— Я пришла сюда пешком, — спокойно заявила она, почувствовав на мгновение торжество от его внезапного смятения.

— Пешком! — в гневе выкрикнул он. — Ради всего святого! Ты шла пешком от самого города? В такую жару? Неудивительно, что ты выглядишь полутрупом!

— Благодарю, Тэйн. — Она криво усмехнулась, не обидевшись на его слова, так как знала, что это была самая настоящая правда. Каждое утро, глядя на себя в зеркало, она убеждалась в том, что в ней не осталось ничего от прежней привлекательности. Это исхудалое лицо, выпирающие ключицы, эти костлявые руки, когдато изящные, принадлежавшие водяной фее…

— Какие у тебя планы? — резко спросил Тэйн. — Может, вездесущий Майкл возьмет на себя роль твоего шофера или ты вызовешь такси? — Не получив ответа, он помрачнел. — Полагаю, ты не надеешься, что я отвезу тебя?

Сапфира инстинктивно сжалась от его сдерживаемой ярости, но, ощутив спиной мягкость диванных подушек, успокоилась. Не хватало еще унизить себя, попросив у него одолжения! Даже видеть его вот так, наедине, было для нее слишком большим испытанием, и она пошла на это только потому, что хотела сохранить чувство собственного достоинства.

— Мне от тебя ничего не нужно, — сказала она холодно. — Я намереваюсь вернуться так же, как и пришла сюда.

— Пешком! — взорвался он, с трудом сдерживая захлестнувший его гнев. — С трехлетним ребенком? — Прежде чем она успела что-нибудь понять, Тэйн быстро подошел к ней и, схватив за руки и рывком подняв с дивана, уставился в ее побледневшее от страха лицо. — Ты пришла, чтобы забрать Викторию, не так ли? Ты в самом деле собираешься лишить меня дочери, Сапфира?

— А что? — бросила она ему в лицо, опьяненная внезапной смелостью. — Неужели ты согласился бы отдать мне сына? — Гордо откинув голову, она без страха встретила его спокойно-уверенный взгляд. В ее прекрасных голубых глазах он прочел дерзкий вызов.

— Нет, — сказал он с затаенной угрозой в голосе, впившись пальцами в нежную кожу ее беспомощных рук. — Нет, — тихо повторил он. — Если ты за этим приехала, забудь об этом. Я никогда, слышишь, никогда, не отдам тебе сына. По закону Стефанос мой и останется моим сыном! — Печать страдания и боли осветила какой-то необычной красотой это смуглое лицо, заставившее Сапфиру солгать ему. — Так вот почему ты пришла сюда? Чтобы забрать Стефаноса?

— Убери от меня руки! — Сапфира поразилась собственной смелости и тому, как он повиновался ее резкому требованию. Она машинально подняла руки и потрогала кожу там, где он вцепился в нее пальцами, заметив, как изменилось при этом выражение его глаз. Что это было? Сожаление? Или, может быть, раздражение? Трудно сказать. — К твоему сведению, ты ошибаешься, — сказала она со спокойствием, которого вовсе не чувствовала. — Я пришла не для того, чтобы забрать у тебя сына. Напротив, я хочу сказать тебе, что готова отказаться от прав на опеку над нашей дочерью. — Она помолчала, вовсе не с целью произвести драматический эффект, а потому, что ей было не просто произнести эти слова. — Считай, что оба ребенка принадлежат тебе.

Сапфира все утро готовилась к этому моменту, так что сейчас ей не хотелось давать волю слезам. Видит Бог, она и так выглядит непривлекательно, не хватает ей еще опухших глаз и покрасневшего носа. К тому же в дверях показалась Эфими с подносом, на котором стояли тарелки с фруктами, яйцами, сыром, ломтиками свежеподжаренного хлеба и нарезанным тортом, и на ее приятном лице был написан плохо скрываемый ужас.

Прикоснувшись к глазам поспешно извлеченным из сумки платком. Сапфира увидела, как Тэйн, поблагодарив прислугу, взял из ее рук поднос.

— Ешь, Сапфира, — не терпящим возражений тоном скомандовал он.

Она молча подняла одну из тарелок, приглашая его присоединиться к ней.

— Благодарю, — с сухой вежливостью произнес он. — Я не голоден.

Его отказ не был для нее неожиданностью. Прошло немало времени с того дня, когда они в последний раз ели вместе, и еще больше с тех пор, когда к их совместной трапезе не примешивалось чувство обоюдного раздражения и горечи. Без всякого удовольствия она заставила себя взять кусок торта. Он был еще теплый от жара духовки и буквально таял во рту.

— Итак. — В голосе Тэйна, первым нарушившего затянувшееся молчание, во всем его облике чувствовалась враждебность. — Ты решила отказаться от детей. Странно. Единственное, в чем я никогда не сомневался, это в твоей любви к Виктории и Стефаносу. Кто внушил тебе эту мысль? Твоя эмансипированная подруга или ее потворствующий тебе во всем братец? — В его низком голосе звучали горечь и гнев.

— Я решила сама. — Она старалась не показать, как больно задел ее его презрительный тон и оскорбительное отношение к ее друзьям. — К тому же это наши дети, Тэйн, а не только мои! — со спокойным достоинством заметила она.

— Ах да! — Тэйн буквально впился в нее глазами, словно пытаясь проникнуть в тайный ход ее мыслей. — Наши дети. Один для меня, другая для тебя, с позволения закона. Это поистине Соломоново решение. Сапфира! А ты пренебрегаешь им. Почему? Потому что решила жить в грехе со своим дружком? Решила отказаться от обоих, чтобы иметь возможность потворствовать своим желаниям, не так ли?

— Господи, Тэйн! Как можно быть таким жестоким! — Волна гнева вытеснила чувство боли. Она думала, что он образумится, получив право опеки над детьми, и не позволит себе опуститься до оскорблений. — Ты что, действительно ничего не понимаешь? — Она задержала взгляд на его самолюбивом, выражающем неприязненное осуждение лице, пытаясь найти хоть какие-нибудь признаки понимания, и не увидела таковых. — Все это не имеет никакого отношения к Лорне или Майклу. Лорна желает мне только счастья, а Майкл всего лишь друг, и то, что он мужчина, абсолютно неважно.

Выражение его лица ни на йоту не изменилось, и она поняла, что все ее попытки переубедить его тщетны. Она вздохнула, сознавая свое бессилие.

— Дело не в том, что я не хочу быть с Викторией… — От волнения она почувствовала комок в горле, но она тут же сумела взять себя в руки. — Разумеется, я хочу, чтобы Виктория была со мной, чтобы они оба были со мной! Но ведь они близнецы… близнецы! Ты в самом деле не понимаешь, что это значит? Если бы ты хоть раз видел их вместе — по-настоящему видел их вместе, — ты бы знал, что они нуждаются друг в друге намного больше, чем во мне! Соломоново решение! — Она горько рассмеялась. — В Англии мне бы по закону оставили обоих детей. Какой судья решился бы разъединить близнецов, поделив их между родителями? Я не могу позволить, чтобы эта дьявольская затея осуществилась!

— В Греции нельзя отнять у отца сына! — От внутреннего напряжения углубились морщины по углам его рта, но на суровом лице не было сожаления. Если глаза действительно зеркало души, то Сапфира видела перед собой тайник с глубоко запрятанным в нем страданием, и на минуту она почувствовала, как горячая волна жалости затопила ее. Лишь в минуту крайней безысходности могла она позволить себе сомневаться в любви Тэйна к детям.

— Все это время ты был уверен, что суд назначит тебя опекуном обоих детей, — сказала она, впервые со всей ясностью представив себе положение вещей.

— Да, — сухо признался он. — Да, я был уверен в этом. В нашей стране по крайней мере мужчина считается главой дома, ответственным за своих детей.

— Ну что ж, твое желание исполнилось. — Не в состоянии больше спокойно сидеть на месте, Сапфира поднялась, нервными движениями тонких пальцев разглаживая складки на платье. Какой наивной дурой она была, не понимая, насколько отличны законы Англии от законов стран Восточного Средиземноморья. Она считала, что одержала убедительную победу, когда Тэйн, после многих месяцев упорного отказа, вдруг согласился юридически оформить раздельное проживание.

Если бы не ее тогдашнее состояние, она бы сообразила, что он, как и она, надеется на право опекунства над детьми. Вместо этого суд вынес идиотское, непристойное постановление о раздельной опеке над близнецами, которые, несмотря на разность пола, были с рождения настолько привязаны друг к другу, что любой, видевший их вместе, не мог не заметить этого…