Лондон застегнул ворот голубой рубашки, поднял отвороты. Застегнул и оправил старый черный пиджак. Пятерней пригладил волосы сзади и по бокам круглой проплешины. Да и сам, казалось, переменился, посуровел, посерьезнел, набычился. Худолицый Сэм встал ря дом, готовый сопровождать командира. Лондон, исполненный сознания собственной власти, вышел, следом — Мак, Джим и Сэм. Так и шлепали они по грязи; впереди, в гордом одиночестве, Лондон, чуть позади — маленькая свита. Собравшиеся у помоста поворачивали г оловы, приметив своего вожака. Шумок голосов, стлавшийся над толпой, стих. Тут же образовался проход для Лондона, к помосту его провожали многочисленные взгляды.

Лондон взобрался на помост, замер, одиноко высясь над толпой. На него уставились пустые, бесстрастные, словно стеклянные, глаза.

Лондон взглянул на дощатый гроб, расправил плечи. Как трудно ему было заговорить в напряженной тишине, лишь дыхание сотен людей нарушало ее. Начал он негромко и с достоинством.

— Я сюда пришел, чтобы речь говорить, но в речах я мало что смыслю. — Он помолчал, оглядел нацеленные на него лица. — Вчера убили этого малого, вы все видели. Он хотел перейти на нашу сторону, тут его и укокошили. Никому зла этот парень не причинил. — Лон дон снова замолчал, на лице отобразилось замешательство. — Ну, что еще-то сказать? Вот мы собрались его похоронить, он наш товарищ, убили вот его. Ну, что еще-то? Пройдем процессией по городу, все вместе, и похороним его, ведь он один из нас. Такой же, ка к и мы. И каждый из вас мог так же голову сложить, — Лондон умолк, открыл рот, собираясь еще что-то сказать. — Я… я мало что смыслю в речах, — смущенно повторил он. — Но тут есть парень, друг убитого. Пусть он еще скажет. — Он медленно повернул голову в сторо ну Мака. — Давай, Мак. Расскажи им об этом малом.

Мак стряхнул с себя оцепенение, мигом взлетел на помост. Плечи заходили, как у боксера.

— Что ж! И расскажу! — выкрикнул он неистово. — Звали его Джой. И был он из левых. Из самых что ни на есть левых! Ясно? Он мечтал, чтоб каждый из вас досыта ел, имел крышу над головой, чтоб не страшиться дождя. Он старался не ради себя. Вот такой он — левый! Ясно? Власти таких как огня боятся, ругают почем зря! Вы сейчас, поди, и лица-то его не разглядели. А на нем живого места нет — все в шрамах. Это ему от полиции в подарок за то, что он левый. Руки переломаны, челюсть свернута — сломали, когда он в пик етах ходил. Тогда и за решетку угодил. А тюремный врач посмотрел и говорит: «Я красную сволочь лечить не стану». Так и валялся Джой со сломанной челюстью. Да, власти его не напрасно боялись, ведь он хотел накормить досыта таких, как вы, — начав с крика, Мак говорил все тише и тише, глаза пытливо шарили по лицам, люди ожили, напряглись, стараясь не пропустить ни слова, подались вперед. — Да, я знал его. — И вдруг снова взорвался. — А вы, что вы будете делать сейчас?! Опустите его в яму, забросаете землей! И забудете!

Кто-то из женщин разрыдался.

— Он сражался за вас, — прокричал Мак. — Вы и об этом забудете?!

— Ни за что! — раздался возглас из толпы.

А Мак безжалостно бил словами:

— Значит, пусть его убивают, а вы смиритесь и шею в ярмо?

— Не бывать такому! — отозвалось уже несколько голосов.

Мак перешел с резких выкриков на плавную речь.

— Значит, в яму его, и дело с концом?

— Нет! — пронеслось по рядам, и народ заколыхался.

— Он сражался за вас! А вы о нем и не вспомните!

— Не-е-т!

— Мы пойдем через весь городок. Позволим легавым нас задержать?

— Нет! — мощно пророкотала толпа и дружно качнулась в сторону, ожидая следующего вопроса.

Но Мак этот ритм нарушил, спокойно сказав:

— В этом тщедушном человечке — дух нашей борьбы. Но молиться на него мы не станем! Не нужны ему молитвы. Да и нам тоже. А нужны нам сейчас дубинки!

И снова закачалась, заволновалась толпа.

— Ду-бинки! Ду-бин-ки! — скандировали люди. Потом выжидающе примолкли.

— Что ж, — бросил Мак. — Зароем этого красного, но все одно: он останется с нами. И не дай бог кому становиться у нас сейчас на пути! Он неожиданно спрыгнул с помоста, хотя люди ждали большего и остались недовольны. Они переглядывались, словно ища недоговоренного ответа.

Слез с помоста и Лондон. Тем, кто нес гроб, он сказал:

— Положите его на грузовик Альберта Джонсона. Минута-две, и мы поедем. — И пошел за Маком, тот с трудом прокладывал путь в толпе. Не успел он выбраться. как рядом замаячил Бертон.

— Да, Мак, умеете вы народ дрессировать, — тихо заметил он. Любой проповедник позавидует, в два счета из людей сострадание и скорбь выжали. Еще бы минутку поговорили, глядишь, на них бы и дух святой сошел, они б пророчествовать начали.

Мак огрызнулся:

— Хватит, док, покусывать меня исподтишка. Мне дело делать, и для этого я всякую возможность использую.

— А где вы этому научились?

— Чему?

— Да всем этим хитростям.

— Не все ли равно, док? — устало проговорил Мак. — Мне нужно было их встряхнуть. Вот я и встряхнул. Теперь они горы свернут. И неважно, как я этого добился

— Я-то знаю, как, — ответил доктор, — мне просто любопытно, как вы этому научились. Да, чуть не забыл, старый Дан сам отказался ехать на похороны. Мы его уже подняли, а ему, видать, не под силу.

Их догнали Лондон и Джим. Мак обратился к Лондону.

— В лагере нужно бы оставить большую охрану.

— Хорошо. Я оставлю Сэма, а с ним сотню ребят. Ты, Мак, здорово говорил!

— У меня времени не было все продумать загодя. А выступить нам неплохо бы поскорее, пока у ребят запал не кончился. Главное выступить, а в пути они боевой настрой не растеряют. Промедлим, они остынут.

Все четверо обернулись. Гроб уже выносили из толпы, несли тяжело, покачиваясь, поддерживая плечами. Толпа потянулась следом. Утренняя дымка уже рассеивалась. На западе проглянул лоскутик голубого неба, а ветер где то там, в вышине, рвал тучи и расшвыривал их в стороны.

— Погода сегодня разгуляется, — определил, глядя на небо. Мак и повернулся к Джиму: — Едва не забыл о тебе. Как рука-то?

— Отлично!

— Вот что, я все же думаю, пешком тебе идти не следует. Садись-ка на грузовик.

— Нет, пойду на своих двоих. Как-то ребята посмотрят, если я на грузовике поеду?

— Я все учел. Те, кто гроб нес, тоже в кузове сядут, так что все в порядке. Ну что, Лондон, выступаем?

— Выступаем!

Гроб поставили в кузов «доджа», борта опустили; по бокам, свесив ноги, уселись те, кто нес гроб, и Джим. Мотор задыхался и кашлял. Альберт Джонсон вывел машину со стоянки на дорогу, дождался, пока за ним вы строится колонна по восемь человек в ряд, включил малую скорость и медленно поехал вперед. Следом, шаркая, двинулись люди. А сотня оставшихся охранять лагерь взглядом провожала процессию.

Поначалу старались идти в ногу, ритмично отбивая: «Левой! Левой!», но скоро всем надоело. Шаркая и спотыкаясь, двигались они по гравиевой дороге, тихий гул летел над толпой — говорить все старались тихо, как никак похороны. На бетонном — собственность штата — шоссе уже поджидала дюжина полицейских на мотоциклах. Их командир крикнул с машины:

— Мы вам, ребята, не мешаем! Просто положено процессии сопровождать!

Затопали, застучали каблуки по бетону. Шеренги смешались и лишь на подступах к городу подровнялись. С тротуаров и из-за заборов на них глазели обыватели. Многие, увидев гроб, обнажали головы. Мак просчитался: на пути процессии по перекресткам были выставлены полицейские, они останавливали движение или направляли машины в обход, пропуская похоронное шествие. Вышли к деловым кварталам, солнце уже светило вовсю, отражаясь в лужах. Потеплело, и от промокшей одежды шел пар. Любопытных на тротуарах прибави лось: они глазели на гроб и на подтянувшихся людей, те шагали ровнее, в ногу, лица сделались важными. Никто не попадался им на пути, ни прохожие, ни машины.

Так вслед за грузовиком и прошагали через центр городка, миновали окраины, направляясь к окружному кладбищу. Идти пришлось еще с милю. Маленькое кладбище потонуло в траве. Над недавними могилами высились блестящие металлические столбики сименами и дата ми. На задах у свежевырытой ямы высилась куча не просохшей еще земли. Грузовик остановился у ворот. Сидевшие в кузове соскочили наземь, вновь взяли гроб на руки. Полицейские на мотоциклах выжидательно остановились на дороге.