— Эй ты, нянька, нянька! — заорал из оконца Балабол. От пронзительного крика двойняшки заворочались, личики у них сморщились и они дружно заревели.

Это уж известно: дружно они только ревут. В остальном — несхожие. Филя — худенький, вертун, то и дело улыбается беззубым ртом — всем, кто заглянет в коляску. Соску он не признает, выплёвывает. А Тиля-толстяк соску посасывает сосредоточенно. Каждого, кто склонится к коляске, рассматривает долго и серьёзно. Папа называет его «исследователем».

Родион сунул в их ревущие рты соски с голубыми колечками, они зачмокали и заснули. Тиля с соской, у Фили соска на подушке.

Родион огляделся: где же Ариадна?

Тут из избушки выскочил Балабол, его шапка вылетела вслед за ним. На бегу он нахлобучил её на голову. А из дверцы победно вышла Ариадна. Капор стоял на макушке, косицы воинственно торчали.

— Будешь дразниться, ещё не так получишь! — крикнула она.

— Ну и что-о? — незлобиво ответил Балабол. — Когда твой отец меня на мотоцикле покатает, тогда не буду дразниться.

— Фигушки! — сказала Ариадна. Она гордилась папиным мотоциклом. И хотя бабушка называла его «драндулетом» и «тарахтелкой», Некотуха хотела, чтоб, уезжая на работу, папа сперва три раза промчался вокруг двора, и чтоб был треск и шум, и чтоб из всех окон на него смотрели.

Но папа, никого не тревожа, выводит мотоцикл на улицу «за рога», как говорит бабушка, а на самом деле за руль.

А Родион сказал:

— Он всех покатает, когда растает снег и не будет скользко.

— Подумаешь, задавала эта Некотуха. Её, что ли, мотоцикл? — ворчит Балабол. Впрочем, через минуту они уже втроём вскакивают на карусель и крутятся вместе.

На площадку зашла мама Родиона, сказала:

— Срочно ухожу. Вернусь — заменю тебя, ты сядешь за уроки.

— Подумаешь, уроки могут и подождать, — говорит Некотуха.

— Не могут, — отвечает Родион. Он старше Ариадны на целый год, ходит в школу, в первый класс. А Некотуху бабушка даже в детский сад не пускает.

— Я же не старая бабка, чтобы дома зря сидеть, — говорит она, — я бы ещё поработала на своем заводе, да вот человек народился — внучка. Я на пенсию ушла, чтобы её воспитывать… — И непременно добавляет: — Я двадцать лет мастером работала, сколько молодых рабочих воспитала, все меня слушались… — И тут она разводит руками и удивлённо произносит: — А эта — нет!

«Эта» — значит Ариадна.

«Откуда взялся у девочки такой наперекорный нрав?» — удивляется бабушка. Мама и папа Ариадны — люди трудовые, дисциплинированные. Их портреты вывешены на заводской Доске почета. По вечерам мама учится в институте, скоро будет инженером, как и папа.

А бабушке почтальон приносит письма от её учеников. Они теперь работают в разных краях, а не забывают своего мастера. В шкафу у бабушки хранятся грамоты, где золотыми буквами отпечатаны благодарности за безотказный труд, безотказный — значит, даже от самой трудной работы она не отказывалась.

А её маленькая внучка вместо первого слова «мама» сказала «не хоту». Так и пошло с тех пор: «Спать не хоту!», «Мыться не хоту!». Однажды, когда Ариадна была гораздо меньше, Родиона потрясло: бабушка умыла ей лицо, а она встала на четвереньки и давай тереться носом и щеками об пол, чтобы опять измазаться, и кричала: «Не хоту!»

— Ну, Родион, — сказала тогда огорчённая бабушка, — ты человек рассудительный, одна надежда на твоё хорошее влияние.

А мама Родиона рассмеялась, потрепала русые вихры сына:

— Тут ещё надо разобраться — кто на кого будет влиять.

— Как — кто на кого? — удивился Родион. — Конечно, я на Некотуху, она ни за что не заставит меня тереться носом об пол.

И началась у них с Некотухой дружба.

Дом у них большой. Десять этажей. С улицы сквозь арку ворот слышно, как проносятся машины: ж-жих, ж-жих.

А во дворе свои звуки. Стучат клюшки, ребята гоняют шайбу. На деревьях каркают вороны. Из форточки пятого этажа летит стук пишущей машинки. Это мама Ариадны печатает свою работу, «диплом» называется. Родион сколько раз видел: её пальцы летают по клавишам, машинка стрекочет, непокорные кудряшки Ариадниной мамы, точно такие, как у её дочки, прыгают над круглыми очками…

А ещё во дворе из-за дощатого забора слышны звуки стройки: урчит бульдозер, тарахтит компрессор. Там растёт дом-громадина.

На стройке у Ариадны и Родиона есть знакомый крановщик, дядя Валера. Его рабочее место в кабине, высоко в небе. Он поднимает тяжёлые грузы: то стену несёт с окнами (в стёклах отражаются облака и крыши), то лестницу тащит со ступенями, только без перил.

Дядя Валера — человек весёлый и молодой. Иногда, в обеденный перерыв, он приходит к ребятам.

— Здравствуйте! Вот он я!

И гоняет с мальчишками шайбу. Он высокого роста, поэтому шутит:

— Мы с моим краном двоюродные братья.

От дяди Валеры ребята знают: когда кран тащит груз вверх, надо с земли кричать: «Вира! Вира помалу!» На строительном языке это значит: «Подымай! Подымай осторожно!» А когда груз опускают, кричат: «Майна!» — значит: «Давай, принимаю!»

Сейчас зима, темнеет рано. Ребята ещё гуляют во дворе, когда дядя Валера зажигает на кране свет, направляет вниз белый сноп лучей. Он освещает стройплощадку и край двора, снег кажется голубым, а тени под скамейками становятся густо-синими.

Если крановщик замешкается, ребята кричат:

— Валера-а! Зажига-ай! Пора-а!

И свет загорается. Радуются ребята, им веселей играть. Радуются даже вороны: они думали, что уже ночь, устроились на ветках спать, а от света проснулись и каркают.

Но сейчас ещё белый день. И вороны каркают по-дневному. Особенно громко — ворона Тетёха возле подъезда № 2. Тут в дверях устроена торговля молоком, сладкими детскими сырками. Тетёха пронзительно глядит на продавщицу Тамару Васильевну и требует, чтоб её угостили. Исхитрится и то клювом яйцо продолбит, то сырок утащит.

Даже семь кошек, которые всю зиму живут в подвале, где проходят горячие трубы, не позволяют себе такого, как эти нахальные вороны. Вот почему тётя Тамара часто просит:

— Ребятки, посторожите мой товар. Я пока отнесу молоко по квартирам, — и идёт разносить молоко старым и больным.

Ариадна и Родион бегают, машут руками, отгоняют ворон. Всегда Ариадна бежит впереди, а Родион позади. Почему?

Она быстрая девочка. Пока он обдумывает какое-нибудь дело, Ариадна — раз! — и уже сделала. Хорошо ли, плохо ли — зато быстро!

Но иногда Ариадна вдруг остановится, замрёт и к чему-то прислушивается.

— Слышишь? — спрашивает она Родиона.

— Что слышу?

Много шумов вокруг: легковушки по улице проносятся, грузовики грохочут, скребок лёд скребёт.

— Ты не слушай всё по отдельности, ты всё вместе, — объясняет Ариадна. — Получается такой смешной шум, как музыка. — Она оттопыривает губы: — Фрр-Фрр-чх-х-х, это на стройке грузовик, а вороны в ответ: «карр, карр!» А тётка об железную канистру железным ведром стучит — бумм-бумм, как в большой барабан. Правда, смешно?

— Обыкновенный разный шум, — отвечает Родион. — Всё ты выдумала про музыку.

Она не выдумала. Просто она так слышит. И ей обидно, что Родион не хочет слышать, как она.

А Родион огорчается: почему она не любит то, что любит он? Цифры! Родион очень быстро считает, быстрее всех в классе.

Никто его до школы не учил. Сам научился. Считал всё подряд. Машины, которые стоят вдоль тротуара, колёса на них. И сколько осталось колёс, когда уехал шестиколёсный грузовик. Родион сосчитывал. И хотя он был тогда ещё маленький, однажды задал папе задачу. Специально придумал такую, потому что папа у него учёный зоолог, изучает зверей и птиц:

— Пап! Сколько получится, если от девяти верблюдов отнять семь ослов и прибавить пять полосатых зебр и одного попугая?

Папа очень удивился:

— Ну, брат, с тобой не соскучишься! — и объяснил сыну, что с чем можно складывать и что от чего отнимать.