— Не хотите ли рюмку вина, сэръ? — сказала миссъ Токсъ, когда вошелъ Тудль.

— Благодарствую, сударыня, — отвѣчалъ кочегаръ, — почему же нѣтъ? Выпить можно, когда подносятъ.

— Не правда ли, вамъ очень пріятно оставить свою милую жену въ такомъ почтенномъ домѣ? — продолжала миссъ Токсъ, лукаво прищуривая глаза и кивая головой въ его сторону.

— Вовсе нѣтъ, сударыня, — отвѣчалъ Тудль, — мнѣ пріятнѣе было бы увезти ее назадъ.

При этомъ Полли заплакала навзрыдъ. М-съ Чиккъ, по женскому инстинкту, поняла, что такая неумѣренная печаль можетъ сдѣлаться вредною для маленькаго Домби, и немедленно поспѣшила на выручку.

— О чемъ тужить, моя милая? — сказала она. — Вашъ ребенокъ вырастетъ безъ горя и безъ нужды подъ надзоромѣ тетушки Джемимы, и вы здѣсь будете совершенно счастливы. Что дѣлать? Безъ горя на этомъ свѣтѣ ничего не бываетъ; надо владѣть собою. Не сняли ли съ васъ мѣрку, Ричардсъ, для траурнаго платья?

— Сняли, сударыня, — рыдая отвѣчала Полли.

— A платье будетъ чудесное, — продолжала м-съ Чиккъ, — эта мадамъ шьетъ и для меня. Безподобная матерія!

— Вы будете такъ хороши, — прибавила миссъ Токсъ, — что и мужъ васъ не узнаетъ: не правда ли, сэръ?

— Неправда, — угрюмо возразилъ Тудль, — я угадаю ее вездѣ и во всемъ.

Ясно, кочегаръ отъ рукъ отбивался.

— Что касается до кушанья, Ричардсъ, — сказала м-съ Чиккъ, — самыя лучшія блюда будутъ въ вашемъ распоряженіи. Вы сами станете заказывать обѣдъ, и все, чего ни захотите, мигомь для васъ приготовятъ.

— О, разумѣется! — сказала миссъ Токсъ, усердно поддерживая подругу. — И пива она можетъ также пить сколько душѣ угодно. Не правда ли, Луиза?

— Конечно, конечно, — отвѣчала м-съ Чиккъ такимъ же тономъ. — Только вамъ нужно будетъ, моя милая, немножко воздержаться отъ зелени.

— И еще, можетъ быть, отъ соленаго, — подхватила миссъ Токсъ.

— A кромѣ зелени и соленаго, — продолжала Луиза, — вы будете получать все, что хотите, безъ всякаго ограниченія.

— Вы знаете, разумѣется, — сказала миссъ Токсъ, — что она горячо любитъ своего собствеинаго ребенка, и вы, я увѣрена, Луиза, не станете ее бранить за это?

— О, безъ сомнѣнія! — благосклонно отвѣчала м-съ Чиккъ.

— Но ей, конечно, — продолжала миссъ Токсъ, — нужно обратить все вниманіе, всю заботливость на своего маленькаго воспитанника. Она должна считать величайшимъ счастьемъ, что этртъ херувимчикъ, такъ тѣсно связанный съ высшимъ обществомъ, будетъ на ея глазахъ расцвѣтать съ каждымь днемъ. Не правда ли, Луиза?

— Безъ всякаго сомнѣнія! — сказала м-съ Чиккъ. — Вы видите, душа моя, она ужъ совершенно успокоилась и думаетъ только, какъ бы съ веселымъ сердцемъ и улыбкой проститься со своей сестрицей Джемимой, съ дѣтками и съ честнымъ мужемъ. Не такъ ли, моя милая?

— Ну, да, — вскричала миссъ Токсъ, — видно по глазамъ, что ей хочется проститься.

Бѣдная Полли съ отчаяніемъ въ душѣ обняла всѣхъ членовъ семейства и потомъ хотѣла скрыться въ своей комнатѣ, чтобы избѣжать горестной разлуки съ дѣтьми. Но хитрость не удалась: младшій сынъ, угадывая намѣреніе матери, ухватился за ея платье и побѣжалъ вмѣстѣ съ ней, между тѣмъ какъ старшій, прозванный въ семействѣ котломъ, въ воспоминаніе паровой машины, забилъ ногами яростную тревогу, и его примѣру послѣдовали прочіе члены семейства.

Нѣсколько апельсиновъ и мелкихъ денегъ усмирили маленькихъ Тудлей, и семейство немедленно отправилось домой въ наемной каретѣ, дожидавшейся y подъѣзда. Дѣти, подъ надзоромъ Джемимы, стали y окна и бросали оттуда апельсины и деньги. Самъ м-ръ Тудль расположился на запяткахъ, считая этотъ родъ ѣзды удобнѣе всѣхъ другихъ.

Глава III

Мистеръ Домби, какъ человѣкъ и отецъ, является главою домашняго департамента

Когда похороны покойной леди были окончены къ совершенному удовольствію гробовщика и вообще всѣхъ сосѣдей, очень взыскательныхъ на этотъ счетъ и готовыхъ обижаться за всякія упущенія при такихъ церемоніяхъ, различные члены въ хозяйствеиномъ департаментѣ м-ра Домби заняли свои мѣста по домашнему управленію. С_е_й м_а_л_ы_й м_і_р_ъ — увы! — какъ и большой, отличался похвальною способностью скоро забывать своихъ мертвецовъ. Когда кухарка сказала, что покойница — вѣчная ей память! — была очень тихаго характера, a ключница прибавила, что таковъ есть общій жребій всѣхъ человѣковъ; когда буфетчикъ сказалъ: "кго бы могъ это подумать!", a горничная съ лакеемъ проговорили, что имъ все это мерещится какъ будто во снѣ; тогда назидательный предметъ совершенно истощился, и всѣ единодушно рѣшили, что траурное платье слишкомъ скоро износилось.

Что касается до кормилицы Ричардсъ, заключенной наверху въ качествѣ почетной плѣнницы, заря новой ея жизни, казалось, разсвѣтала холодно и угрюмо. Огромный домъ м-ра Домби стоялъ на тѣнистой сторонѣ высокой, темной и во всѣхъ отношеніяхъ модной улицы между Портлендской площадью и Брайэнстонскимъ скверомъ. Это былъ угольный домъ, занятый внизу погребами съ желѣзными рѣшетками и кривыми дверями, искоса поглядывающими на мусорныя ямы, печальный домъ съ круглыми флигелями назади, содержащими цѣлый рядъ парадныхъ комнатъ, обращенныхъ на дворъ, устланный щебнемъ, гдѣ торчали два тощихъ дерева съ почернѣвшими пнями и вѣтвями, съ закоптѣлыми листьями, которые немилосердно трещали при малѣйшемъ дуновеніи вѣтра. Лѣтнее солнце появлялось на улицѣ только во время завтрака вмѣстѣ съ водовозами, ветошниками, починщиками старыхъ зонтиковъ, цвѣточниками и продавцами стѣнныхъ часовъ, возвѣщавшими о своемъ появленіи звонкой трелью колокольчика. Но скоро дневное свѣтило исчезало, a за нимъ выступали на сцену бродячія труппы музыкантовъ, шарманщики съ куклами и обезьянами, продавцы бѣлыхъ мышей, a иногда, для довершенія спектакля, появлялся балагуръ, промышлявшій ежами. Въ сумерки, когда вся эта компанія съ дневной добычей убиралась во свояси, выходили къ воротамъ лакеи, если господа ихъ обѣдали не дома, и фонарщикъ, по заведенному обычаю, употреблялъ суетныя усилія освѣтить улицу газомъ.

Огроменъ и пустъ былъ домъ м-ра Домби снаружи и внутри. Тотчасъ же, послѣ похоронъ негоціантъ приказалъ накрыть чехлами всю мебель — быть можетъ, для того, чтобы сберечь ее для сына — и физіономія комнатъ измѣнилась, за исключеніемъ тѣхъ, которыя оставлены были для самого хозяина въ нижнемъ этажѣ. Среди уединенныхъ залъ и гостиныхъ явились таинственныя фигуры изъ стульевъ и столовъ, собранныхъ въ одну кучу и нахлобученныхъ большими саванами. На колокольчикахъ, столахъ, зеркалахъ, окутанныхъ газетными и журнальнвми листами, мелькали отрывочныя извѣстія о смертяхѣ и страшныхъ убійствахъ. Каждая люстра, обернутая въ голландское полотно, казалась огромной чудовищной слезою, висѣвшей изъ потолочнаго глаза. Изъ каждаго камина несло сыростью и затхлымъ воздухомъ, какъ изъ могильнаго склепа. Умершая и похороненная леди смотрѣла изъ картинной рамы, какъ страшное привидѣніе въ бѣломъ саванѣ. Вѣтеръ между тѣмъ безпрестанно развѣвалъ полусгнившіе клочки соломы, настланной подлѣ дома, когда хозяйка была больна: эти клочки, по какому-то невидимому притяженію, постоянно летѣли къ порогу противоположнаго грязнаго дома, который отдавался внаймы, и, казалось, посылали оттуда печальную рѣчь къ окнамъ м-ра Домби.

Комнаты, назначенныя негоціантомъ для собственнаго употребленія, примыкая къ большой залѣ, состояли изъ кабинета, библіотеки и столовой, въ которую превращена маленькая стекляная горница, обращенная окнами къ означеннымъ сухопарымъ деревьямъ, гдѣ по обыкновенію разгуливали кошки. Библіотека была въ то же время и гардеробною, такъ что запахъ веленевой бумаги, пергамента, кожи и русскаго сафьяна смѣшивался въ ней съ запахомъ ваксы и сапоговъ. Эти три комнаты соединялись бдна съ другого. Поутру, когда м-ръ Домби изволилъ кушать свой обыкновенный завтракъ, и вечеромъ, когда онъ возвращался домой къ обѣду, мадамъ Ричардсъ должна была, по звону колокольчика, являться въ стекляную комнату и расхаживать взадъ и впередъ со своимъ маленькимъ питомцемъ. Бросая по временамъ украдкой бѣглые взоры на м-ра Домби, который сидѣлъ въ далекомъ углубленіи и безмолвно посматривалъ на ребенка изъ-подъ темной тяжелой мебели — домъ былъ прадѣдовскій, старомодный и угрюмый — кормилица мало-по-малу начала приходить къ заключенію, что хозяинъ ея очень похожъ на арестанта въ тюремномъ замкѣ, или на странное привидѣніе, на выходца съ того свѣта безъ способности говорить и понимать языкъ живыхъ людей.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: