Глава третья ШОЙТАС-БОГАТЫРЬ — ГРОЗА БАЕВ

Шойтаса-богатыря Алдар-Косе никогда и не видел. Впрочем, никто из тех бедняков-жатаков, которые послали Алдар-Косе в Дальние горы, тоже не встречался с могучим Шойтасом.

Но не было ни одного казаха на всем пространстве от Иртыша до Ала-Тау, который бы не знал о славном богатыре Шойтасе — защитнике бедняков и грозе степных богатеев.

Акыны в песнях называли его «человеком тверже камня и нежнее цветка».

Шойтас был тверд, как камень, когда бился с врагом, и был нежнее цветка, когда встречался с другом. В степи не знали богатыря честнее его и бесстрашнее.

Как говорит народная молва, однажды, еще мальчиком, он заплакал: жигиты бая угнали у отца Шойтаса весь скот.

Мать подошла к плачущему сыну и дала ему пощечину.

— Я думала, сын мой растет мужчиной, — сказала она, — а он льет слезы тогда, когда нужно сжимать кулаки и стискивать зубы!

С тех пор Шойтас не плакал ни разу.

Даже тогда, когда аткаминеры — родовые старшины — сожгли за непокорство их юрту и убили отца.

Даже тогда, когда бродил вместе с матерью по бескрайним степным просторам, изнывая от холода и голода.

Даже тогда, когда видел горе людское.

Он только сжимал кулаки и стискивал зубы. Он старался запомнить слезы старух и женщин, бессильный гнев стариков и мужчин, страдания детей.

Он ждал, когда у него хватит сил отомстить за себя и за народ.

Незадолго до своей гибели во время степной пурги мать Шойтаса рассказала сыну сказку, которую мальчик запомнил на всю жизнь. Это была сказка про хозяина земли.

…Жил на свете бедный казах, по имени Муса. Он пас овец, выделывал овчины, дрался с волками, спасал свою отару от голода во время снеговых заносов и степных засух. И все же еды часто не хватало, чтобы дотянуть от весны до весны. Стал Муса черным и согбенным, как обгорелый сучок.

— Эх, быть бы богатым! — бормотал Муса, обливаясь потом во время летней жары или дрожа зимой от мороза. — А то я и выспаться не успеваю, не то что поесть досыта. Вот бы мне стать самым богатым баем в степи! Чтобы мне принадлежали все табуны коней и верблюдов, все ста да и все пастбища! Чтобы я был хозяином земли!

Однажды встретил Муса старого-престарого акына. Усталый старик, закинув домбру себе на спину, ехал на старом коне.

Поговорили о том о сем. Пожаловался Муса на свою жизнь, рассказал о своей мечте. Улыбнулся акын, взял в руки домбру и молвил:

— Будь по-твоему!

И только тронул струны, как все исчезло — и жалкая отара Мусы, и горы, и степь…

Сидит Муса в богатой белой юрте, на коврах, пьет кумыс, и самые богатые баи гнут перед ним шеи.

Исполнилась мечта Мусы — он самый богатый человек в степи! Степной хан!

Ох, и жирная же пошла жизнь!

Но через некоторое время Муса узнал, что есть на свете и другие ханы, султаны, эмиры, короли, цари, императоры… И захотелось ему быть царем царей, шахиншахом всей земли. И чтобы всякие там прочие ханы-султаны были у него в услужении.

— Вот тогда бы я стал хозяином земли!

Потерял из-за своей мечты Муса-бай аппетит и сон. И, когда в тысяча первый раз произнес слова: «Как хочу я стать царем царей, чтобы быть хозяином всей земли…» — снова встретил знакомого акына с волшебной домброй. Положил певец пальцы на струны, и… стал Муса царем царей!

Все, что есть на земле, — все в его владениях! Судьбы всех смертных подвластны ему одному. Нет предела могуществу Мусы! Теперь он хозяин земли!

Только начал Муса привыкать к новой жизни, как заметил: во дворце что-то неладно. Слуги шепчутся, визири-министры волнуются…

— О повелитель всей земли! — сказал наконец главный визирь. — Мы не знаем, в чем дело, но во дворце почти не осталось еды! Нет мяса, нет молока, нет хлеба! На земле пропали все пастухи, все хлебопашцы, все табунщики! Что делать, о царь царей?

Муса повелел немедленно отыскать пропавших. Но никого найти не удалось, а во дворце уже совсем нечего стало есть, и слуги потихоньку начали убегать куда глаза глядят — голода они боялись больше, чем гнева царя царей!

Потом исчезли и министры-визири: то ли умерли от голода, то ли отыскали для себя более сытое местечко.

Ничего не оставалось Мусе, как уйти из опустевшего дворца и пойти в поисках пищи по первой попавшейся дороге.

И тут он вновь встретил старого акына. Усталый старик ехал на старом коне, и волшебная домбра лежала перед ним.

— Отец, я хотел быть хозяином земли, — сказал Муса. — Но вот что из этого вышло… Я царь царей, а какие-то пастухи, какие-то презренные хлеборобы, оказывается, сильнее меня… Помоги мне стать настоящим хозяином земли!

Зазвучали струны домбры, и… Муса очутился возле своего маленького стада, у своей старой юрты. Хорошо еще, что, пока он царствовал, в его отаре ни одной овцы не пропало!

Первое, что сделал бывший могучий царь царей, — это наелся досыта. Наелся, оглядел родное пастбище и почувствовал себя настоящим хозяином земли!..

…Шойтас рос и все больше и больше чувствовал себя сыном своей земли, хозяином своей земли, защитником своей земли.

Однажды, уже юношей, он зашел в юрту к одному из самых богатых степных баев и, так как никто не обратил на него внимания, громко произнес:

— Что же вы так неучтиво встречаете владыку?

Все удивились дерзости нищего пришельца, а бай, предвкушая развлечение, спросил:

— Чем же ты владеешь?

— Ничем, — спокойно ответил Шойтас.

— Почему же ты называешь себя владыкой? — усмехнулся бай.

— Я владел стадом — его у меня угнали. Я владел юртой — ее сожгли. Я владел конем — его украли. Я был владыкой стада, юрты, коня, но стадо, юрта и конь пропали. Осталось только слово — владыка. Я владыка ничего. Поэтому мне принадлежит все!

Шойтас взялся двумя руками за опоры большой байской юрты и так ее тряхнул, что сломал шесты, и войлочный шатер рухнул, накрыв собой богача и его гостей.

А сам Шойтас сел на лучшего байского коня и ускакал.

Жигиты бросились за ним, но не смогли совладать с юношей-силачом: он разметал байских храбрецов, как волк разбрасывает ягнят.

С той поры стала расти в народе богатырская слава Шойтаса.

Он раздобыл себе такого коня, о котором говорили, что передние его ноги — как ветер, а задние — как молния. Конь этот бегал так быстро, что мог зубами схватить летевшую низко птицу.

О силе же Шойтаса-палуана, Шойтаса-богатыря складывали легенды. Говорили, например, что он один справился с сотней жигитов, которые прискакали в аул бедняков-жатаков, чтобы сжечь его.

…Что одной рукой Шойтас вытаскивал за задние ноги свалившегося в колодец верблюда.

…Что, когда богатеи пытались в степи затравить Шойтаса овчарками, он так исхлестал камчой-десятихвосткой верных байских псов, что они, ошалев от боли, перекусали сначала друг друга, а потом и своих хозяев.

Голос богатыря был так силен, что соперничал с громом, и стоило только Шойтасу крикнуть посильнее, как из туч начинал литься дождь.

Те, кто видел, как он сражался с байскими жигитами, рассказывали, что Шойтас кидался верблюдами, словно камнями. Он легко поднимал нара — одногорбого верблюда — за ноги и, повертев им над головой, метал его в толпу врагов.

Многие поэтому и звали Шойтаса Нарату, то есть кидающий нара, верблюда.

Да мало ли легенд о могучем Шойтасе бродило по степи!

Богатыри-палуаны жили и до Шойтаса. Но ни один из них не защищал бедняков так истово, так преданно, как он. Стоило ему услышать о каком-нибудь бесчинстве, учиненном богатеями, как на бая, виновника беды, обрушивалось несчастье. Горела его юрта, пропадали табуны его лучших коней, заболевали байские жигиты. И как только Шойтас успевал почти одновременно оказываться то в одном конце степи, то в другом? Видно, его чудесный легконогий конь трудился без отдыха!

Но те, кто считал себя хозяевами степи — богачи со своими прислужниками, — все еще не верили в силу Шойтаса, не принимали его всерьез. Думали они так: молод еще палуан, силен, да неразумен. Придет время — поумнеет, захочет богатой жизни, тогда мы его приберем к рукам и все, что потеряли, вернем сторицею!

Однажды молва народная разнесла по степи большие новости: будто попал Шойтас во дворец к самому хану!

Дело было, если верить слухам, так. Хан от скуки решил поразвлечься и приказал слугам привести к нему во дворец самого глупого человека на земле.

Слуги вскочили на коней и помчались выполнять повеление своего хозяина. По дороге, однако, они решили устроить совет: слезли с коней, уселись в тень.

— Где же нам отыскать самого глупого человека? — растерянно произнес один.

— И как мы узнаем — самый ли он глупый? — спросил второй.

Третий оказался смышленее своих товарищей:

— Вот если бы нам нужен был мудрец, то пришлось бы искать долго. А дураков на земле, как овец в отаре! Мы просто возьмем первого, кто нам попадется, и привезем во дворец! Как хан сможет узнать, что это не глупец? Ведь перед очами нашего грозного повелителя даже любой мудрец от испуга глупеет! Вы, когда стоите перед ханом, можете хоть два слова сказать? А?

— Нет, — сознался первый. — У меня от страха даже язык куда-то проваливается…

— А у меня сердце замирает! — вздрогнул другой жигит.

Так и порешили они: привести хану первого, кто им под руку подвернется.

Первым им повстречался в степи пастух, который рыл колодец.

— Брось свое глупое занятие, — сказали слуги хана, — едем во дворец!

— Для вас это, может, и глупое занятие, — ответил пастух, — а мой старый колодец высох. Если я не напою овец, они погибнут! Нет у меня времени ехать во дворец! Пусть туда едет тот, кому делать нечего!

— Кажется, он не такой уж глупец! — переглянулись слуги.

Поехали посланцы хана дальше и увидели женщину, которая возле юрты варила сыр — курт.

— Тебя зовет хан! — сказали они. — Едем!

— Что случилось? — удивилась женщина. — Зачем я ему нужна?

— Хан ищет глупого человека. Ты ему подойдешь. Была бы ты умная, разве спорила бы с тремя жигитами?