— Да пошли вы оба!

Я намертво стиснул его предплечье.

— Уже там, — говорю. — Можешь нас поздравить.

— Мудак, — процедил он. И парню с угрозой: — Только попробуй ее обидеть.

У того хватило ума промолчать, а я потащил Скинфлика обратно.

Я усадил его за наш стол и заставил проглотить две таблетки зенакса. Лишь убедившись, что они подействовали, я смог вернуться на свой наблюдательный пост, откуда был хорошо виден секстет.

В девять вечера музыканты закончили, давая возможность людям потанцевать с помощью диджея. Поднявшись со своих мест, они принялись паковать свои инструменты и пюпитры.

Я приблизился к сцене. Магдалина вспыхнула и отвела взгляд, зачехляя свою виолу.

— Привет, — говорю.

Она застыла, все уставились на нас.

— Я могу с вами поговорить? — спрашиваю.

— Нам не разрешают разговаривать с гостями, — отвечает виолончелистка с выпирающей нижней челюстью.

— Может, я тогда вам позвоню? — спрашиваю Магдалину.

Та мотает головой.

— Нет, извините.

Так я первый раз услышал ее акцент.

— А если я дам вам свой номер? Вы мне позвоните?

Она подняла на меня глаза:

— Да.

Пока я стоял в ступоре, ко мне подвалил — кто бы вы думали? — Курт Лимми.

— Нужна помощь?

— Я и не знал, что тебя позвали на свадьбу, — говорю.

— Пришел поддержать Скинфлика. Ему, бедняге, несладко.

— Я в курсе. Весь вечер не отхожу от него.

Лимми пожал плечами:

— А я только освободился. Драл его тетку в биотуалете.

— Ширл?

— Ну, — неохотно признался он.

— Я ей не завидую. Надеюсь, она была пьяна.

Вообще-то мне было по барабану. Любовь витала в воздухе.

Следующие три дня я провел в спарринге с боксерской грушей в ожидании ее звонка. Когда вместо этого позвонил Дэвид Локано и предложил с ним встретиться в русских банях на Десятой улице в Манхэттене, я даже обрадовался — хоть какое-то дело.

В последнее время Локано регулярно пользовался банями, полагая, что фэбээровцы не станут устанавливать в парной «жучки», поскольку от них там будет мало проку. Я не разделял его оптимизма — это было до 11 сентября, когда некомпетентность фэбээровцев стала всем очевидна, — но помалкивал в тряпочку.

Вообще-то мне в парной понравилось. Грязновато, зато чувствуешь себя этаким римским патрицием.

— Адам собирается снять отдельную квартиру в Манхэттене, — начал Локано, перепоясанный полотенцем, весь какой-то поникший, даже подавленный.

— Да, — говорю, усаживаясь рядом. — Я слышал.

— И ты мне ничего не сказал?

— Я думал, вы в курсе.

— Ты эту квартиру видел?

— Да, мы вместе ее посмотрели.

Его это резануло.

— Почему он мне ничего не сообщил?

— Не знаю. Спросите его.

— Как же. Из него лишнего слова не вытянешь.

— У него сейчас такой период.

Что было правдой. Скинфлик проводил все время в компании Курта Лимми, но меня это мало трогало. У меня своих проблем хватало. А то, что он взбунтовался против меня и собственного папаши, мне даже льстило. Значит, я был для него авторитетом, как раньше таким авторитетом для меня был он.

Однако у Локано был свой взгляд на вещи.

— А все этот мудак Курт Лимми, — заявил он. — Он хочет втянуть Адама в наш бизнес.

— У Скинфлика не хватит пороху, — возразил я.

В ответ он неопределенно мотнул головой. Похоже, я его не убедил, да я и сам не был в этом убежден.

— Я бы не хотел, чтобы это произошло, — заметил Локано.

— Я тоже.

Он понизил голос:

— Ты же понимаешь, в этом случае ему пришлось бы кого-то убрать.

Я выдержал небольшую паузу.

— А если попробовать откосить? — спрашиваю.

— Не морочь мне яйца. А то ты не знаешь, что откосить невозможно.

Да, я знал, но услышать это от него... У меня по спине пробежали мурашки.

— И что же нам делать? — спрашиваю.

— Мы не позволим, чтобы ему кого-то заказали.

— Согласен, но как?

Локано, отвернувшись, что-то едва слышно произнес.

— Что вы сказали?

— Я хочу, чтобы ты убил Лимми.

— Не понял?

— Пятьдесят штук.

— Исключено. Даже не обсуждается.

— Сто штук. Или назови свою цену.

— Без меня.

— Не только ради Адама. Лимми головорез.

— Ну и что? Мне какое дело?

— Хладнокровный убийца.

— Например?

— Он выстрелил в лицо продавцу из бакалейной лавки в русском квартале.

— Выполняя заказ?

— Какая разница?

— Большая. Вы говорите, что Лимми кого-то зверски убил лет пять назад? За это его стоило бы посадить на электрический стул или хотя бы в камеру-одиночку. Но это еще не дает мне право его убивать. Так же, как и вам. Если у вас накипело, сообщите в полицию.

— Я не могу этого сделать, сам знаешь.

— И я не могу убить кого-то только потому, что он плохо влияет на Скинфлика. А кого вы бы убили по заказу?

Голос его стал жестким.

— Не твое собачье дело.

— Ладно.

— Какая муха тебя укусила? — Он помолчал. — Я слышал, вы с Лимми беседовали на свадьбе Дениз.

— Тридцать секунд. Обменялись оскорблениями. Ненавижу этого козла.

— Адам его боготворит. Из-за него он сядет или того хуже.

— Раньше надо было думать. Лет двадцать назад.

А что тут скажешь? Отец моего лучшего друга. Который стал мне почти отцом. При таких отношениях можно и огрызнуться.

В такую минуту не думаешь: Ты имеешь дело с матерым волком, волком-убийцей. Лучше его не злить, себе дороже.

Я хочу сказать, эти мысли приходят слишком поздно.

Дома меня ждало сообщение на автоответчике.

— Привет. Это Магдалина. — Хрипловатый голос, как будто она говорит шепотом. Пауза и гудки отбоя. Своего номера не оставила.

Это вывело меня из себя. Я прослушал запись раз шесть подряд, а затем позвонил Джуди Локано и Ширл — этот чертов Лимми не выходил у меня из головы. Ширл дала мне имя свадебного агента в Манхэттене, которая ангажировала секстет.

Агент, сидевшая в этот момент за рулем, сразу мне сказала, что не сообщает личных данных, «оберегая частную жизнь».

— Если вы захотите организовать свадьбу, — поспешила добавить она, — я вам обеспечу отличный оркестр.

Мы договорились о встрече в ее офисе на следующий день. Она сразу начала со мной заигрывать, но я не поддержал этот тон, поспешив закончить писанину. В детали я даже не вдавался.

Заполучить расписание ближайших ангажементов Магдалины не составило большого труда. Марта — так звали брачного агента — видимо, полагала, что в рекламных целях оно того стоит и, следовательно, она ничем не рискует. Во всяком случае, как объект преследования.

Большинство вечеринок с участием квартета планировались в частных домах, куда при малом стечении народа было бы трудно проникнуть незамеченным. Поэтому я остановил свой выбор на свадьбе в Форт-Трион-парк, в Верхнем Манхэттене, назначенной на поздний вечер. Приехав на место, я увидел в центре парка большой шатер, примыкающий к ресторану. Мероприятие оказалось достаточно скромным, но не заорганизованным, и вскоре мне удалось смешаться с гостями. Я явился в повседневном костюме, справедливо рассудив, что в Форт-Трион-парке никто не станет требовать особого дресс-кода.

На Магдалине была та же белая блуза и черные брючки. Я дождался перерыва, когда музыканты отошли покурить на тропку, по которой можно было взобраться на холм, и только тогда приблизился. Они разговаривала с виолончелисткой возле их автобуса.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — сказала виолончелистка с вызовом, отчего ее нижняя челюсть еще сильнее оттопырилась

— Все нормально, — успокоила ее Магдалина.

Виолончелистка произнесла какую-то тарабарщину, и Магдалина ей ответила, видимо, на том же языке.

— Я подожду там, — сказала нам обоим виолончелистка и отошла.