Получается, что несторианство как нельзя лучше подходило для кочевого быта, поскольку никоим образом его не стесняло. Само учение было записано на свитках и в книгах, что предполагало обязательное распространение грамотности среди последователей Нестория. В основе его учения лежал тезис, что Иисус был не Богом, как учила ортодоксальная Церковь, а всего только совершенным и добродетельным человеком, избранным сосудом, наполненным божественной волей и благодатью, за что и было это учение подвергнуто анафеме ортодоксами.
Такая религия, простая и понятная, находила живой отклик в душах кочевников. Вместе с тем понятно, почему поиски каких-либо вещественных доказательств христианства половцев, не почитавших икон и креста, для раннего периода их истории обречены на неудачу. Хотя уверен, что духовность несторианства уводила половцев значительно дальше от язычества и идолопоклонства, чем ортодоксальность.
Далее. Традиционно считается, что "бабы" в своих руках держат сосуд, хотя при внимательном рассмотрении оказывается, что их часть похожа на свиток, другие - на книгу, и только немногие имеют сходство с сосудом, напоминая в этом случае об евхаристии ("чаше Грааля"), а в двух других - об Учении. В некоторых случаях каменные бабы удивительно схожи с католическими надгробиями Западной Европы того же времени, на которых скульпторы точно так же изображали умерших в парадных одеяниях или доспехах, вкладывая им в руки евангелие или молитвенник.
Аналогия оказывается столь полной, что трудно удержаться от сопоставления брани монахов-летописцев в адрес половцев с их же более поздними инвективами "богомерзких латинов" в "идольском богослужении"! Пропасть, разделявшая в сознании православного духовенства XVI-XVII веков две Церкви, восточную и западную, оказывалась много глубже, чем между православием и мусульманством.
Столь же примечательны другие косвенные свидетельства христианства половцев. Речь идет о русско-половецких браках, занимающих особое место в системе матримониальных связей Древней Руси уже потому, что это единственные известные нам браки Руси со Степью. Никто из предшествовавших половцам кочевников не удостоился родства с так называемыми рюриковичами - ни печенеги, ни торки, ни берендеи, ни угры, ни исламизированные волжские болгары, ни даже хазары, давшие Византии императоров и императриц. Русские князья женились или на дальних родственниках, или на христианках. Обратных примеров до середины и конца XIII века у нас просто нет. Предполагать, что в конфессионально-матримониальном вопросе для половцев было сделано исключение, нет никаких оснований. Остается думать, что половецкая аристократия исповедывала христианство. Последнее тем более вероятно, что, упоминая о браках с половчанками, летописи ни разу не говорят об их крещении.
Что же касается "еретичества" новоявленных русских княгинь, то оно, по-видимому, "гасилось" приобщением к православной обрядности и удостоверялось почитанием икон и креста.
Любопытно и другое. Половцы в своих контактах и симпатиях отдают явное предпочтение христианским народам. На половчанке - внучке Шарукана, дочери Атрака и сестре Кончака - женился в 1118 году вторым браком грузинский царь Давид IV Строитель, хотя придворная грузинская традиция строго соблюдала выбор царицы исключительно из круга христианских народов. Вместе с родственниками жены Давид пригласил для защиты Грузии сорок тысяч половцев, которые в нескольких решающих битвах спасли страну от порабощения турками-сельджуками, особенно прославив себя в битве при Дидгори 12 августа 1121 года.
То же самое происходит и в отношениях половцев с дунайскими болгарами. Кроме их постоянного участия в антивизантийских выступлениях последних, внимание привлекает беспримерный в истории факт, когда при регулярной поддержке кочевых половцев было создано Второе Болгарское царство, первые правители которого - Асеновцы - происходили из рода половецкого хана Асеня. Если вспомнить, что восстание Асеня против Византии шло под знаменем борьбы за самостоятельность болгарской Церкви, выбор царей-иноверцев, а затем и цариц-половчанок был бы практически невозможен.
И наконец, очень важно мнение такого авторитетного арабского путешественника XIV века, как Ибн-Баттута, который в своих записках пишет: "Все кыпчаки - христиане".
Итак, христиане. С этой новой позиции попробуем посмотреть, как складывалась история взаимоотношений половцев с Русью до прихода монголов.
"…Послал в Степь ко вуемъ своимъ"
Большинство наших историков и прежде всего академик Б.А. Рыбаков, в чьих работах наиболее ярко представлены главные постулаты и выводы, убеждены в исконной агрессивности половцев, в их жестокости и вероломстве. Убеждены они и в том, что Русь и Степь жили в постоянной войне, поглощавшей все творческие силы русского государства.
Между тем еще более полувека назад один из самых глубоких исследователей истории половцев Д.А.Расовский писал: "Русская историография несколько преувеличила значение боевой встречи Руси и половцев и в бесплодных и, в сущности, безопасных для существования Руси войнах ее с половцами видела серьезный натиск азиатского Востока на форпост европейской цивилизации. «…» Взгляд этот ошибочен. «…» За мелкими пограничными войнами не было замечено, что настоящего наступательного движения на Русь у половцев никогда не было и, добавим сейчас же, быть не могло из-за нежелания половцев выходить из степей и расширять свою территорию за счет лесостепной или лесной областей. Половецкие войны были статическими, а потому и не могли серьезно угрожать Руси…".
Попробуем сегодня понять, как было на самом деле.
Русские летописи полны сообщениями о военных столкновениях русских князей с половцами, это общеизвестно. Но обратимся к статистике, чтобы выяснить причины возникновения экстремальных ситуаций и определить, как они соотносятся с периодами мирных контактов. Показателен интервал между 1056 и 1200 годами, на котором обрывается так называемый Киевский летописный свод, наиболее полно представленный в Ипатьевской летописи. Тем более что к началу XI - XII веков половецкая аристократия была уже связана с Русью столь тесными узами родства и дружбы в трех, четырех и более поколениях, что даже наиболее резкие в своих оценках половцев историки, хотя и с осторожностью, но начинают говорить о "симбиозе" двух народов и культур, помещая "Половецкую Степь" в число… древнерусских княжеств. Да и как могло быть иначе, если знаменитый новгород-северский князь Игорь Святославич и его братья "буй-тур" Всеволод и Олег по крови были на три четверти половцами?!
Итак, временной интервал - без малого полтора века, на протяжении которого летописцы так упоминают половцев: приход половцев с предложением "вечного мира"; браки между половцами и русскими князьями; участие половцев в княжеских усобицах в качестве союзников; походы русских князей на половцев и ответные набеги и спонтанные нападения половцев на Русь.
Приходы половцев для заключения очередного "вечного мира" с киевским ("великим") князем, как представителем всей Руси, отмечены в летописи пятнадцать раз: в 1093, 1094, 1095, 1101, 1103, 1113, 1140, 1146, 1147, 1155, 1156, 1158, 1163, 1172 и 1192 годах. На самом деле, таких приходов должно было быть столько, сколько "настоловался" в Киеве очередной "великий князь". Всякий раз, когда это происходило, половцы посылали к новому "главе русской земли" представителей ото всех орд с предложением подтвердить мир между Русью и Степью, "да ни мы начнемь боятися васъ, ни насъ". Инициатива всегда исходила от половцев, и ее трудно истолковать иначе, как неизменное желание степняков жить в мире с Русью.
Мирным отношениям способствовали и русско-половецкие браки. Можно не сомневаться, что в летописи мы имеем далеко не полный их перечень. С другой стороны, мы совсем не знаем случаев обратных браков (а они должны были быть!), когда бы за степных ханов выходили замуж русские княжны. В том, что они были, убеждает в первую очередь история вдовы черниговского князя Владимира Давыдовича. Так и не названная по имени дочь городенского князя Всеволодко Давыдовича овдовела в 1151 году, когда в битве погиб ее муж, и она бежала в Степь со своим сыном Святославом Владимировичем, чтобы выйти за половецкого хана Башкорда. Последний не только вырастил пасынка, но и добился для него доли в отцовском наследстве, посадил на престол и затем приходил с ним на помощь к его стрыю, Изяславу Давыдовичу, со своей конницей.