– Да, это я его выгнал, – ответил Бернард. Он говорил медленно, с трудом сдерживая ярость, вызванную в нем оскорблениями отца. – Малхолланд агитировал рабочих. Я часто видел его вместе с Рамшоу и его компанией.

– Не пытайся меня перехитрить. Я прекрасно знаю, почему ты это сделал. Он уже долгие годы общается с Рамшоу, но ты не выгонял его с работы и не выбрасывал из коттеджа. Сейчас ты выгнал его, потому что надеялся, что он вместе с семьей уедет из наших краев и ты, таким образом, избежишь опасности. Ведь ты рассчитывал именно на это, признайся?

Бернард выдержал отцовский взгляд, ни разу не моргнув, и оставил его вопрос без ответа.

– Проклятый идиот! – взорвался Джордж Розье, переходя на крик.

Скрежеща зубами, он отошел от сына и тяжело опустился в большое кожаное кресло возле камина, откинув голову на высокую спинку. Устало вздохнув, он снова посмотрел на Бернарда и осведомился, на этот раз совсем спокойным тоном:

– Ну и что ты теперь собираешься делать?

Бернард Розье подошел к окну, и некоторое время стоял неподвижно, вглядываясь в темноту, словно о чем-то размышляя, потом вернулся к камину.

– Ты можешь дать мне сто фунтов? – спросил он, глядя на огонь.

– Зачем они тебе? Что ты собираешься делать?

– Я… я объясню тебе все потом, отец, когда разрешу эту проблему. Мне пришла в голову одна идея, но мне нужны сто фунтов, чтобы ее осуществить. Ты можешь дать мне их сейчас? Или хотя бы пятьдесят сейчас и еще пятьдесят в течение ближайшей недели.

– Надеюсь, что хотя бы на этот раз ты знаешь, что делаешь.

– Можешь быть в этом уверен.

– Ты собрался с кем-то встречаться?

– Да. Но я расскажу тебе все после. Я вернусь через пару часов, и, если мой план сработает, к этому времени все будет улажено – и именно так, как хочет эта бешеная сука там наверху.

Он поднял глаза к потолку, давая тем самым понять, что имеет в виду сестру.

Джордж Розье поднялся с кресла. Достав из кармана ключ, он отпер дверцу в панели возле камина, вытащил оттуда кожаный портфель и, открыв его, выложил на стол его содержимое. Отсчитав из груды монет пятьдесят соверенов, он, молча, протянул их сыну.

Бернард взял деньги и спрятал их в свой бумажник. Он уже собрался покинуть комнату, когда отец остановил его со словами:

– Каков бы ни был твой план, действуй только наверняка. Запомни: от этого зависит твое будущее и будущее всей нашей семьи.

– Неужели ты думаешь, что должен напоминать мне об этом? – ответил Бернард, и в его голосе слышалась горечь.

Поспешным шагом он вышел из библиотеки, снял свое пальто и шляпу с вешалки в вестибюле, взял свою трость и сбежал по ступенькам крыльца. Он не стал подзывать кучера и садиться в экипаж – до дома Бантинга было совсем близко, можно пройти туда пешком, тем более что не следовало привлекать к себе лишнее внимание. Выйдя с территории усадьбы, он избрал наикратчайший путь и направился в темноте через поля, нервно размахивая тростью.

В тот же вечер в половине десятого Агнес Розье зашла в комнату дочери, чтобы сообщить ей, что Кэти Малхолланд выйдет замуж за мистера Бантинга, контролера-весовщика на их шахте. Девушке очень повезло, потому что Марк Бантинг – человек с достатком, и она поселится в теплом просторном доме из четырех комнат с садом, и не будет испытывать нужды ни в чем.

Того, что Бантинг согласился на план Бернарда, было для Агнес достаточно, чтобы считать эту проблему разрешенной. Разумеется, Кэти Малхолланд с радостью примет его предложение, ведь у беременных девушек не слишком большой выбор, в особенности, если им приходится спать под открытым небом среди болот.

Марк Бантинг направился через поселок к полю, где, как он знал, теперь жили Малхолланды. Он мог бы и не идти через поселок, где его ненавидели, а пройти к полю окольным путем, но ненависть шахтеров и их семей ни в коей мере не смущала его, скорее, напротив, веселила.

На Бантинге были бриджи длиной до колен, светлые гетры и темно-зеленый сюртук из тонкого сукна. На шее вместо галстука – белый платок. Голову украшал черный котелок. В руках Бантинг держал элегантную трость.

Сумерки только наступили, и на дороге еще играли дети, а женщины стояли в дверях своих коттеджей. Несколько ребятишек прервали свою игру и, подняв головы, с любопытством посмотрели на него. Взгляды женщин, обратившиеся в его сторону, были полны ненависти. Одна из них даже плюнула, когда он проходил мимо, а другая повернулась к нему спиной и ушла в дом, громко хлопнув дверью.

«Женщины – глупые создания», – подумал Бантинг. Открыто демонстрируя свою ненависть, они лишь подставляют под удар своих мужей и благосостояние своих семей, что же касается его, ему на их ненависть наплевать. В некотором смысле она даже льстила ему, напоминая о том, что он пользуется здесь немалой властью.

– Ты посмотри на это чучело огородное! – крикнула одна из женщин своей соседке при его приближении.

Бантинг понял, что женщина имела в виду его одежду, которая этим беднякам должна казаться очень элегантной в сравнении с их тряпьем, и почувствовал себя от этого еще более польщенным.

Несмотря на то, что Малхолланд был уволен с работы и изгнан вместе с семьей из поселка не им, а Брауном, помощником управляющего шахтой, Марк Бантинг не сомневался, что жители поселка обвиняют в этом только ненавистного им Бантинга. Люди винили его во всех бедах, неважно, был ли виноват действительно он или кто-то другой, имеющий власть на шахте. Но Бантинг заметил, что чем больше обвинений предъявляют ему местные жители, тем лучше ему платят работодатели, вознаграждая за рвение. Что ж, если каждый взрыв ненависти прибавлял денег в его кармане, он всей душой желал, чтобы такие взрывы случались почаще.

Выйдя на поле, он сразу же заметил какое-то странное сооружение вдали. Подойдя поближе, он понял, что сооружение состоит из двух столов, платяного шкафа, серванта и нескольких стульев и являет собой некое подобие человеческого жилища. Один из столов стоял на нескольких бревнах и служил, таким образом, крышей, столешница другого стола и спинки стульев служили одной стеной, другую стену заменял сервант, а третью – шкаф. Вход в это причудливое укрытие был завешен рваной вылинявшей тряпкой.

Сбоку от жилища находился импровизированный очаг – огонь был разожжен в куче хвороста, а низкие стенки, сложенные из камней, защищали его от ветра. Рядом возвышалась груда кастрюль, сковород и прочей кухонной утвари. Возле огня сидела на корточках женщина с кастрюлей в руках. Высокий мужчина, в котором он узнал Малхолланда, склонился над кем-то, лежащем на соломенном тюфяке у самого входа в жилище, а чуть поодаль столпилось несколько человек – по всей видимости, жители поселка.

Когда Бантинг приблизился, Малхолланд резко выпрямился и с угрожающим видом повернулся к непрошеному гостю. Тот не стал подходить к нему вплотную, опасаясь нападения. Сохраняя безопасное расстояние между собой и противником, Бантинг громко сказал:

– Это сделал не я, Малхолланд. Я честно тебе говорю: это сделал не я. У меня и в мыслях не было тебя увольнять.

– Что тебе здесь надо?

– Мне надо с тобой кое о чем поговорить.

Родни уже хотел ответить: «Убирайся прочь. Мне не о чем говорить с таким негодяем, как ты», – но в разговор вмешалась Кэтрин. Впрочем, она только выкрикнула его имя:

– Родни!

В ее голосе было столько мольбы, что он сдержал свою злобу. Он расправил плечи и отошел на несколько шагов от укрытия, жестом приглашая Бантинга следовать за ним…

– Ты не должен злиться на меня, Малхолланд. Говорю тебе, это сделал не я, – повторил Бантинг, остановившись на расстоянии вытянутой руки от Малхолланда. – Это сделал Браун, – продолжал он. – Лично у меня не было к тебе никаких претензий. И даже если б они у меня были, я бы все равно не стал увольнять тебя в данных обстоятельствах.

– О каких обстоятельствах ты говоришь? – голос Родни звучал угрожающе.