В первую же ночь в портовой тюрьме Шпиган поставил себе задачу: "пережить, хотя бы на один час доносчиков". Месяцы шли, казалось, что неволя и допросы не кончатся никогда, но он оставался верен своей "идее-фикс" - пережить "их". Он видел, как европейские сокамерники в этой азиатской тюрьме теряли надежду, впадали в отчаяние и переставали есть. Их живьем пожирало чувство обреченности, а Боб-то знал, что обреченность только изобретение следователей, выдумка глупее, чем сказка о том, что "преступнику положено сидеть в тюрьме". Он не позволял унынию и злобе овладевать собою, поскольку и то, и другое выматывали силы, он экономил в себе "что только мог". Другие отворачивались от реальности, погружались воспоминаниями в прошлое, теряли чувство времени... Боб Шпиган был устремлен всеми помыслами и надеждами в будущее.

"За пятнадцать лет своей авантюрной жизни, - сказал он, - я ввязывался во многие свалки, но тюремную битву, самую трудную, мне приходилось вести против самого себя..."

Примечательно, насколько эти слова перекликается с рассказом, поведанным почти тридцать лет спустя Григорием Пасько, капитаном второго ранга ВМС РФ. Проведя в камере Владивостокского СИЗО свои двадцать месяцев, включая восемь в одиночке, он записал:

"...Я приближусь к той грани человеческого сознания, за которой начинается бессознательное. И испытаю жуткое желание переступить эту грань. От вывода до крика, от крика до мычания, от мычания до физической боли в голове и груди переходил я изо дня в день, путая дни и ночи, с одним приказом самому себе: не сдаваться".

Разумеется, на кафедре Алексеевских информационных курсов под Брюсселем Боб Шпиган появился много позже своих тюремных университетов. Трудно сказать, таким же энергичным и жизнерадостным он выходил из камеры или нет. Но и спустя пять, а может и семь лет после гонконгской отсидки он, хотя и производил впечатление "человека без возраста", все же держался нарочито по-мальчишески. На занятиях, если Боб распалялся, трудно было понять, кто же перед слушателями - детектив международного класса или святоша. Все-таки тюрьма надломила его. Он стал преподавателем потому, что не мог больше работать в полную силу.

"В камере, - сказал он, - мне хотелось, чтобы на меня всегда падал свет, излучаемый Господом. Я был благодарен Ему за силу моего отчаяния. Оно позволяло мне вырываться из апатии...".

А допросы? Как он боролся на допросах?

Боб Шпиган ответил: "Следствие может вытащить из вас, хотя бы клещами, любые показания. Однако, что именно эти показания должны доказывать зависит только от вас".

Может, так с ним и было. Но рубцы от клещей на руках, судя по всему, остались. Боб никогда не появлялся на внутренней лужайке Алексеевского кампуса в рубашке с короткими или закатанными рукавами.

Раздел Девятый "ГАМБУРГСКИЙ СЧЕТ"

1

Разведка подобно политике есть искусство возможного. Профессиональные шпионы по найму затрачивают значительную часть времени и усилий на то, чтобы приспособить это искусство к специфике своего ремесла. Шпионы придают большое значение выявлению всех, включая незначительные и сомнительные, ситуационных возможностей, прикидывая будущий баланс исхода дела. Даже относительно слабый деловой и финансовый расчет, если его подкрепить скрупулезным изучением мелочей и прошлым опытом, может лечь в основу предприятия.

Шпион и его работодатель хорошо осведомлены относительно суровых реальностей и низменной суетности своих забот. Будучи людьми прагматичными, оба знают, где именно положено обретаться им в общей схеме человеческих отношений. Но тот и другой лучше кого-либо знают также, во-первых, собственную цену, во-вторых, цену за последствия рисков, которые несут, и, в-третьих, цену продукта своего производства, который никакими иными путями не добывается. Сложив все эти моменты в некоей формуле, они и выставляют шпионские ценники на информацию или PR-акции по своей линии.

Шпионская деятельность, как и всякое свободное индивидуальное предпринимательство, является эффективной тогда и там, когда и где она с финансовой точки зрения ведется расчетливо, экономно и избирательно. Какой смысл затевать чрезмерно расходную и, вполне возможно, сурово наказуемую уголовно операцию, если информацию или какие-то PR-компоненты, запрашиваемые заказчиком, можно получить с помощью менее дорогих и "мягких средств" - путем перегонки прессы, передач радио и телевидения, через запуск масс-медийной шумихи, из материалов публичной библиотеки, Интернета или по запросу у правительственного или частного агентства, имеющего право продавать ее? Наконец, отчего бы просто не предоставить клиенту соответствующую аппаратуру вроде перехватчика светодиодных импульсов, который подслушает полностью и без остатка "электронный шепот" любых компьютеров с достаточного расстояния даже, скажем, через бронированное стекло, и не оставит никаких следов? И так далее...

Между тем, на услугах шпионов настаивают довольно часто, не считаясь с расходами, и, более того, без крайней надобности, а случается и контрпродуктивно.

Есть некий закон, действенность которого подтверждена практикой. Суть его заключается в том, что качество шпионажа непременно снижается, если его используют не для получения из закрытых источников, во-первых, секретной и, во-вторых, действительно необходимой информации. Профи, помимо работы, определенной указанными двумя критериями, за иные подряды или не берется, или находит способ от них отвертеться. Шантаж, угрозы, любые "зловещие", гангстерского типа PR-маневры опускают профессионала.

Втягивание в общественные склоки и битвы по переделу собственности превращает шпиона в подельщика, повязанного корпоративным интересом с заказчиком. На этом пункте для него заканчиваются отношения подрядчик-наемник. Неминуемо придется сделать следующий шаг - по ноздри увязнуть в политической, финансовой, общественной и любой другой трясине, то есть в том, что можно назвать "наркотической зависимостью" какого-то политика, некоей корпорации или партии от неутолимой жажды собственности, интриг, скандалов и разборок. Шпион в этом случае становится ферментом общественного невроза. А такую привилегию следует оставлять средствам массовой информации. Шпион выдает продукцию и, тем более, ставит свою подпись под ней, не для публичного обозрения подобно журналистам.

Между профессией шпиона и журналиста, специализирующегося на расследованиях, существует, хотя и тонкая, но непроницаемая переборка. Переборку эту обычно видят далеко не все. Структуры, как правительственные, так и корпоративные, а также частные лица, обладающие избытком средств и нехваткой здравого смысла, часто выступают энтузиастами создания сыскных контор или артелей, которые занимаются шпионажем там, где могли бы разобраться в происходящем подготовленные и толковые репортеры, более или менее не всегда и всем продающиеся. К сожалению, в закрытых, тоталитарных и так называемых "переходных" обществах знающие цену своим взглядам журналисты почти не водятся. Именно следствием этого и является то, что затевается множество мелких и незрелых "игр в шпионов", дискредитирующих честь ремесла и шпиона, и журналиста. Ввязываются в них от не слишком большого ума жаждущие званий и денежных фондов младшие и средние клерки спецконтор и того же сорта репортеры.

Особенно нелепо и недостойно такое выглядит, когда шпионажем увлекаются, считая его всемогущим, власть имущие. Предлагаемые "сверху" правительственным или частным спецконторам подряды напоминают, случается, по сути своей предложение обойти все лотерейные киоски в стране и в каждом заполучить билетик с главным призом. С плохо скрываемым удовольствием недобросовестные профи, глумясь в душе, растранжиривают фонды, да и рабочее время, чтобы выдать заказчику груду не выигрышных билетов для финансового отчета, хотя игра сама по себе доставила всем удовольствие, и даже случались мелкие удачи. Естественно, сопроводив отчет "достойными" донесениями. А ведь тем временем кто-то действительно сорвал где-то самый большой выигрыш!