Вот тогда-то Дженроу увидел за вежливостью и воспитанностью пациента другое - древнее, страшное. Во дворе стоял настоящий воин, готовый к сражению; вот он сделал шаг навстречу бегущему быку, вот отступил в сторону перед самой мордой быка и наотмашь хлестнул по шее, да так, что бугай рухнул, словно подкошенный.

Выстрел, как показалось Дженроу, прозвучал на полсекунды позже. Но никто - в том числе сам охранник - потом об этом даже не заикались, вообще не обсуждали возможность того, что бык рухнул от Эльфового удара. Ну правда, что за глупость!

Были и другие мелочи. Однажды Дженроу рассказывали, будто видели господина Ойсина поющим в Камнях: он сидел в центре круга, а воздух над менгирами дрожал и переливался, как это случается над костром. И будто бы видели между камнями чьи-то еще фигуры, однако при приближении ничего и никого, кроме Эльфа, не обнаружили.

А теперь он утверждает, что недавнее происшествие на Острове тоже им вызвано.

- Как вы это сделали? И зачем?

- Как - долго рассказывать, господин Макферсон...

- А вы попробуйте вкратце.

- Этот мир очень испорчен - не внешне, а изнутри, с сердцевины. Нарушены связи, с помощью которых прежде можно было исцелять прикосновением, творить новые чудесные вещи, музыку, танцы. Гармония - это не абстрактное понятие, или, если хотите, не менее абстрактное, чем атомы или молекулы. Из-за того, что вы чего-либо не видите, не следует делать однозначный вывод: "не существует"! Хотя в случае с гармонией... ее уже почти не существует в этом мире. Есть места, где она еще сильна: такое, например, как наша картинная галерея. Там любой из вас, даже не отдавая себе в этом отчета, может восстановить гармонию своего тела и духа.

- Вы обещали рассказать о том...

- Да, я помню, господин Макферсон. Именно к этому я веду. Бывают места, где гармония еще сильна, а бывают - времена, точнее, точки во времени и пространстве. Первого ноября был Самайн, одна из таких точек - и здесь, в Камнях, я наконец-то рискнул пройти через преграду, хотя и знал, что шансы малы.

- И что же случилось?

- Я почти добился своего. Но не учел одной мелочи. Сквозь пробитую брешь туда, в сид, стал просачиваться ваш гниющий мир. И фении Мананнана поднялись на защиту сида, и оказалось, что единственный выход - вышвырнуть меня обратно, а вместе со мною и ваш мир. Это и случилось.

- А Камни? Почему разрушены менгиры? Это тоже ваших рук дело?

- Посудите сами: если прорвался я, значит, сможет кто-нибудь еще. Стечение обстоятельств - и снова будет пробита брешь, а залатают ли ее во второй раз? Вот поэтому и...

- Что же теперь вы намерены делать?

- Жить. Конечно, я понимаю: в одиночку мне не излечить ваш мир, не вернуть в него гармонию. Но хотя бы отчасти...

- Ну что же, спасибо за беседу, господин Ойсин.

Макферсон покачал головой, присел рядом с аквариумом, долго разглядывал полосатых змееподобных рыбок, сновавших меж подводными растениями.

- Что скажете, инспектор?

- Занятные существа, - произнес тот, не оборачиваясь. - Им наша жизнь: ходить на ногах, воздухом дышать, - тоже показалась бы лишенной гармонии. ...Почему вы ему верите, Дженроу?

- Я? верю?

- Оставьте, я сейчас с вами говорю не как представитель следственной комиссии. Ну, так почему?

Губернатор и по совместительству директор лечебницы пожал плечами.

- Что-то в нем такое есть. Настоящее.

И добавил, неожиданно для себя:

- Чего у большинства давно уже нет.

- Поэтому вы уничтожили в базе данные о господине Ойсине - о том, когда он впервые поступил в лечебницу - тогда еще не на Остров Блаженных, а в ту, дублинскую. - Инспектор не спрашивал, инспектор делал выводы. - А что анализы? Наверняка ведь вы брали у него образцы крови, кожи и тэ дэ. Каковы результаты?

- Обычный человек, - честно признался Дженроу. - Состояние телесного здоровья - идеальное.

- Ага. - Макферсон наконец выпрямился и отошел от аквариума. Поглядел в окно: - Ну, думаю, на том и закончим. Предпочитаю не летать по ночам, суеверен, поэтому отправлюсь сейчас - до сумерек успеем вернуться на землю. А с вашим делом... видимо, оно войдет в историю как еще одно неразгаданное, странное происшествие. Благо, никто не пострадал, так что забудут о нем быстро.

И уже прощаясь, добавил, как бы невпопад:

- А все-таки вряд ли рыбам понравилось бы жить на суше, даже если бы они обзавелись легкими. Нескольким первым поколениям - точно не понравилось бы!

Золотистый, похожий на феникса самолетик поднялся над Островом и сделал круг, разворачиваясь, чтобы лететь к Большой земле. Инспектор Йен Макферсон рассеянно выстукивал пальцами по подлокотнику, глядя в иллюминатор.

Остров отсюда казался миниатюрным, зажатым в удавке бетонного забора. Бурые холмы, среди них - белые домики лечебницы, окна блестят в лучах заходящего солнца, люди выглядят не больше муравьев.

Инспектор присмотрелся. На одном из холмов стоял человек.

Может, именно здесь находились Камни, может - нет. Но Макферсон ни секунды не сомневался в том, кого именно он увидел. И он знал, абсолютно точно знал, что господин Ойсин там делает.

Поёт. И будет петь каждый день - приходить и петь, глядя с холма на бурый пейзаж, на белые домики, на забор и свинцовые волны за ним.

Будет таким образом восстанавливать гармонию в мире.

Смешно! Только сумасшедший мог до этого додуматься.

"Надо бы, - подумал Макферсон, - чтобы Дженроу запретил ему ходить туда. Все-таки..."

А Дженроу в этот самый момент укладывался спать. На душе у него было неспокойно, предчувствие сна сдавливало грудь.

Тот сон впервые приснился ему ночью, которая для всего остального мира растянулась на трое суток. С тех пор в душе Дженроу поселился ужас, и ложась в постель, губернатор Острова Блаженных всегда плотно задергивал шторы и проверял, заперта ли дверь. Но ни шторы, ни дверь не спасали - и среди ночи он просыпался, потный, с отчаянно бьющимся сердцем, хватая воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег.

Именно берег являлся Дженроу в том сне - берег Острова Блаженных, хотя забора на том берегу почему-то не было. Белой бронзой таял закат, первозданная тишина снисходила на землю, на море, - и вот из-за холмов вдруг выезжали всадники: один, другой, пятый... их становилось всё больше, рослых, светловолосых, сероглазых, в алых плащах; всадники мчались вдоль кромки прибоя, у их седел покачивались круглые предметы, с которых что-то капало на песок, но закатное солнце слепило Дженроу глаза и он не мог разобрать, что же это там у них...

Всадники мчались, хлопали на ветру их плащи, развевались волосы, сверкали наконечники копий. И перестук лошадиных копыт гремел колокольным звоном.