На этот раз Утенок провозился над ее репродуктором много дольше, чем вчера, а когда кончил, на столе остались проволочки, куски изолятора и мелкие железки.

— А энти-то?… — подозрительно указала на них бабушка. — Энти-то куда?

— Никуда… — смутился мастер, шмыгнув носом. — Ненужное… Сейчас заговорит нормально.

Но радио не заговорило совсем. И бабушка молчала. Утенок сказал, весь красный:

— Катушка перегорела… И напряжение… Не дает эффекта… Надо бы выдержку…

Тут он вспомнил, что «выдержка» бывает в фотографии, и умолк…

— Знаете что, — вдруг нашелся Утенок. — Я, бабушка, возьму его домой. Там в катушке надо обмотку менять… Я сегодня и принесу… Ладно, бабушка?..

— Бери! — безнадежно махнула рукой Прокофьевна. — Батюшка ты моя радио… Было бы мне к монтеру…

Утенок с репродуктором под мышкой выскочил от Прокофьевны.

Через несколько минут, сжимая в кулаке жестяную коробочку с деньгами на «конструктор», Утенок бежал к магазину «Радиотовары»…

…Потом он снова пришел к Прокофьевне и принес репродуктор:

— Готово, бабушка. А вы боялись. Смотрите, как стало.

Включил. Радио заговорило громко и чисто.

— Голубчик ты мой! — даже прослезилась бабушка. — Какой же ты мастер-то — не знала…

— Станет ерундить — зайду, посмотрю… — угрюмо ответил Утенок и сразу же ушел, с ненавистью покосившись на Яшку, который только что вернулся с ночной прогулки и ел из блюдечка суп.

Поминутно шмыгая носом, Утенок прошел прямо в сарай, прихватив по дороге топорик для колки лучины. Закрывая дверь, глянул по сторонам — нет ли кого? — и изо всех сил швырнул об пол коробочку-копилку. От удара она открылась, и оставшаяся мелочь со звоном раскатилась по всему полу. Потом сел на корточки и, запустив руку под верстак, выдвинул оттуда… бабушкин репродуктор.

— Тварь! — сказал он дрожащим голосом и сжал топорик. — Вот я тебя сейчас починю!.. Я тебя так починю… Будешь знать, как… как… мой… «конструктор»…

Он не выдержал и заплакал. Посидел, глядя в темноту под верстак, откуда в разные стороны разбегались потревоженные пауки, потом отшвырнул топорик и обратился к особой полочке, с грудой разных потрепанных книжонок («техническая литература» — говорил Тимка). Пауки и к ним приспособили концы своих сетей; паутина была мохнатая от пыли; пыль лежала на книжках такая, что хоть пиши по ней пальцем: давно не трогал Тимка своей «технической литературы».

Сейчас он сложил ее прямо на пол и стал торопливо в ней рыться, сев рядом. Выбрав нужную книжонку, Утенок полистал и уткнулся в нее носом.

Он читал долго, шевеля губами и водя пальцем по каким-то чертежам:

— Сюда… Это — правильно… Это тоже… Так…

В приоткрывшуюся дверь он случайно увидел, что кот Яшка, опустив голову и хвост, даже не глядя по сторонам, прошел в курятник. Прикрыть тихонько дверь — и попался кот! Но Утенок только взглянул на него мельком, равнодушно, как будто это был вовсе и не Яшка, а какая-нибудь совсем обыкновенная курица.

— Мембрана… так… сюда плюс… А это — клемма… Минус… Ага… Ага-га-га-га! — вдруг загоготал Тимка, как гусь, упав на живот, подтянул к себе репродуктор и принялся — который раз! — ковырять его отверткой.

Наконец из репродуктора, подключенного к замысловатой системе проводов и проволок, свисающих с потолка, раздался чистый громкий голос:

— …нуту слушайте концерт.

Утенок выскочил во двор и запрыгал, как кенгуру. Он распахнул дверь курятника. Застигнутый врасплох кот Яшка съежился в углу.

— Ага-га-га-га! — топая ногами, надвинулся на него Тимка, но когда кот шмыгнул к двери, дал ему проскочить во двор, хотя ничего не стоило поддать его ногой.

После этого Утенок вернулся в сарай. Радио играло! Подумав, Утенок поднял с пола обе половинки коробочки и долго ползал на коленях, отыскивая и собирая раскатившиеся монетки. Он подобрал все и коробочку спрятал. Их осталось мало — опять сначала копи! — но почему-то было не жалко, и Утенок принялся соображать, как бы сделать из репродуктора телевизор…

Никогда Тимку Утенка так несправедливо не обижали. Что мамы имеют привычку расстраиваться и ругаться по разным пустякам, это давно всем известно, но вчера Утенку попало — хоть кто скажет — ни за что.

Другие вон мальчишки зря болтаются целыми днями неизвестно где: как убегут утром на речку, или в лес, или еще куда, так до ночи их лучше не ищи — и ничего. А Утенок почти целых два дня сидел дома, никуда не ходил. Помогал маме изо всех сил. Маленького поросенка, которого недавно купили, развлекал, чтобы тот скорее привык и не скучал по своим поросячьим родственникам, — обливал его холодной водой из кадки, гонял по двору «для физкультуры» и учил ходить на задних ногах.

Потом полдня выковыривал косточки из вишен для варенья. После на зубах сделалась такая оскомина, что на вишни противно было смотреть. А когда варенье сварили, пенок оказалось так много, что они могли бы и прокиснуть, если их не съесть… И Утенок их съел.

Больше он уже ничего делать не мог, даже когда мама попросила принести из колонки воды взамен вылитой на поросенка, — он не мог: лежал в сарае, и его тошнило. Лучше бы он тогда заболел и умер. А не заболел и не умер он только потому, что обратил внимание на ножную швейную машину, которая стояла в углу под пыльной рогожей. Сколько себя помнит Утенок, она всегда стояла там, пылилась без всякой пользы. И Утенку пришла в голову великолепная мысль: а что если взять эту бесполезную вещь и сделать из нее точило! Круглый точильный камень тоже давно валялся в сарае, только крутить его было нечем.

Если этот камень приспособить к швейной машине (кое-что, конечно, от нее придется отломать, а потом, если понадобится, все это можно и обратно приделать!) и наточить все, какие есть в доме, ножи и ножницы — вот мама обрадуется! Тошнота сразу прошла. Утенок раскутал машину и, вооружившись молотком и зубилом, приступил к отламыванию ненужных частей. Они очень крепко держались… Случайно в сарай заглянула мама…

Словом, сегодня Утенок, как только проснулся, сразу ушел из дому, даже завтракать не стал: очень нужно! Ни завтракать, ни обедать, ни ужинать он теперь вовсе не будет — пусть знают! Хотел сделать лучше, а тут, не разобрав в чем дело…

Он дошел до реки — там одни только маленькие ребятишки плескались на мели (и кто их, таких, на речку пускает! Их бы по затылку!) — и побрел вдоль берега: будет вот так все идти и идти, все дальше и дальше, и совсем куда-нибудь уйдет…

Взойдя на мост, он остановился, потому что там знакомые мальчишки окружили рослого загорелого парня в тельняшке — Костю, которого все звали «Моряк»: он был настоящим моряком и раньше плавал на разных кораблях, а теперь работал в ДОСААФе.

Длинный Горька сразу с ним подружился: в ДОСААФ Горька еще в школе вступил, но теперь и он и все друзья забросили свои игры и только и делали, что неутомимо изучали морское дело, особенно когда Костя достал где-то шестивесельную лодку и стал учить их настоящей «флотской» гребле. Ну и гордились же они: поглядите-ка, что у меня за огромные мозоли на ладонях — это от весел; пощупайте, ведь правда, — куда тверже стали мускулы, где вам, «сухопутным», знать, как восхитительно ноет все тело после двухчасовой работы тяжелым веслом — это развивается вся мускулатура!

А разве Утенок не стал бы грести веслом, запоминать сигналы флажками и другие прекрасные вещи, которым Костя Моряк учил мальчишек? Еще как стал бы, да только мальчишки взяли моду постоянно насмехаться над его изобретениями, а Горька — больше всех…

Сейчас они о чем-то горячо рассуждают с Костей. Утенку очень хотелось узнать, о чем это они рассуждают, и он решил на минуту задержаться и послушать, а уж потом идти куда глаза глядят…