— Боюсь, у меня на это нет времени, — отвечаю. — Операция через пару часов.

— Ну, тогда плесни Френдли в кофе жидкий экстази, хотя... если верить слухам, он и бровью не поведет.

Я приваливаюсь к стене. Звон в ухе делается громче, голова кружится.

— Профессор Мармозет, — говорю я через силу, — мне надо, чтобы этот пациент выжил.

— Кажется, придется прибегнуть к дистанционному методу лечения.

— Нет, то есть... я хочу сказать... этот пациент обязан выжить.

Пауза на том конце.

— Ишмаэль, у тебя все в порядке?

— Нет. Я должен спасти этого больного.

— Почему?

— Долгая история. Но можете поверить мне на слово.

— Мне за тебя тревожно.

— Не волнуйтесь. Какой от этого прок?

Новая пауза. Он обдумывает ситуацию.

— Ну хорошо, — говорит он наконец. — У меня сейчас важные разговоры, но ты мне перезвони, как только у тебя что-нибудь прояснится. Оставь сообщение. А вообще... по-моему, тебе стоит взяться за скальпель.

— Взяться за скальпель? Я не оперировал со времен медицинской школы, да и там ничем особенно не мог похвастаться.

— Я помню, — говорит он. — Но хуже, чем у Джона Френдли, у тебя все равно не получится. Так что удачи.

С этими словами он отключается.

С Магдалиной я познакомился в день свадьбы Дениз, 13 августа 1999 года. Она играла на виоле в струнном секстете. Вообще-то она выступает в квартете, но на свадьбы люди чаще заказывают шестерых музыкантов, и в этих случаях ее агент сколачивал особую группу. Одним словом, на свадьбе Дениз играл секстет, а после ужина работал диджей.

Это была большая свадьба на Лонг-Айленде, в загородном клубе, к которому принадлежала семья жениха. Дениз сделала свой выбор в пользу восточного побережья, поскольку там жила почти вся ее дальняя родня. Нас со Скинфликом усадили от нее за километр.

По умолчанию считалось, что я у Скинфлика за няньку и, стало быть, должен следить за тем, чтобы он на трезвую голову либо по пьянке не выкинул какой-нибудь номер. Это была та еще работка, и надолго меня не хватило. Я сам хорошо набрался, чтобы не слушать его бесконечные жалобы. Отчасти я внутренне согласился с тем, что ему следует устроить сцену и умыкнуть Дениз прямо со свадьбы. Уж наплюй на всякие условности и хоть раз поступи так, как написано в этой хреновине под названием «Золотая ветвь».

Но ритуалы превращают нас в полных идиотов. Мы вроде птиц, которые спят, засунув под крыло голову, потому что так всегда спали их предки. Глупо вносить в дом на руках молодую жену, если никто уже не помнит, что это связано со стародавней историей о похищении сабинянок. Это сказал Плутарх, еще две тысячи лет назад. Мы до сих пор рисуем Костлявую с косой на плече, а почему бы не посадить ее на трактор?

В общем, можно понять Скинфлика, который не решился остановить парад, марширующий уже не одну тысячу лет. Хотя от этой мысли меня тошнило, а тут еще эта чертова влажность. В какой-то момент я ушел от него — и от стойки бара — подальше.

Тут-то я и увидел Магдалину.

Вообще-то это не вашего ума дело, но если вам интересно, я, так и быть, расскажу.

Она была миниатюрной брюнеткой с раскосыми глазами. Тонкокостная, но ноги профессиональной бегуньи. Раньше я любил крупных блондинок. В одну секунду все перевернулось.

Рукава слишком свободной белой блузы она закатала, а открытый вырез обнажил ключицы.

Чтобы волосы не мешали ей играть, она перетянула их муаровой лентой, но отдельные прядки выбивались из-под нее и торчали словно антенны.

В тот вечер она была белокожая, однако стоило ей немного побыть на солнце, как она делалась смуглой, как египтянка. Резинка ее бикини, туго натянутых на выпирающих косточках, отступала от живота на добрый сантиметр, так что в этот паз легко можно было просунуть ладонь. Губы у нее были сочные. За эти губы я бы всех своих жертв еще раз отправил на тот свет.

Но все это ничего не говорит о том, какая она. И даже как она выглядит.

Румынка по рождению, она переехала в Америку довольно поздно, в четырнадцать лет, так что у нее остался небольшой акцент. Будучи ревностной католичкой, она каждое воскресенье посещала костел, и во время молитвы у нее над верхней губой выступали капельки пота.

Вас, наверно, удивляет, что любовь всей моей жизни оказалась по-настоящему набожной. Мне и это в ней нравилось. Она свято верила в то, что в мире постоянно происходят какие-то чудеса, но при этом не навязывала тебе своих взглядов. Даже тот факт, что она католичка, а я нет, в ее глазах свидетельствовал о божественном провидении. Господь захотел, чтобы мы были вместе. Он никогда бы не заставил ее полюбить человека, которого не любил сам.

Однажды я ей признался: когда я слышу слово «католицизм», я сразу вспоминаю пыльные иконы, продажных пап и книжку «Экзорцист». Но если я мысленно видел жутковатые деревянные статуи святой Маргариты, то она видела саму Маргариту Шотландскую в открытом поле, над которым роятся бабочки. Для нее Дева Мария была тем, чем Магдалина была для меня. Это не вызывало у меня ревности. Находиться рядом с ней — уже большая удача.

Кстати о сабинянках. Я обожал носить Магдалину на руках. Еще когда мы со Скинфликом жили в кондоминиуме, пользуясь его отсутствием, я часами таскал ее голую, как герой в фильме «Существо из черной лагуны», или сажал к себе на согнутую правую руку, а она обвивала мою шею. Еще у нас был в ходу такой трюк. Я упирался руками в стену, а она восседала на них, лицом ко мне, раскинув ноги, так что я мог всю ее вылизывать, от «киски» до шеи.

Нет, я не в силах описать, какая она.

Мы оба все поняли с первого взгляда. Есть отчего прибалдеть, да? Когда такое еще повторится?

Я уставился на нее, а она на меня. Решив, что я, возможно, случайно оказался в поле ее зрения, я стал перемещаться, но ее взгляд неотступно следовал за мной. А в паузах, когда она опускала свою виолу, ее рот слегка приоткрывался.

Вдруг за моей спиной раздался голос Скинфлика:

— Этот пидор идет подышать свежим воздухом.

— Кто? — спросил я, не сводя глаз с Магдалины.

— Муженек Дениз.

Это словцо — «пидор» — он подхватил в компании Курта Лимми. Поначалу он его вворачивал, безобидно подтрунивая над своими корешами, а потом оно к нему прилипло. Как дерьмо. Правда, он не употреблял его в отношении геев, и на том спасибо.

— О'кей, — говорю.

— Выйдем за ним.

— Нет уж, уволь.

— Ладно, чувачок. Тогда я сам с ним разберусь.

Только через несколько секунд, когда до меня дошли его слова, я тихо выругался и двинулся к выходу.

Скинфлик уже огибал навес, под которым обслуживали гостей. Я неслышно последовал за ним.

Новоиспеченный муж Дениз смолил в одиночестве. Это был блондин в очках без оправы, с конским хвостиком. Компьютерный аниматор из Лос-Анджелеса или что-то в этом роде. Кажется, его звали Стивен, хотя какая разница.

— Он еще покуривает травку! — съехидничал Скинфлик.

Парню на вид было двадцать шесть, то есть он был на четыре года старше нас и на пять старше Дениз.

— Тебя звать Адам? — спросил он.

— Допустим, — отозвался Скинфлик.

— Ты связан с мафией?

— Чего?

— Наверно, я тебя с кем-то перепутал. Чем по жизни занимаешься?

— Ты чё меня подъеб...шь? — взъярился Скинфлик.

Парень отшвырнул бычок и засунул руки в карманы. Впечатляющее спокойствие. Пожалуй, он вздрючил бы Скинфлика, если бы тот был один, но он был не один.

— Я скажу Пьетро, и он вколотит твою башку тебе в задницу так глубоко, что ты разглядишь собственные кишки! — заорал Скинфлик.

— Это вряд ли, — сказал я, опуская руку ему на плечо. А затем парню: — Он малость перебрал.

— Я вижу.

Скинфлик скинул мою руку: