– Вы знали о том, что Петрова беременна?

– Да. Как раз это обстоятельство и заставило меня сегодня поехать в суд, чтобы как можно быстрее расписаться с Ольгой. Надеюсь, что это признание облегчит мою участь? – спокойно, даже с иронией проговорил Борисов.

Резкая смена настроения собеседника снова поставила Голикова в тупик. «Такое поведение, несомненно, подтверждает невиновность Борисова, – анализировал он, – и в то же время наводит на мысль, что он чего-то или кого-то боится… Знает, но не говорит… Ладно, посмотрим, что даст анализ…»

– Извините, но мне бы хотелось покинуть вас, – не дождавшись ответа, опять попытался сыронизировать Борисов, – или…

– Никаких или, – перебил его Голиков, – вот вам бумага и постарайтесь со всеми подробностями изложить то, что связывало вас с Петровой, а также все, что вы делали и где были сегодня утром. После этого – сдайте кровь и можете быть свободны.

Казалось, что особых причин для волнения не было, но все-таки кошки скребли на душе. Леонов раздраженно щелкнул выключателем телевизора смотреть комедии, тем более советские, он всегда считал пустой тратой времени. Невольно нервировало и то, что жена, на ночь глядя, вдруг воспылала желанием навести порядок в кухне.

Он уже было собрался поехидничать над хозяйственным вдохновением супруги, как вдруг зазвонил телефон.

– Слушаю… А-а, это ты, Константин Петрович, – Леонов взял телефонный аппарат и, волоча шнур, не спеша вошел в спальню, плотно прикрыв за собой дверь. – Нет, нет, я тебя слушаю. Просто я уже немного в курсе, хотя до сих пор не могу сообразить – зачем ты мог понадобиться уголовному розыску?… Видишь ли, тебе принесли повестку только что, а мне вручили такой же ультиматум часов в восемь… Да, да… не удивляйся… Самое интересное, что тоже завтра, но с небольшой разницей во времени, и тоже к начальнику ОУРа… – Леонов опустился на диван-кровать, пристроив телефонный аппарат на коленях. – Так вот, за эти два с лишним часа я уже кое-что выяснил, – Дмитрий Степанович самодовольно усмехнулся, вспомнив недавние переговоры с влиятельными знакомыми, – но для полноты картины я тебе должен сообщить, что звонил начальник КРУ… Да, этот слюнтяй и, как я окончательно выяснил, – обыкновенный подонок… Не исключено. Только не пойму, на что он надеется! Думает за нашими спинами отсидеться и выйти сухеньким?… Ну ладно, с ним потом разберемся, а пока тебе надо позвонить на всякий случай Кузьмичу. Ему не составит большого труда прикрыть это дело, мотивируя самоубийством… Плюнь ты на эту повестку… Можешь туда не являться. Я все улажу, а вечерком загляни ко мне, малость покумекаем, как жить дальше… Ну, батенька, а вот это ни в тын, ни в ворота. Нам бояться нечего… Или ты уже и мне не доверяешь?… Хорошо. Жду, – жестко улыбнулся Леонов и, поставив телефонный аппарат на пол, задумался: «Эх, Борисов, Борисов!.. – жирное лицо Дмитрия Степановича выглядело застывшим и сосредоточенным. – Плохо ты оценил ситуацию… Мразь!.. Привык загребать жар чужими руками, а теперь, когда в твоих лапах угольки оказались, пытаешься сам – в кусты, а других… Да-а-а, редкая сволочь! Трус-трусом, а на поверку еще и… Правда, с этой Петровой получилось как-то странно. Так переборщить!.. Но зачем же нас подставлять?… Кишка тонка, уважаемый!..»

Леонов как был – в спортивных брюках и махровом полосатом халате улегся на диван и еще долго мысленно копался в сложившейся ситуации.

Утром следующего дня, когда Голиков пришел в управление, дежурный при входе доложил, что начальник УВД уже несколько раз справлялся о нем.

«Ну вот и началось, – хмурился Александр Яковлевич, поднимаясь к себе, – сейчас потребует назначить конкретный срок расследования вчерашнего ЧП. А ведь сам понимает, что наша работа – это не плановый выпуск продукции на предприятии… Ох, уж эти перестраховщики! Розыск всегда стрелочник или козел отпущения! Ну да ладно, не привыкать».

Из кабинета он позвонил Струкову, который после ухода Коваленко временно исполнял обязанности начальника Верхнеозерского УВД.

– Здравия желаю, товарищ подполковник! – так уж сложилось, что со Струковым отношения у Голикова носили официальный характер. – Должен поставить вас в известность, что сегодня, буквально через несколько минут, должны явиться по вызову люди, которые имеют отношение к делу Петровой и…

– Зайдите ко мне! – резко перебил его Струков. «Ого! Это уже что-то новенькое, – озадаченно отметил майор. – Неужели на мою голову свалилось еще какое-нибудь ЧП?»

На всякий случай Александр Яковлевич достал из сейфа дело Петровой, потом позвонил Чижмину и попросил, чтобы тот начинал допрос Леонова без него.

– Меня срочно вызывает шеф, – пояснил майор.

Бегло просмотрев последнюю корреспонденцию, он направился к Струкову, даже не представляя себе, чем обусловлена такая спешка.

– Товарищ майор, – не ответив на приветствие, начал Струков, – вы заставляете себя ждать!.. И, кстати, – пора бы уже запомнить мое звание!

Владимир Петрович уже с месяц носил полковничьи погоны, но Голиков иногда чисто механически, особенно разговаривая по телефону, ошибался, что со стороны Струкова могло быть расценено как демонстрация неприязни. Смутившись, Голиков не парировал необоснованный упрек.

– Присаживайтесь, – сухо пригласил Струков. – Спешить вам некуда… Нужно разобраться в одном вопросе… Для полной ясности введите меня в курс дела по вчерашнему происшествию.

«Ничего не пойму, – недоумевал майор, – что он от меня хочет?»

– Полной картины мы пока не имеем. Многое может проясниться сегодня.

– Александр Яковлевич, давайте поконкретней, – смягчился Струков. – Вы далеко не новичок в таких делах. Тем более, мне доложили, что произошло рядовое самоубийство. Поэтому отрывать людей от работы по разным пустякам нам никто не позволит.

«Ах, вот оно что, – насторожился майор. – Кому-то я успел наступить на любимую мозоль. Хм, оперативно сработано! Похоже, что Борисов боится неспроста… А как же со Струковым?… Это личные амбиции или нечто иное?…»

Голиков раскрыл дело Петровой и начал медленно перелистывать его. Полковник, сдерживая раздражение, ждал. Наконец Голиков оторвал глаза от папки и спросил:

– Владимир Петрович, а кто доложил вам, что здесь, – он положил ладонь на дело Петровой, – самоубийство?

– Товарищ майор, я прошу вас сообщить все, что установлено экспертизой и прочее, – вспыхнул Струков, ударив кулаком по подлокотнику кресла. – К прениям мы перейдем попозже…

– Что касается экспертов, то они единодушны лишь в одном – телесные повреждения указывают на го, что в отношении Петровой применялось насилие. В комнате обнаружены следы борьбы. Ну, и самое главное – преступник предусмотрительно уничтожил почти все следы, залив водой квартиру… Совершено хищение. Но даже при этом я не берусь категорически утверждать, что произошло убийство.

Нахохлившийся было Струков оживился и заинтересованно посмотрел на майора.

– Ого, даже вы не исключаете возможность самоубийства, – с ехидцей сказал он. – Впрочем, дайте я сам просмотрю это дело, а вы закуривайте.

«С чего бы это вдруг такая неожиданная милость? – удивился Голиков, так как полковник был некурящим и дымить у себя в кабинете позволял разве что начальству повыше рангом. – Видно, кто-то не хочет, чтобы расширялись рамки расследования, – продолжал рассуждать Голиков. – Тогда можно понять и Владимира Петровича… Он не из тех, кто под танки бросается. А здесь, надо полагать, без драки не обойдется», – майор воспользовался разрешением Струкова и закурил. Свернув из кусочка бумажки импровизированную пепельницу, он, поднявшись, подошел к окну. «Интересно, как там сейчас Чижмин справляется… Орешки ему не по зубам попались, – мысли майора перескочили на другое. – С кем же пила Петрова шампанское?… Анализ крови Борисова пока снял с него подозрения, но алиби его все равно нужно проверить для очистки совести… Если в квартире происходила борьба, то Петрова наверняка должна была кричать, а Березин ничего не слышал… А крик своей жены слышал… Да, много неясностей… Хотя бы это: кто, похожий на Борисова, выбежал" из подъезда? Случайность?… Вряд ли… Сколько времени поднималась Марья Ивановна на свой четвертый этаж?… Принимая во внимание тяжелые сумки и преклонный возраст, минут десять. Вполне достаточно, чтобы вода успела затопить соседей этажом ниже. Хуже всего то, – усмехнулся Голиков, – что воспроизвести в эксперименте действия предполагаемого преступника никто не разрешит».