— Незачем дальше притворяться. — Надя говорила с ледяной улыбкой. — Я знаю, на что вы способны. Я видела, с каким лицом вы шли с пляжа. Это отвратительно! Мне бы надо знать, что Адам Брокуэй вмешается, чтобы разрушить мои планы.

Клэр инстинктивно отступила назад.

— Адам вовсе не влиял на мое решение, — пыталась она сохранить достоинство, сознавая, что он-то как раз и мог послужить основанием для этого решения. Но и без Адама она никогда бы не согласилась на предложение Дэвида.

Надя издала короткий смешок. Клэр поняла запоздало, что предпочитает в действительности вражду Нади ее тщательно рассчитанной «дружбе». Она сделала чрезвычайное усилие, дабы отвратить неприятности:

— Простите, миссис Колбэн, но я не уверена, что вы можете вмешиваться в личную жизнь сына. Позвольте мне обсудить это с Дэвидом.

— Вот здесь-то вы ошибаетесь, моя дорогая, — прервала ее Надя. — Это все касается Меня. Мой сын и я смотрим на вещи одинаково. Вы что же, думаете, я тут разыгрываю сцены для собственного удовольствия? О нет! Благодарю покорно. Я все это делаю ради Дэвида!

Клэр едва не поддалась жалости. В следующую же секунду она поняла, что одурачена, увидав разъяренный Надин взор.

— Что же вы делали все это время? — требовательно и презрительно спросила она. — Мучили его? Водили его за нос, заставляли его поверить, что он может перестроить свою жизнь с вами?

От Клэр требовались нечеловеческие усилия воли выдерживать этот гнетущий взгляд темных глаз.

— Могу только повторить, что мне жаль, что все так получилось. Но вообще говоря, миссис Колбэн, если вы это обсуждали с Дэвидом, вина частью лежит и на вас. Я никогда его не обнадеживала. Его предложение было для меня полнейшей неожиданностью. Я знаю, он был одинок, но теперь у него есть его работа, он не нуждается во мне и, простите, не нуждается в вас до такой степени. Вам надо дать ему свободу. Вы слишком его опекаете, не думаю, что это так уж хорошо для мужчины.

Надя словно с цепи сорвалась. Она придвинулась к Клэр, глаза ее метали молнии.

— И вы смеете это мне говорить! Вы, маленькая выскочка, понятия не имеете, о чем говорите! Поживите-ка с мое — девчонка, ничтожество!

— Полагаю, я знаю, что говорю! — Суровая действительность помогла Клэр восстановить самообладание. Если Надя решила разъяриться, то она должна оставаться спокойной.

— Итак, вы предпочли моему сыну Адама Брокуэя? — Она едва говорила, осознав крушение своих планов.

— А почему бы нет? — Клэр бессознательно встала на защиту Адама. — Он в десять раз больше мужчина, чем Дэвид!

Еще не досказав, она поняла, что допустила роковую ошибку, но было уже поздно!

Надя побелела, глаза ее полыхали от ярости. Мороз пробежал по коже Клэр, ее охватило чувство неизбежного. То, чего она боялась больше всего, случилось. Плотину прорвало. Надя потеряла контроль. Клэр отшатнулась от ее белого, искаженного лица. Надя издала какой-то грубый, рыдающий звук, ее рука взметнулась и со всей силой обрушилась на Клэр. Голова Клэр, словно кукольная, отпрянула назад и задела тяжелую медную шишку в изголовье постели. Девушка упала, не издав даже стона.

— Клэр, Господи! — Жалобный крик Нади эхом отозвался в звенящей тишине. Девушка лежала там же, где упала, как какая-то нелепая игрушка, слишком юная, слишком хрупкая, с побелевшим лицом, страшный кровоподтек уже заалел у нее на виске.

Надя склонилась над ней, с расширившимися от ужаса глазами. Что она наделала? Комната, казалось, темнела на глазах. Она почувствовала себя как в каком-то кошмаре! Сейчас она проснется, и все, слава Богу, кончится! Но девушка оставалась лежать неподвижно. Жуткая мысль пронзила ее: она мертва? Она схватилась двумя руками за медный поручень у постели, чтобы не упасть, добралась до двери, распахнула ее и выкрикнула потрясшим ее саму хриплым голосом:

— Адам, Адам, ради Бога, быстрее сюда! — после чего упала в кресло и разрыдалась. Всю свою жизнь с тех пор она вынуждена была спрашивать себя, почему она не позвала своего сына.

Когда Клэр открыла глаза, была ночь и сквозь открытое окно горели звезды. Маленькая лампа-ночник отбрасывала розово-золотистую тень на стены комнаты. На ней была ночная рубашка, удобная, но она не помнила, чтобы надевала ее. Где она? Она огляделась. Красивая комната, но она ее не знала. Ничто не давало ей ключа к разгадке тысячи вопросов, которые начинали колотиться, как птицы, в ее мозгу. Она быстро поднялась и застонала. Голова кружилась, чувствовала она себя отвратительно. Она приложила руку к виску и обнаружила какую-то повязку. Что же с ней приключилось, несчастный случай? Попыталась вспомнить хоть что-нибудь, но голова отказывалась сосредоточиться.

Дверь отворилась, и в комнату вошел мужчина, очень высокий, стройный и сильный, загорелый до черноты, а когда он поднял голову, она увидала его глаза — как сапфиры на бронзовой маске. Клэр испугалась. Она не знала его, хотя он явно имел право к ней входить. Кто это? Кто бы он ни был, она обязана его вспомнить.

Он подошел к ее постели, поправил лампу, чтобы лучше ее разглядеть.

— Вы проснулись! Как вы себя чувствуете? — Он всматривался в ее лицо, голос у него был глубокий, мягкий. — Головная боль, головокружение?

Она смотрела на него, пытаясь сосредоточиться.

— Хочу пить! — сказала она, пробуя собственный голос. Он налил ей воды из высокого стеклянного графина в бокал. Он помог ей, придерживая за плечи, потом уложил обратно на подушки.

— Ну, как вы, малышка? Скажите мне. Я чертовски беспокоюсь. — Он очень мягко повернул ее голову к себе.

Как она могла не знать его? Она наморщила лоб, в глазах мелькнул страх. Он взял стул и подсел к ней.

— Ну, так что, Мелисанда? — Его голос был так неожиданно мягок, что у нее навернулись слезы. Она глотнула и наконец ответила:

— Это мое имя?

На его лице мелькнуло странное выражение, рот сжался.

— У вас очень болит голова?

— Да! — откровенно призналась она.

— Доктор будет к утру…

— Так что со мной? Я заболела? — прервала она его.

Он впился в нее взглядом:

— Вы упали. Расшибли голову — сильнее, чем я предполагал.

— Я вас знаю? — Ей хотелось только одного, чтобы этот голос убаюкивал ее всегда.

— Разумеется. Вы не можете вспомнить?

Сердце у нее вдруг затрепетало.

— Мы не женаты?

— Что? А вы думаете, вы замужем?

Она слабо улыбнулась:

— Я не знаю. Все, что я знаю, это то, что вы в моей комнате, как в своей собственной. — Она откинулась на подушку. — А я вас хорошо знаю?

Он на мгновение запнулся:

— Ну, не слишком. Попробуйте больше об этом не думать. Закройте глаза и поспите. Может, ночной отдых вам принесет облегчение.

— Вы останетесь тут? — спросила она сонным голосом, закрывая глаза.

— Если хотите.

Она протянула руку и ощутила надежное рукопожатие. Что-то в этом было удивительно знакомое.

— Как вас зовут? — Она опять открыла глаза, внезапно встревожившись.

— Адам!

— Хорошо! — Она опять прилегла и прикрыла глаза. — Лучше, чем мое собственное. Где это слыхано о Мелисанде, разве что у Дебюсси или Метерлинка. — Она глубоко вздохнула.

— Оно вам подходит. Ну, поспите теперь.

Она отвернулась, на ее бледном лице выделялся только рот. Постепенно она впала в тяжкий, болезненный сон. Но к мужчине у ее постели сон так и не пришел этой ночью. Он встречал рассвет с лицом угрюмым и потерянным.

Долгих два дня она была прикована к постели. Не раз ей хотелось встать, но удерживала мысль, что Адам рассердится. Доктор, проницательный мужчина с волевым подбородком, дважды навещал ее, задавая вопросы, на которые у нее не находилось ответов. Ему удалось внушить ей, что потеря памяти — обычное дело. Травма головы была легкая и скоро пройдет. Она страдала от травматической амнезии, что звучало вполне романтично, но по сути таковым не являлось. Самое главное было не тревожиться, настаивал он. Но как? В конце концов, он-то знал, кто он, а она про себя — только то, что у нее прекрасные волосы и серые глаза. Это отнюдь не придавало ей уверенности. Ее память могла вернуться в любой момент. Лежать смирно и ни о чем не волноваться — вот приказ! Ее память должна вернуться, не важно, скоро или нет. Единственное, что она могла разобрать и понять, это то, что она на острове, да и то лишь, когда услышала шум прибоя. Но почему на острове?