— Ещё льды не растаяли, какой кит, — неуверенно сказал Лёша, но тут же стал собираться.

«Какие ещё киты? — думал он, натягивая одежду. — Какой ещё шёпот в огне или голос в ветре? Я сошёл с ума. Но… раз я сошёл с ума, то почему бы не поверить и не проверить? Ведь я сошёл с ума».

— А если провалюсь под лёд или встречу медведя? — спросил он, стоя в чоттагине.

— Не сегодня, — поторопила его старушка. — Не сегодня, таигитан, иди!

И лишь оставшись одна, Гитиннэвыт с едва скрываемым ужасом взглянула на огонь, однако пламя продолжало волноваться в ожидании слов.

— Смерть ко мне ближе, чем жизнь, — повторила Гитиннэвыт. — Яранги не может быть без огня, а огня — без хозяйки. Не только для одного таигитана я решила обратиться к тебе. И даже не ради него. Рытхэу… Мой сын уже давно одинок. Во снах к нему является погибшая жена и не отпускает. Он не смотрит на других девушек да грубит, лишь стоит заговорить о них. И я сильно боюсь, что… что умру до того, как успею найти ему новую жену. Что ты потухнешь, а яранга обветшает, словно в ней живёт дряхлый дед, а не молодой мужчина.

Старушка замолчала, дрожа и не решаясь произнести ни слова.

— Поэтому, — всё же смогла сказать она, — я прошу тебя дать ответ на мой сокровенный вопрос. Найдёт ли сын жену, что вернёт тепло в это жилище?

Гитиннэвыт не двигалась, ждала. Ждала долго, казалось, целую вечность. Тем временем пламя волновалось всё меньше и меньше, слабело, опускаясь и затихая, пока не превратилось в почти неподвижный огонёк на поленьях.

Тишина.

Старая женщина всхлипнула, подняла руку, чтобы стереть слёзы и тут же вздрогнула от страшнейшего гула, подобного грому молнии, — голоса:

— Найдёт! Таков мой ответ!

Лёша понимал, что давно потерялся, но продолжал идти, ведь нечто подсказывало ему: он на верном пути. Возможно, это было северное сияние, зелёными волнами растекающееся по небу. Может быть, тающий под ногами снег, открывающий пористый белый ягель. Хотя нет, скорее всего, это был кит, выпрыгивающий из воды, нисколько не стянутой льдом. Из дыхала фонтанировали брызги, а над ними расцветала радуга, которой не могло быть в этот бессолнечный вечер.

Юноша вдруг осознал, зачем прибыл на Чукотку. В мыслях и — чуть более явственно — во снах он воссоздавал вопрос всей своей жизни, ответ на который был таков: либо сама эта жизнь, либо петля, торчащая из лоснящейся тьмы. И лишь один человек мог сделать выбор. Тот, который его и предоставил.

Огромная голова замерла над водой, вода стекала по чёрной коже. Массивный рот не открылся, но каким-то образом кит заговорил голосом отца:

— Ты не виноват.

И всё.

Хватило всего нескольких слов, чтобы северное сияние пропало, погрузив мир в темень, чтобы снег присыпал белый ягель, а кит скрылся подо льдами, покрывающими морские просторы. Лишь несколько слов, которые за мгновение изменили жизнь одного незначительного человека.

Как же хорошо…

Лёша некоторое время стоял неподвижно и улыбался. Ветер резал кожу, но при этом молчал.

Как же хорошо…

Он не знал, как добраться домой, но знал, что точно вернётся обратно. А потому просто шёл и любовался снежной пустотой.

Как же хорошо…

Когда вдалеке показались тёмные волосатые куполы яранг, юношу посетила лёгкая тревога. Утром старая Гитиннэвыт предупреждала о беде. Конечно, Лёша мог посмеяться над предсказанием, назвать его предрассудками, но только не после всего, что с ним произошло. А потому он поспешил и только сейчас ощутил, что почти не чувствует отмороженных ног.

Его встретила взволнованная Айнана.

— Они не вернулись! — сказала она дрожащим голосом. — Их до сих пор нет!

Близилась ночь, а Имрын и Михаил так и не пришли с охоты. Некоторое время Лёша ждал вместе с Айнаной, успокаивал её, чуть позже к ним присоединился Рытхэу. Шаман, заметив, в каком состоянии находится юноша, тут же насильно отправил его отогреваться и пить чай в яранге. Отмороженные ноги и, как оказалось, руки, нещадно кололо. Что не помешало юноше выбежать на улице, как только он услышал крик.

К двум тёмным фигурам — Айнане и Рытхэу — присоединились ещё две. Одна лежала на снегу, словно бревно. Имрын, смертельно уставший, мокрый и дрожащий, приволок Михаила. Последний был неподвижен, как мертвец.

— Провалился! — говорил едва живой Имрын. — Под лёд! Достал… Не дышит.

Медлить было нельзя. Рытхэу с Лёшей тут же потащили Михаила к себе в ярангу, оставив Имрына на ошеломлённую Айнану. В светлом пологе шаман и юноша, а также стоящая за их спинами Гитиннэвыт заметили, что лицо Михаила синее. Нехорошо. Мокрая и частично заледеневшая кухлянка снималась с трудом, казалось, отрывалась вместе с синей, как и лицо, кожей. Утопленника положили животом на колено и нажатиями на грудь, живот попытались удалить воду из желудка и лёгких. Из слегка приоткрытого рта вытекло лишь немного прозрачной слизи. Дыхание было неощутимым, как и пульс.

— Выйдите! — вдруг приказал Рытхэу. — Оба, быстро покиньте ярангу! Я буду камлать. Он выживет, коль на то воля внешних сил.

Они вышли. На улице их встретила Айнана. Гитиннэвыт и Лёше стоило немалых усилий, чтобы отвести её от входа и убедить не мешать шаману. Из соседних яранг на шум вышли люди, залаяли собаки. Казалось, всё длилось не больше пяти минут, а на деле — чуть больше двадцати. Юноша сжимал в руках ледяной крестик и бессознательно шептал молитвы, осознавая своё бессилие. Его шёпот с лихвой перебивался голосом шамана, криками на неизвестном языке, словами. Словами, заставившими Лёшу замолчать, ведь лишь в них одних сейчас была надежда. Через некоторое время голос затих. Айнана тут же вырвалась из рук Гитиннэвыт и забежала в ярангу. За ней вошёл Лёша.

Измученный, вспотевший, шаман сидел у огня. Рядом, на шкурах, лежал Михаил. Уже не синий, а бледный, он тяжело дышал и кашлял. Но был жив.