Люсия наконец переступила порог и, обернувшись ко мне, улыбнулась:

– Здесь просто замечательно, Морис!

– Вы смеетесь надо мной!

– Вам трудно понять, насколько ваше жилище выглядит трогательно, наивно, чистосердечно... Здесь все дышит присутствием молодого человека...

Я растерялся. Ее слова казались искренними, но растроганность, по-моему, шла от снобизма. Я при всем желании не мог понять, какую прелесть можно было найти в этом душном, пропитанном затхлостью клоповнике.

Люсия подошла к кровати, над которой висела пришпиленная кнопками к стене фотография моей матери.

– Это твоя мать?

– Да.

– Давно был сделан снимок?

– В прошлом году.

– Боже мой, как же молодо она выглядит!

Я подошел ближе. Рядом с улыбающейся мамой сидела наша старая овчарка Вилли. Позади них, на заднем плане, виднелась соседская изгородь, через которую свисали кусты роз. Действительно, мама выглядела очень молодо, гораздо моложе Люсии.

– Ну что же, давай собирать вещи!

Я вытащил из-под кровати потрепанный картонный чемодан, жалкий вид которого не могли скрасить разноцветные гостиничные этикетки, привезенные с Кубы одним моим приятелем. С помощью Люсии я сложил в него мой второй костюм и нижнее белье. Сняв со стены фотографию мамы, я засунул ее в книгу пьес Жана Ануя.

– Ну вот и все, – выдохнул я.

Держа чемодан в руках, я с тайным волнением в последний раз обвел глазами пристанище, в котором пережил свои первые парижские надежды и разочарования. Люсия вдруг уселась на кровать.

– Морис, я бы хотела принадлежать тебе именно здесь.

– Здесь? – как идиот, переспросил я.

– Да. Иди ко мне.

Пришлось подчиниться. Все повторилось сначала, но на этот раз с большим искусством, чем днем. Актриса взяла инициативу в свои руки. Она занималась любовью с той же самоотдачей, с какой играла на сцене, вкладывая в это всю свою душу, всю свою веру... Бедное убранство комнаты, жалобный скрип пружинного матраца усиливали ее возбуждение.

Некоторое время спустя, когда я в изнеможении вытянулся рядом с ней, она прошептала мне на ухо:

– Сохрани за собой эту комнату, Морис. Мы будем часто сюда приходить, хорошо?

Я пообещал.

Феликс, исполненный достоинства, взял из моих рук чемодан. Его презрение выразилось лишь в том, что, относя чемодан в мою комнату, он старался держать его подальше от себя. Люсия потащила меня в гостиную, где прилежно разучивала гаммы ее племянница. Девушка не стала прерывать своих упражнений, сделав вид, что не заметила нашего появления. Я остро ощущал ее недовольство. Было совершенно очевидно, что мое вторжение в жизнь этого дома ей неприятно. Мне предстояло проявить много терпения и уступчивости, чтобы завоевать ее расположение.

– Мов! – позвала Люсия.

Упрямица нехотя убрала ноты и с грохотом, прозвучавшим как выстрел, захлопнула крышку рояля. Люсия пронзила ее потемневшими от гнева глазами.

– Мов, не могла бы ты показать Морису его комнату?

– Для этого есть Феликс.

– Покажи Морису комнату и позаботься о том, чтобы у него было все необходимое!

Девушка, крутанувшись разок на вертящемся стуле, резко встала.

– Очень хорошо. Прошу вас, месье.

Люсия жестом велела мне следовать за своей племянницей. Миновав прихожую, мы поднялись по внутренней лестнице на второй этаж. Моя комната располагалась прямо над спальней хозяйки дома. Выбор для меня именно этой комнаты был не случаен, о чем красноречиво говорила пожарная лестница, ведущая из моего окна прямо на балкон актрисы. Окна обеих комнат выходили в тенистый сад, так что ночью я без шума мог пробраться к Люсии, без риска быть замеченным с улицы.

Мое новое жилище, выдержанное в голубых тонах, не имело ничего общего с прежней обителью. Помимо удобной мебели, радио и телевизора, оно включало туалетную комнату, облицованную голубым кафелем.

– Вы удовлетворены, месье? – издевательским тоном спросила Мов.

С того момента, как мы покинули гостиную, она заговорила впервые. Мой нелепый чемодан, поставленный на изысканный стол, выглядел посреди всей этой роскоши, словно ящик с мусором. Я разозлился и решил дать Мов отпор.

– Я полагаю, вы не одобряете мое появление в этом доме. В таком случае думаю, мне лучше будет уйти.

Девушка пожала плечами.

– Тетя желает видеть вас здесь. Что же, теперь в доме будет на одного актера больше. Это обещает много забавного...

Я схватил свой чемодан.

– Очень хорошо, я сматываюсь отсюда.

Но Мов преградила мне путь.

– Не будьте кретином. Вы прекрасно знаете, что, если уйдете, Люсия мне этого не простит. Она ужасна в гневе. Клянусь, она может перейти все границы.

Девушка неожиданно улыбнулась.

– И потом, не стоит драматизировать ситуацию. Мне, в сущности, совершенно наплевать на то, что вы будете здесь жить. Какая, в конце концов, разница, вы или кто-нибудь другой?

Окончательно сбив меня с толку, она ушла, а я принялся в ожидании ужина распаковывать свои пожитки.

За столом Люсия оживленно рассказывала нам о своем проекте. Казалось, она твердо решила его осуществить и подарить мне шанс. Актриса уже успела заинтересовать фильмом одного из продюсеров, и теперь ей предстояло найти хорошего сценариста, способного написать подходящую историю. Люсия хотела иметь готовый сценарий к концу съемок, чтобы немедленно приступить к новой работе. Во время летних каникул можно было бы осуществить весь подготовительный этап и в сентябре начать снимать.

Я по-прежнему считал ее планы фантастичными. Слишком уж стремительно развивались события. Наверняка этот проект – очередной каприз избалованной знаменитости. Она забросит его, как только возникнут первые трудности, а я несолоно хлебавши вернусь к ничтожной роли статиста. Пока же идея будущего фильма захватила Люсию целиком. Эта женщина обладала невероятным напором, для нее не существовало преград. Она умела желать и знала, как добиться осуществления своих желаний.

К концу ужина я был окончательно оглушен всем сказанным. Мов лишь слушала, кивала головой и изредка, когда Люсия призывала ее в свидетели, вставляла меткие, дельные замечания. Она вышла из-за стола раньше нас. В ее пожелании приятного вечера прозвучал вызов.

После ее ухода повисло странное молчание. Люсия протянула руку. Прикосновение ее холодных сухих пальцев к моей руке было неприятным.

– Ты кажешься встревоженным, – шепотом проронила она.

– Мне действительно тревожно.

– В чем дело? Тебя беспокоит будущая роль в фильме?

– Нет, меня беспокоит Мов. По-моему, она меня не переносит.

– Какая чепуха. Она ревнива, как и все девчонки ее возраста. Если бы я завела собаку, она испытывала бы те же эмоции. Это пройдет. Все дело в привычке, – беспечно объяснила Люсия и, понизив голос, добавила: – Сегодня ночью запри свою дверь и по пожарной лестнице спускайся ко мне в спальню.

Я был готов ответить отказом. Мысль о том, что мне вновь придется оказаться в комнате, где накануне я вел себя как идиот, внушала отвращение.

– Договорились?

– Договорились.

– Будь осторожен, смотри не упади!

Почему в этот момент я подумал, что Люсия играет свою очередную роль, что она постоянно играет какую-нибудь роль? Великая актриса навсегда утратила ощущение границы между киностудией и повседневной жизнью и превратилась в стареющую Джульетту, которой вечно суждено искать Ромео, способного бросить ей ответную реплику.

Через час, переодетый в пижаму, я был на балконе ее спальни. Люсия оставила раскрытым окно, и в полумраке комнаты я заметил ее силуэт.

– Оставайся на месте! – послышался шепот.

Решив, что до нее долетел подозрительный шум, я замер. Через мгновение актриса стояла рядом со мной.

– Боже мой, как же ты прекрасен! Мне захотелось посмотреть на тебя при свете луны. Ты восхитительное создание!

Я пожал плечами.

– Даже если вы действительно так считаете, не стоит мне об этом говорить.