«Соберись! — приказал он себе. — Пришло время найти отца».

Он еще не совсем оправился от ранения, но с тех пор как он упал, его затуманенный усталостью разум еще никогда не работал так ясно, как сейчас. Он должен постараться выйти на след отца. Несмотря на разделяющее их время и расстояние, они были связаны узами крови, духа, а главное даром бессмертия, полученным Рефаимом по праву рождения.

Рефаим посмотрел в небо, думая о воздушных течениях, в которых привык скользить. Судорожно втянув в себя воздух, он поднял здоровую руку и вытянул вперед ладонь, пытаясь дотронуться до его неуловимых потоков и растворенных в них отголосках темной магии Потустороннего мира.

— Дай мне почувствовать его! — умоляюще попросил он у ночи.

На какой-то миг Рефаиму почудилось, будто он уловил еле различимый отзвук ответа где-то далеко-далеко на востоке. А потом все заглохло.

— Почему я не слышу тебя, отец? Разбитый и непривычно измученный, он безвольно уронил руку.

Какая непривычная усталость...

— О боги! — воскликнул Рефаим, внезапно догадавшись, что высосало его без остатка и так истощило его силы. Он понял, что мешает ему почувствовать, в какую сторону ушел отец.

— Это все из-за нее! — прохрипел он, и его глаза полыхнули алым светом.

Да, он был страшно изувечен, однако он был сыном Бессмертного, поэтому его тело уже давно должно было начать процесс восстановления. Рефаим хорошенько выспался — уже дважды с тех пор, как Воин своим выстрелом сбил его в полете. Разум его прояснился. Даже если его худшие прогнозы сбудутся, и крыло навсегда останется искалеченным, его тело уже давно должно было почувствовать себя лучше. К нему должны были вернуться силы!

И они непременно возвратились бы, если бы не Красная недолетка. Она пила его кровь и запечалилась с ним, нарушив в его организме баланс бессмертной силы!

Закипающий гнев Рефаима смешался с уже поселившимся в его душе отчаянием.

Она использовала его, а потом бросила.

Точно так же, как отец.

«Нет!» — мгновенно поправил себя Рефаим.

Отец был изгнан Верховной жрицей-недолеткой. Он вернется, как только сможет, и тогда Рефаим, его сын, снова встанет на его сторону. Это только Красная сначала использовала его, а потом отшвырнула прочь.

Но почему даже мысль об этом причиняет ему такую странную боль?

Рефаим запрокинул лицо к знакомому небу. Он не хотел этого Запечатления. Он спас Красную только потому, что был обязан ей жизнью и по опыту знал, что неоплата подобного долга чревата самыми страшными опасностями в этом и во всех последующих мирах.

Хорошо, она спасла его — нашла, спрятала, а потом отпустила, но там, на крыше вокзала, Рефаим вернул ей долг, когда помог избежать верной гибели. Он расплатился сполна и больше ничем ей не обязан.

Он был сыном Бессмертного, а не какого-то слабого человечишки. Рефаим ни секунды не сомневался, что сможет разорвать это дурацкое Запечатление — нелепое следствие спасения им жизни Красной. Ничего, он использует все оставшиеся у него силы, чтобы преодолеть это, а после начнет по-настоящему исцеляться.

Он сделал еще один глоток ночного воздуха и, не обращая внимания на слабость, собрал в кулак волю и произнес:

— Я призываю силу духа древних Бессмертных, принадлежащую мне по праву рождения, дабы разорвать...

И тут его с головой накрыла волна отчаяния.

Рефаим тяжело привалился к перилам балкона. Страшное горе обрушилось на него с такой силой, что он упал на колени, некоторое время простояв так, задыхаясь от боли и ужаса.

«Что со мной происходит?»

И только когда незнакомый, чужой страх начал заполнять его душу, к Рефаиму пришло понимание.

— Это не мои... — пробормотал он себе, пытаясь найти собственное «я» в этой пучине страдания. — Это ее чувства!

Он задыхался. Теперь место страха заняло беспросветное отчаяние. Собрав последние силы, чтобы противостоять этому непрекращающемуся натиску, Рефаим попытался встать, сражаясь с волнами чувств Стиви Рей. Собрав оставшуюся решимость, он заставил себя преодолеть этот дикий натиск, чтобы, невзирая на смертельную усталость, безжалостно захватившую его тело, прорваться к источнику силы, сокрытому и запертому для большинства людёй — к источнику, ключом к которому была его кровь.

Он снова начал произносить свое заклинание. Но на этот раз совершенно с другой целью.

Позже он скажет себе, что это произошло автоматически, что он действовал под влиянием Запечатления, оказавшегося гораздо сильнее, чем он думал. Это проклятое Запечатление заставило его поверить, будто самый верный способ прекратить этот жуткий поток чувств Красной заключается в том, чтобы призвать ее к себе, убрав подальше от того, что причиняло ей такую боль.

Неправда, будто ему были небезразличны ее страдания. Этого просто не могло быть!

— Я призываю силу духа древних Бессмертных, принадлежащую мне по праву рождения... — быстро проговорил Рефаим.

Не обращая внимания на боль в искалеченном теле, он стал вытягивать энергию из самой темной бездны ночи, а затем пропустил ее сквозь себя, заряжая своим бессмертием. Воздух вокруг него замерцал, наливаясь багровым сиянием.

— ...через бессмертное могущество моего отца Калоны, напитавшего мой дух и кровь силой, я посылаю тебя к моей... — Тут он осекся и замолчал. К его? Но ведь она ему никто! Она была... была... — Она Красная! К Верховной жрице потерянных, — выговорил он, наконец. — Она привязалась ко мне через кровавое Запечатление и долг жизни. Иди к ней. Укрепи ее. Приведи ее ко мне. Бессмертной частью своего существа я приказываю тебе сделать это!

Багровый туман мгновенно рассеялся, устремившись на юг. Туда, откуда Рефаим пришел. Туда, где осталась она.

Птицечеловек посмотрел ему вслед. А потом стал ждать.

Стиви Рей

Проснувшись, Стиви Рей почувствовала себя большой кучей старого дерьма. Нет, точнее будет сказать, что она почувствовала себя большой кучей старого, до смерти вымотанного дерьма.

Она запечатлелась с Рефаимом. Она чуть не сгорела на крыше. На память ей пришла роскошная серия из второго сезона «Настоящей крови», где Годрик сжег себя на бутафорской крыше съемочного павильона.

— По телику это выглядело гораздо проще, — фыркнула Стиви Рей.

— Что выглядело?

— Черт тебя побери, Даллас! Напугал меня до обморока! — воскликнула Стиви Рей, судорожно вцепившись в белую больничную простыню. — Чего ты тут забыл?

— Эй, успокойся, — насупился Даллас. — Я пришел проведать тебя еще после заката, и Ленобия разрешила мне остаться в палате на случай, если ты вдруг проснешься. А чего ты такая дерганая?

— Между прочим, я чуть не умерла. Станешь тут дерганной!

Даллас виновато потупился. Придвинув небольшой стул поближе к кровати, он взял Стиви Рей за руку.

— Прости. Ты права, прости меня. Просто я ужасно испугался, когда Эрик рассказал всем, что произошло.

— И что же он вам рассказал?

Теплые карие глаза Далласа посуровели.

— Что ты едва не сгорела на крыше вокзала.

— Ну да, ужасно глупо получилось. Я оступилась, грохнулась и ударилась головой, — пробормотала Стиви Рей, отводя глаза. — А когда очнулась, то уже поджарилась, как тост.

— Ага-ага. Бред сивой кобылы.

— Что?

— А то, что прибереги эти сказочки для Эрика, Ленобии и остальных. Эти засранцы пытались тебя убить, да?

— Даллас, я вообще не понимаю, о чем ты говоришь, — Стиви Рей попыталась вырвать у него руку, но Даллас держал крепко.

— Эй, — ласково позвал он, осторожно дотрагиваясь до лица Стиви Рей, заставляя ее посмотреть на него. — Это же я. Ты знаешь, что можешь сказать мне всю правду, и я буду молчать, как рыба.

Стиви Рей тяжело вздохнула.

— Я просто не хочу, чтобы об этом узнала Ленобия, преподаватели и, особенно, синие недолетки.

Даллас долго смотрел на нее, прежде чем заговорить.