Майор меня допрашивал прямо у машины, положив на капот бланки протокола и что-то записывая в них, хотя я не ответила ни на один его вопрос. Григорий Абрамович, тело которого я увидела в машине, не выходил у меня из головы...

Я вспомнила, как он сказал однажды: «С полковником Краевским у нас давние счеты...» Судя по всему, Краевский сумел свести счеты с Грэгом. А заодно и со мной...

– Где мои люди? – спросила я милиционера.

Тот хмуро посмотрел на меня и сказал:

– Возьмем мы твоих людей, не сомневайся... Далеко не уйдут. Всю вашу банду накроем!

«Значит, Игоря с Кавээном они не схватили, – подумала я. – Отлично! У меня есть надежда, что им удастся вызвать наших и прислать сюда подкрепление...»

Я предполагала, что меня отправят сейчас куда-нибудь в Сухую Елань или еще дальше от пожара и посадят за решетку. Не столько перспектива провести неопределенное время в тюремной камере удручала меня, сколько сознание того, что я так и не успела ничего предпринять для выполнения задания, как уже оказалась выведенной из этой опасной игры... Так все глупо получилось!

Наше задание с треском провалилось. Григорий Абрамович, судя по всему, тяжело ранен, я арестована, группа разобщена и как самостоятельная оперативная единица перестала существовать...

Но оказалось, что предположения мои ошибочны... Заполнив протокол, майор передал его Краевскому и приказал мне:

– Лезь в его машину...

– Немедленно сообщите моему руководству, что задержали меня! – потребовала я у милиционера...

– Ты на меня не ори, – лениво сказал он. – Этим делом заниматься будет ФСБ, к ним и предъявляй все претензии...

– Я требую, чтобы вы сообщили о моем аресте генералу Чугункову!

– Ты теперь баланду по утрам требовать будешь, – буркнул в ответ майор, сплюнул в сторону и полез в свою машину...

Краевский приказал мне сесть вперед, завел машину и подъехал к воротам лагеря.

Охранники открыли ворота, и меня привезли опять туда, откуда всего насколько минут назад выставили... Краевский сдал меня Кузину и срочно уехал. Я успела услышать всего одну фразу – что-то по поводу того, что теперь, мол, все готово и можно начинать...

– Слышала, пташка? – издевательски спросил меня Кузин. – Можно начинать! Вот ты и допрыгалась... Придется тебя вместе с моими мальчиками – того... Шлепнуть немножко... Можешь считать, что тебя уже судили и приговорили к расстрелу. А ты как думала? Нельзя безнаказанно убивать своих командиров!

– Я не убивала! – крикнула я.

– Чего орешь-то? – сказал Кузин. – Я знаю, что не убивала. Потому что я сам его и подкараулил на дороге в лесу... Что смотришь? Я в него стрелял! Из того пистолета, который у тебя нашли... Он, можно сказать, покойник... Краевскому останется его только добить, когда он станет не нужен...

– На пистолете нет моих отпечатков пальцев, – воскликнула я. – Я же в руках его не держала...

– Моих отпечатков там тоже нет, – возразил Кузин. – Хотя я его в руках держал. Да там вообще ничьих отпечатков нет. Это же ничего не доказывает. Нашли-то его у тебя...

– Зачем вам все это нужно? – спросила я.

– Зачем? – переспросил он. – Ты, наверное, думаешь, что нам ничего неизвестно о том задании, которое получила ваша группа? Очень даже хорошо известно...

– Откуда вам это известно? – спросила я.

Они, конечно, меня теперь не выпустят уже из рук и расстреляют вместе со всеми заключенными, но мне нужно было знать, где произошла утечка информации? Ведь о том, что наша группа работает на Чугункова, знало ограниченное число людей. Кроме нас троих и Григория Абрамовича – только высшее руководство МЧС.

– Известно... – туманно сказал Кузин. – Предупредили нас...

– Кто?

– Хрен в пальто! – ухмыльнулся Кузин. – Вернее, в генеральских погонах... Тебе-то это зачем? Ты сама уже покойница... Подожди еще немного... Я сам тебя застрелю. Не бойся, я стреляю очень хорошо. Еще не было такого случая, чтобы я хотел попасть кому-то пулей в глаз и промахивался... Всегда попадал.

Он крикнул охранникам:

– Отведите ее пока в карцер... – И, повернувшись опять ко мне, добавил: – Не забыть бы про тебя, пташка... А то ведь сгоришь в этом нашем карцере, поджаришься...

Охранники поволокли меня к бараку, который стоял в центре лагеря, и швырнули в узкое и темное помещение без окон и без чего бы то ни было, похожего на лавку или скамейку... Комнатенка была очень узкая. Не комната, а какая-то щель между стенами. Я не могла лечь на пол, потому что комната была еще и короткая. Просто каменный мешок какой-то. Хорошо еще, что я не страдаю клаустрофобией...

Я представила, что проведу в этой камере несколько суток, и меня охватил тихий ужас... Но в ту же секунду я поняла, что сойти с ума не удастся, поскольку мое пребывание в карцере закончится очень скоро. Если Кузин не выполнит свою угрозу и не расстреляет меня, то у меня есть веселая перспектива сгореть вместе со всем бараком. Выстроен он был из бревен, стену сломать мне не удастся. Да и задохнусь я от дыма неминуемо.

Что же делать?

Думать! Только – думать. Ничего другого мне не остается. Или я придумаю, как мне отсюда вырваться, или – сгорю вместе с этим мрачным строением...

Но в голову настойчиво лезла одна мысль: когда Кузин отвечал на мой вопрос о том, кто их предупредил, он выразился неопределенно, но тем не менее ясный намек, конкретная привязка в его фразе была – он сказал: «...В генеральских погонах...»

Эта фраза не давала мне покоя. Я вспоминала, кого перечислил нам Григорий Абрамович, когда рассказывал о своей последней поездке в Москву, во время которой решался вопрос о переходе нашей группы в контрразведку и о нашем конкретном задании.

Среди тех, кого Грэг перечислил, всего два человека носили генеральское звание – это начальник контрразведки МЧС Константин Иванович Чугунков и сам министр. Оба – первые спасатели, друзья Григория Абрамовича... Я не могла поверить, что один из них мог оказаться связанным с ФСБ. Да и смысла в этом не было абсолютно никакого! Бессмыслица какая-то! Все равно, что воевать против самого себя – в буквальном смысле!

Может быть, Кузин специально путает след, чтобы сбить нас с толку. А зачем, с другой стороны, ему сбивать нас с толку, если он собирается меня убить? Наверное, рассчитывает, что я попробую установить каким-то образом связь со своими и передать столь важную информацию, чего бы мне это ни стоило... Может быть и так, хотя что-то очень уж сомнительно...

Я все больше убеждалась, что Кузин выполнял план, придуманный не им самом, а кем-то более изощренным. Кузин слишком груб и прямолинеен, чтобы играть столь тонко. За действиями начальника лагеря все больше прорисовывалась фигура полковника Краевского. При всей своей ненависти к МЧС, к нашей группе, которая перебежала ему дорогу в Булгакове, и ко мне лично, Краевский отдавал должное нашим способностям и уважал нас как противников. Поэтому не мог он действовать так откровенно, с позиции силы. Кузин, скорее всего, выполнял его инструкции, а задача заключается в том, чтобы окончательно сбить нас с толку.

Какой смысл, действительно, в том, чтобы рассказывать мне слишком много, и потом – расстрелять, как обещал Кузин. Зачем вешать на меня попытку убить Григория Абрамовича, а потом, опять-таки – убить? Смысл в этом может быть только один: все, что произошло в последний час, направлено на то, чтобы окончательно дискредитировать нашу группу в глазах нашего начальства, а систему МЧС в целом – в глазах высшего руководства...

Все непонятные события, происходившие с нами сегодня, выстраивались в стройную, последовательную и красноречивую систему.

Просто удивительно, какая выгодная для ФСБ картина складывается! МЧС вместо того, чтобы заниматься своими непосредственными делами, начинает активно вмешиваться в работу органов безопасности и поддержания правопорядка. Причем вмешивается грубо, прямолинейно, словом, непрофессионально...