30 мая 1911 года состоялась торжественная передача музея городу Смоленску.

«То неотвратимое, давшее себя знать еще в 1905 году, приближалось. С отчаянием Тенишева наблюдала фатальный для государства ход событий: распутинщина, бессилие властей, продажность чиновничества, война, изнурявшие государство. Все вокруг и в Смоленске было полно неясной тревоги. Какие-то люди являлись в талашкинские мастерские и школу, призывали „сбросить ярмо“. То и дело княгиня ловила на себе косые взгляды. Вслед неслось: „богатеи“, „душегубцы“, „напились нашей кровушки“. Кто, зачем учил этому подростков? Лузга от семечек на полу классов, камень, брошенный в окно мастерской. За пять часов до наступления нового, рокового для России года Мария Клавдиевна записала: „Что-то нам сулит 1917 год?“

Октябрьский переворот застал Тенишеву уже во Франции. Из России приходили ужасающие вести. Княгиня купила под Парижем кусок земли и назвала Малое Талашкино.

А то ее «большое» Талашкино? Ее музей и подаренное ему блюдо собственной работы с надписью «Владейте, мудрые…»? Что теперь будет с ними?

После революции музей «Русская старина» постигла участь многих художественных собраний. Коллекции перегруппировывались, их «выживали» из собственного помещения, и, наконец, они оказались в чужих, совершенно не приспособленных для хранения. И, само собой, сделались недоступными для людей. Все, что было построено в Талашкине, постепенно ветшало, растаскивалось местными жителями и в конце концов сошло на нет. В церкви Святого Духа, построенной Тенишевой и расписанной Н.К. Рерихом, хранили картофель. Гробница В.Н. Тенишева была разорена, а его прах выброшен. Имя же княгини, не желая прослыть «неблагонадежными», старались не упоминать.

Надо было пройти многим десятилетиям, чтобы на Смоленщине поняли: она теряет свой шанс быть интересной соотечественникам и миру не только историей, но и сокровищами культуры. Не местное чиновничество, а рядовые музейные сотрудники берегли то, что осталось, спасали, как могли, казалось, уже никому не нужные картины и рукописные псалтыри, страдавшие от сырости. У кого-то оставались старые планы, чертежи, фотографии. Берегли, как принято в России, «на всякий случай». И он настал, этот случай, когда в Талашкине застучали топоры. Снова поднялось бывшее школьное здание, теперь отведенное под музей, в котором со старых фотографий спокойно и чуть печально смотрит на «племя младое, незнакомое» смоленская княгиня.

Годы испытаний на чужбине. Их скрашивала лишь работа. Мария Клавдиевна с удовольствием приняла предложение заняться костюмами к опере «Снегурочка». В отличие от российских чиновников здесь театральные менеджеры понимали, с человеком каких знаний, вкуса и творческой фантазии имеют дело. Наверное, впервые Тенишева не вкладывала в дело своих денег, а, напротив, безоговорочно получала их от дирекции театра: «Мне был предоставлен неограниченный кредит, – вспоминала она. – Так как подходящей материи для костюмов достать было негде, то я сделала все сарафаны вышитыми сверху донизу, и обошлось это, конечно, недешево.

Кокошники, ожерелья, шугаи, мужские костюмы – все прошло через мои руки, а корона царя Берендея была сделана мной собственноручно в моей мастерской».

Тенишева сделалась Мастером. Это был итог не только природных дарований, но и величайшей требовательности к себе. И оставив за собой разоренное революцией дело всей жизни, довольствуясь крохами от некогда колоссального состояния, она не потеряла творческого азарта и жажды созидания. В маленькой мастерской Тенишевой допоздна светились окна. «Работоспособность ее была изумительна, – вспоминала Е.К. Святополк-Четвертинская. – До своего последнего вздоха она не бросала кистей, пера и шпателей».

Малое Талашкино Тенишевой под Парижем было уютно и безопасно. Оно совсем не напоминало то, другое, оставленное ею и снившееся в счастливых снах.

Мария Клавдиевна Тенишева умерла весной 1928 года. Похоронили ее на кладбище Сент-Женевьев де Буа. Навестивший княгиню незадолго до смерти Иван Билибин писал: «Она по-прежнему была полна любви к России и ко всему русскому».

…После ее смерти прошло больше трех десятилетий. В отдел культуры Смоленского горисполкома пришли две старушки и сказали, что, будучи еще совсем молодыми женщинами, состояли в добром знакомстве с Марией Клавдиевной. А теперь им пора исполнить свой долг.

Из потрепанной старомодной сумочки одна за другой стали появляться редкостной красоты драгоценности: броши, кулоны, браслеты, кольца, изумрудные россыпи, блеск бриллиантов, густая синева сапфиров, вправленных в золотую оправу.

Посетительницы объяснили, что, уезжая, смоленская княгиня просила сберечь драгоценности до лучших времен, которые, как ей думалось, обязательно настанут. В случае чего просила передать их музею. К вещам прилагалась опись. Старушки просили проверить и принять.

Автору статьи в запасниках смоленского музея посчастливилось видеть последний подарок княгини и даже держать в руках кое-что из сокровищ. Изящные часики, украшенные вставками из синей эмали и бриллиантами, исправно идут, когда их заводят, и даже наигрывают тоненькую хрупкую мелодию.

Людмила Третьякова

Мак-Кинли вызывает гордость. Американцы говорят: «Наша гора». Но это теперь, когда предел высоты Северной Америки стал известен и популярен во всем мире. Всего полтора века назад про заоблачную серебряную шапку знали лишь аборигены, которым она внушала суеверный ужас. Сегодня гора обрела славу. Каждый, кто проделал путь от ее подножия до вершины, может мысленно наградить себя необыкновенным знаком: «Я был на Мак-Кинли». Казалось бы, о Мак-Кинли известно все. Мы знаем имена самого молодого и самого пожилого победителей высоты, даты первой посадки самолета на ледники и первого восхождения на собачьих упряжках. Неясно лишь одно, самое главное – кто был первым покорителем легендарной вершины.

Мак-Кинли находится почти в самом центре Аляски, в середине могучего горного хребта. Первыми из белых людей еще в те времена, когда Аляска принадлежала России, ее увидели русские. Правитель Русской Америки, выдающийся мореплаватель и ученый Фердинанд Петрович Врангель, нанес пик на географическую карту. В 1896 году молодой золотоискатель Уильям Диккей сообщил миру о самой высокой горе Америки – более шести тысяч метров. Диккей предложил назвать ее в честь только что избранного президента США Уильяма Мак-Кинли. Теперь на заоблачный пик, находящийся рядом с Полярным кругом, предстояло подняться. В сентябре 1906 года сорокалетний полярный исследователь Фредерик Альберт Кук объявил о своей победе над высотой. Газеты на первых полосах цитировали его телеграмму: «Мы достигли вершины Мак-Кинли новым путем, с севера…» Но скоро за первой сенсацией последовала вторая – Кук обманул американцев, а гора Мак-Кинли так и осталась непокоренной.

В 1913 году преподобный Хадсон Стак совершил успешное восхождение на гору. Он-то и был назван официальным первооткрывателем. Следующая экспедиция, которая отправилась в путь в 1932-м, закончилась трагедией. Имена двух ее участников открыли мартиролог, который «гора-убийца» пополняет практически каждый год. Люди гибнут от адского холода и недостатка кислорода, падают в бездонные пропасти или трещины ледников.

В 2002-м состоялась уникальная российская экспедиция Матвея Шпаро: в составе команды из 11 человек было двое инвалидов в креслах, поставленных на лыжи.

Высший альпинистский пилотаж – подъем на Мак-Кинли зимой, когда температура падает ниже –60. Для известного японского путешественника Наоми Уэмуры этот путь стал последним. В январе 1998 года россияне Артур Тестов и Владимир Ананич достигли вершины пика и благополучно спустились вниз. На Аляске помнят имена этих и многих других отважных восходителей, а вот доктор Кук почти забыт. Между тем его тайна так и осталась неразгаданной. Побывал ли он на вершине Мак-Кинли? И если нет, то что заставило профессионального врача, опытного исследователя, прославленного путешественника, дорожащего своей репутацией, решиться на подлог?