— Между прочим, — сказал Юрайда, которого офицерская пирушка совершенно сбила с толку, — все люди произошли от карасей. Если взять теорию Дарвина, дорогие друзья…

Но его дальнейшие разглагольствования были прерваны появлением вольноопределяющегося Марека.

— Спасайся, кто может! — крикнул Марек. — Только что к нам в штаб прибыл подпоручик Дуб и привез с собой кадета Биглера.

— Прямо страшно было смотреть, — продолжал Марек свою информацию, — как он вылез из автомобиля и бросился в канцелярию. Вы знаете, что я собирался, когда уходил отсюда, завалиться спать. Так вот, только что я растянулся в канцелярии на скамейке и только начал засыпать, как он уже подскочил ко мне. Кадет Биглер крикнул: «Смирно!» Подпоручик Дуб поднял меня на ноги, а затем принялся орать: «Вот я вас и поймал при неисполнении своих обязанностей в канцелярии! Спать разрешается только после вечерней зори». А Биглер добавил: «Согласно § 9 отдела 16 Устава гарнизонной службы». Затем подпоручик Дуб начал стучать кулаком по столу и кричать: «Вы, вероятно, надеялись отделаться от меня, но только вы не думайте, это не было сотрясение мозга, мой череп способен кое-что выдержать». Тем временем кадет Биглер перерыл у меня весь стол и вслух прочел сам для себя какую-то бумагу: «Приказ по дивизии за № 280». А подпоручик вообразил, что тот издевается над его последней фразой, в которой он подчеркнул, что его череп еще может кое-что выдержать; он начал выговаривать Биглеру за его недостойное будущего офицера дерзкое отношение к старшему, а теперь он ведет его к капитану, чтобы пожаловаться на него.

Вскоре подпоручик и кадет появились в кухне, через которую надо было пройти, чтобы попасть в комнату, где сидели господа офицеры и где после свиного жаркого тучный прапорщик Малый, несмотря на частую отрыжку после жирной и обильной еды, исполнял арию из «Травиаты».

Когда подпоручик Дуб вошел в аверь, Швейк крикнул :

— Встать! Смирно!

Подпоручик вплотную подошел к Швейку и прошипел ему прямо в лицо:

— Теперь радуйся! Теперь тебе крышка! Я велю набить тебя соломой и сделать из тебя чучело для 91–го полка.

— Так точно, господин подпоручик, — ответил Швейк, вытянув руки по швам. — Я как-то читал, дозвольте доложить, что в одной большой битве был убит шведский король вместе со своим верным конем. Оба трупа доставили в Швецию, и теперь их чучела стоят в Стокгольмском музее.

— Откуда у тебя такие познания, болван? — крикнул подпоручик Дуб.

— Так что, дозвольте доложить, господин подпоручик, от моего брата профессора.

Подпоручик Дуб круто повернулся, плюнул и повел кадета дальше по направлению к столовой. Но он не мог удержаться, чтобы у самой двери еще раз не оглянуться; с неумолимой строгостью римских императоров, решавших в цирке судьбу раненого гладиатора[56],  он сделал соответствующий жест большим пальцем правой руки и скомандовал Швейку:

— Большой палец оттяни!

— Так точно, — крикнул ему вслед Швейк, — осмелюсь доложить, что я его уже оттянул.

Кадет Биглер был слаб, как муха. За это время он побывал в нескольких холерных пунктах и после всех манипуляций, которым он подвергался как подозрительный по холере, имел полное право невольно и беспрестанно пускать в штаны. В конце-концов он попал в руки специалиста, который не нашел в его экскрементах никаких холерных вибрионов, починил его внутренности танином[57], как сапожник — рваные сапоги дратвой, и отправил его на ближайший этапный пункт, объявив кадета Биглера «годным к несению походной службы».

Этот врач был так называемый «милейший» человек.

Когда кадет Биглер попытался обратить его внимание на то, что он чувствует себя еще слабым, врач, улыбаясь, сказал:

— Ну, золотую медаль «за храбрость» вы еще сможете вынести на себе. Ведь вы же пошли на военную службу добровольцем.

Итак, кадет Биглер отправился добывать золотую медаль «за храбрость».

Его закаленные испытаниями внутренности не извергали больше ничего в штаны, но частые позывы все еще давали себя знать, так что путь от последнего этапа до штаба бригады, где Биглер встретился с подпоручиком Дубом, явился, собственно говоря, триумфальным шествием по всем отхожим местам. Несколько раз он опаздывал на поезд, потому что засиживался в станционных сортирах так долго, что поезд успевал уже уйти. Зато несколько раз случалось так, что он пропускал пересадку, потому что сидел в уборной своего вагона.

Но, несмотря на все попадавшиеся ему на пути клозеты, кадет Биглер все же приближался к месту своего назначения.

В сущности подпоручик Дуб должен был еще несколько дней оставаться в бригаде, но в тот самый день, когда Швейк поехал в свой батальон, главный врач принял относительно подпоручика Дуба иное решение. Дело объяснялось очень просто: главный врач узнал, что в тот же день в том же направлении, где находился 91-й полк, отправляется санитарный автомобиль.

С другой стороны, он был страшно рад избавиться от подпоручика Дуба, который все свои разговоры неизменно начинал словами: «Об этом я еще до войны говорил с господином начальником окружного управления».

«Пошел ты к чорту со своим начальником окружного управления. — подумал про себя главный врач, благословляя судьбу, что санитарный автомобиль случайно шел через Золтанец на Камионку-Струмилову.

Швейку до сих пор не привелось увидеть кадета Биглера в бригаде, потому что тот снова засел на два часа в одном из ватерклозетов, предназначенных для господ офицеров.

Впрочем, можно смело утверждать, что кадет Биглер никогда не тратил даром времени в такого рода местах: восседая там, он повторял все знаменитые битвы, в которых участвовала славная австро-венгерская армия, начиная от битвы при Нёрдлингене 6 сентября 1634 года и кончая боем под Сараевым 19 августа 1878 года.

Спуская бесконечное число раз воду в ватерклозете и слушая, как она с шумом низвергалась в фаянсовый стульчак, он представлял себе, закрыв глаза, шум битвы, артиллерийскую подготовку и грохот орудий.

Встреча подпоручика Дуба и кадета Биглера была не из особенно радостных и послужила, несомненно, причиной взаимного непонимания и горечи в их позднейших отношениях по службе и вне оной.

А именно: когда подпоручик Дуб в четвертый раз попытался открыть дверь ватерклозета, он, потеряв терпение, крикнул:

— Да кто же там, наконец?

— Кадет Биглер, 11-й маршевой роты такого-то батальона 91-го пехотного полка, — гласил ответ.

— А здесь подпоручик Дуб, той же роты! — представился перед закрытой дверью конкурент.

— Сейчас буду готов, господин подпоручик!

— Ну, хорошо, подождем!

Подпоручик Дуб нетерпеливо взглянул на часы. Никто не поверит, сколько энергии и стойкости надо иметь, чтобы выждать целых пятнадцать минут перед закрытой дверью, потом еще пять и еще пять, и на повторный стук каждый раз получать все тот же стереотипный ответ: «Сейчас буду готов, господин подпоручик!»

Подпоручика Дуба начала трясти лихорадка, в особенности когда после обнадежившего его шуршания бумаги прошло еще семь минут, а дверь все не открывалась.

Подпоручик Дуб, теряя терпение, начал подумывать, не лучше ли просто пожаловаться командиру бригады, который мог бы, в крайнем случае, приказать высадить дверь и вывести кадета Биглера из уборной, тем более, что поведение последнего являлось, по его мнению, серьезным нарушением воинского чинопочитания.

По истечении еще пяти минут подпоручику Дубу стало совершенно ясно, что ему больше нечего делать за этой дверью да и необходимость в уборной для него каким-то образом миновала. Тем не менее он принципиально продолжал дежурить возле двери, колотил в нее время от времени ногой, но получал неизменный ответ:

— Через минуточку я буду готов, господин подпоручик!

Наконец, Биглер спустил воду, и вскоре они очутились лицом к лицу.

— Кадет Биглер, — возвысил голос подпоручик Дуб, — не подумайте, что я нахожусь здесь по той же причине, что и вы. Я пришел потому, что вы по прибытии в штаб не явились ко мне. Разве вы не знакомы с уставом? Вы знаете, кому вы отдали предпочтение?