.
Окончились и новости. Сообщили прогноз погоды. «Завтрашний день будет почти повсюду облачным, ветер от слабого до умеренного, температура…»