Поднять в одиночку дело с угоном было не просто и по соображениям техническим, и в плане отсутствия моральной поддержки. В сообщники вырисовывался Михаил, тем более на днях я обнаружил концы, как устроить товарищу квартиру в новостройке неподалеку от деревни. Я - квартиру, он - угон. Кстати, свои доллары и часть моих он вложил в партию японской аппаратуры, выгодно продал ее и теперь мог обставиться как большой человек.

Был я в гараже, сидел в яме, разбираясь в болезнях своей гнилухи, когда подкатил Михаил в новорожденной, только-только с завода, интуристовской "Волге" - клыкастой, чистенькой, асфальтового цвета; я перекосился, сравнив эту конфетку со своим аппаратом. Из машины вышла девица в невзрачном пальтишке, розовой вязаной шапочке, очечках, с золотушным, испещренным родинками лицом.

- Моя невеста, - представил Михаил. - Нина. - И я пожал ее костлявую, птичью лапку.

Была она серьезна, деловита, причем настолько, что сразу представилось: служит, наверное, в бухгалтерии какого-нибудь бумагоуничтожающего ведомства, работу свою воспринимает всерьез и всем в этом мире довольна. Тоскливое, короче, впечатление. Мымра. Вот парадокс, кстати! Мишка неглупый, жизнерадостный малый - и выбрал такое горе от ума. Пойми душу человеческую и тайну любви. Да, еще. Когда ручку ее пожимал, вдруг понял, что так же, как она не нравится мне, я не нравлюсь ей. Вообще-то закон: если неприятен тебе человек, значит, он от тебя тоже не в восторге.

Нина эта, вжав головенку в воротничок кошачий, как цуцик торчала в "Волге" и читала книженцию, а мы с Михаилом производили в гараже осмотр моего тарантаса.

- Чтобы сию автомобилю в люди вывести, - заключил Михаил, - год отдай. Считай, документы купил. Хотя, конечно... Машина в отличие от скрипки Страдивари со временем ценности не приобретает...

Он был в новенькой дубленке с белым, как цыплячий пух, воротником, при галстуке, джемпере и в черных диагоналевых брюках. Рожа его цвела от счастья, любви, надежд, преуспевания, и вихры златые курчавились из-под бобровой шапки.

Я-в грязной спецовке, с руками как у негра, присел на верстак. Закурил. И выдал неторопливо идейку. Мишка слушал, тускнея взором.

- Обалдел? - спросил он с презрением. - Знаешь, как это называется?

- Закон оскорбим, да? - усмехнулся я. - Тайное хищение. Ужас какой! А знаешь, как называются операции с иконками и с денежками, где старичок в буклях? Там, в кодексе, за такое на всю катушку предусмотрено. Конечно, с иконками - не марко, тут мы благородные жулики, а там - грабители, шпана, но суть-то одна. - Я говорил, а сам диву давался, познавая с каждым словом, что мы всамделишные, натуральные преступники. И, с позиции государственности, опаснейшие, вероятно, элементы, учитывая наш криминальный потенциал. А раньше не доходило почему-то. - Затем так, - вещал я. - Устраиваю тебе квартирку. За дело подобного рода надо отстегивать. И будь здоров сколько. Но это - мой вопрос. Так что помощь твоя финансово компенсируема.

Это был аргумент. Физиономия Михаила обмякла. Настроение я ему, конечно, подпортил.

- Ну, подумаем, - сказал он, переминаясь в новых, как из пластмассы отлитых башмаках. - Но если накроет ГАИ, я ни при чем, учти.

- Мы есть джентльмен! - вспомнил я Кэмпбэлла, а вслед за тем зону, которую видел однажды из окна поезда: серый деревянный забор, рогатки сигнализации в шишечках изоляторов, нити колючей проволоки, ряды беленых бараков... И жуть взяла. На миг осекся. Может, на фиг? "Волги" эти, блатные квартиры, модные видео- и аудиосистемы... Нет, что-то зудело, талдычило: ты везучий, прорвешься. И я покорно отдался водовороту судьбы - куда выкинет, там и будем... Смутно, конечно, понимал, что люди за этим забором и проволочными ограждениями думали то же самое, но... я же везучий! И потом - каждому всегда кажется, что он не каждый...

Гаражик, в смысле дверь, мы уговорили в момент: лом - проблема с замками разрешилась в течение секунд.

Вошли. Пыльная, настоявшаяся духота. Расплывчатый кружок света от фонаря маленькой луной проплыл по зачехленной "Волге", метнулся по стенам: стеллажи, на них - покрышки, канистры, банки с автокосметикой...

Мишка прикрыл дверь и погасил фонарь. Миг темноты. Меня от макушки до пяток как током пробрала дрожь. Это было настоящее преступление - откровенное и дерзкое. Как безумие или сон.

Замок у машины оказался хитрым: пришлось курочить окантовку, вскрывать ветровичок и уж после, изнутри нащупав ручку, открыть дверь. Работали мы, как полагается, в перчатках. Я был мокрый насквозь от тихого ужаса и напряжения.

- Открой капот, - просипел Михаил из темноты. Он то и дело гасил фонарь со страху.

Я нащупал скобу привода, нажал на нее, как на гашетку, и тут раздался страшенный грохот, будто упал комод. Обезумев, я вывалился из салона, став на карачки. Замер, ощущая, как по лбу прохладными червяками ползут струйки пота.

Секунду стояла какая-то библиотечная тишина.

- В яму... сука, - донесся сдавленный болью голос товарища. Мишка, поднимая капот, сверзился в смотровую яму.

- Ты... в порядке? - пролепетал я.

- Фонарь... - Он искал фонарь.

Вскоре внизу замерцал свет. Михаил, кряхтя, выпростался из-под брюха машины. Сел на корточки, спиной упершись в боковину бампера. Отдышался. Тихо, истерически хохотнул, качнув головой.

- Ничего, старик, - сказал я, справляясь с испугом. - Сядешь как-нибудь после душа, кафеля и полотенец напротив шикарного цветного телека в новой квартире, нальешь в высокий бокал мартини, обнимешь жену-красавицу.... И вспомнятся страдания, и решится, что было за что.

Мишка безмолвствовал. Я понимал: сейчас перед нами обоими стоял один и тот же вопрос: может, уйти? - но понимал и то, что вопроса этого никто не задаст вслух - поздно уходить.

- Если еще руль на замке, тогда... - сделал я попытку к отступлению.

Михаил навел фонарь на руль. Замок зажигания нас поразил: хозяин, вероятно, был полный кретин: поставить на двери черт знает что, превратить ее буквально в сейф, а к зажиганию подвести хлипкий, разболтанный замочек от горбатого "газика" времен моего отрочества.

- Замок-то! - озаряясь улыбкой, возликовал Михаил. - Гвоздем включим, копейкой, ядрена вошь! Аккумулятор ставь! Живо!

Я вытащил старый усопший аккумулятор, подернутый паутиной, вставил наш. Затянул клеммы. Подкачал бензин. Тосол был в норме, масло - по уровню. Шепнул Мишке, склонившись над двигателем:

- Давай! Пуск!

Тот торжественно вздохнул.

Я приготовился к глухому стрекоту стартера, первой вспышке в цилиндрах, тупо уставившись на неподвижный пока винт вентилятора.

Послышался лязг и одновременно с ним - такой звук, будто пырнули ножом мешок с крупой.

- Чего... там? - осторожно спросил я, светя фонарем на лобовое стекло.

Мишка вращал влажно блестевшими, изумленными глазами и страдальчески сопел. Рука его была словно приклеена к замку. Я заглянул в. салон и чуть не потерял сознание... Бледную, конопатую Мишкину руку держали, сомкнувшись на ней, огромные, хищно отливающие голубым металлом щипцы. Кровь черными тяжеленными каплями медленно выступала из-под проткнувшей запястье стали и извилисто текла по белым, как гипсовым, пальцам, мертво державшим новенькую, девственно блистающую копейку.

- Нога, - сказал Михаил ошарашенно.

Я посветил фонарем на педали. Та же картина. Щипцы, ухватившие лодыжку и насквозь прокомпостировавшие ее. Вот тебе и замочек с ноготочек! Коварная приманка!

- "Секретка", - посоветовал Мишка голосом, полным терпения и страдания. - Ищи!

"Секретку", размыкающую мертвую хватку щипцов, мы не нашли, система была продумана изуверски-хитроумно.

Я вытащил из сумки с нашим преступным инструментом ножовку. Страха не было. Была стерильная опустошенность мыслей. С гудевшей головой, перемазавшись в крови, я пилил проклятый капкан, чей демонтаж без специального съемника исключался. Полотно было отменное, японское, но одно я сломал, а затем сломал и запасное.