Неуемное желание одних доминировать над другими, как это ни странно, одновременно скрепляет и деформирует до уродства все сферы обитания. Преступная прослойка настолько прижилась и расширилась на благодатной почве экономической и финансовой рыхлости, что слилась с обществом. Порядочных людей почти не осталось, похоже, они вообще перестали рождаться, доказывая, что властолюбие и честность несовместимы.

Все это убеждает, что к контактам с нами они не готовы. К тому же в ближайшее время эта цивилизация не изменится в лучшую сторону, скорее, наоборот. Предпосылки к стабильности и гармонии человеческих взаимоотношений еще даже не появились.

Следуя законам Вселенной, не допускающим вмешательства в чужую жизнь, предлагаю прямые контакты прекратить и ждать, надеясь на их благоразумие.

С тех пор прошло несколько лет. Визитов Икса либо иного инопланетянина в мое сознание не было. Похоже, они оставили меня в покое. Я наконец получил долгожданную свободу и независимость, правда, как ими воспользоваться, не знаю.

Мне никто не верит, никто не доверяет, все сочувствуют или советуют лечиться, не понимая всеобщей хвори. Но кто же нас всех вылечит? И когда?

На инопланетян, уверяю вас, надеяться не стоит. Я в этом уже убедился.

Двадцатилетний Юрий Фисун и тридцатилетний Жора Голюк вместе вышли на свободу из колонии строгого режима. В один день, хотя и по разным срокам. Первый отсидел пять лет за грабежи, второй — семь за квартирные кражи.

На перекладных добрались до областного центра и бодро засеменили по местному «Арбату».

— Ого! Вот это да! — наперебой восклицали напарники, глазея на витрины, заполненные товарами с фантастическими ценами и рекламными плакатами с оголенными женщинами.

— У-У-У, елки-палки, сколько денег надо, — гудел Юрий.

— Нам бы сейчас бабу, хоть какую-нибудь, — вслух мечтал Жора.

С этого и начали. Вернулись к автовокзалу и стали приставать к молодым и располагающим девицам. На третьем заходе подфартило. Леонора, такая себе, не в меру располневшая «телка», пошла на контакт охотно. Сама таких искала. Быстро договорились, купили бутылку горькой настойки, хлеб, рыбные консервы и сняли комнату у одинокой старушки, дальней родственницы Фисуна.

— Понимаешь, тетя, — разъяснял троюродный племянник, — отсидели от звонка до звонка, первый день на свободе, надо отметить.

— Ну, Бог с вами, — прошамкала старушка, бережно завернула в платочек скомканные гривни и пошла в собор помолиться и поставить свечи всем, кого еще помнила.

А друзья-соратники без промедления начали гулять. Леонора быстро захмелела, сама разделась и одарила изголодавшихся, нетерпеливых мужиков своим роскошным телом. Сразу двоих и столько, сколько те хотели.

Потом еще выпили, немного подремали, стали играть в карты. Подруга умела только в подкидного, поэтому, дабы не изменять компании, вместо стола предоставила свой плоский живот и объемные бедра. Томно закатила глаза и снисходительно улыбалась на пощупывания и щекотку.

— Послушай, — лицо Голюка вдруг просветлело от неожиданного умозаключения, — чего мы сидим? Надо делать деньги?

— Из чего?

— Из этого! — выпалил Жора и нежно похлопал по увесистой груди Леоноры.

Заговорщики вышли на кухню и по-деловому обсудили свои силы и возможности. Разработали план, начали действовать. Юра преподнес сожительнице очередной стакан «Зубровки» и повел трудную беседу о правилах поведения в публичных домах.

— Понимаешь, — уговаривал он, — женщина никогда не должна отказывать, а выполнять любые пожелания мужчины, потому как он платит.

Леонора молчала и лишь тихо посапывала под увещевания Фисуна, то ли негодуя, то ли предвкушая интимное разнообразие. А у подъезда дома Голюк уже подбирал первых клиентов.

— Мой товар — твои деньги, — предлагал сделку случайному прохожему сомнительной внешности, — всего пять баксов за пять минут. Хочешь больше, плати больше…

— А как она выглядит? Лет-то ей сколько?

— Девочка в соку, старше восемнадцати не держим.

Вскоре на лестничной площадке, у дверей временной комнаты терпимости, образовалась небольшая очередь, человек шесть. Почти все из приезжих, с портфелями, сумками, авоськами нетерпеливо переминались с ноги на ногу.

А Леонора легко, вроде нехотя, пропускала через себя возбужденных посетителей. Сначала после каждого принимала душ, а затем, чтобы повысить производительность своего «изысканного» труда, только утиралась длинным махровым полотенцем.

Но возня в квартире насторожила соседей, особенно снизу. Покачивание люстры и дрожание потолка не на шутку встревожили пенсионера Кубского, а толкучка на лестничной площадке вообще повергла в легкое замешательство. Он и позвонил в милицию.

Появление офицера и двух сержантов сразу же рассеяло очередь. Одни спешным порядком передислоцировались на верхнюю площадку, а другие с деловым видом поковыляли вниз. Ну а те, кого застукали в квартире, давали письменные объяснения.

В ходе следствия Леонора неоднократно меняла свои показания. В отличие от половой, никак не могла определить свою гражданскую позицию. В конце концов и Фисуна и Голюка, пробывших всего день на свободе, привлекли за изнасилование с использованием беспомощного состояния потерпевшей. Каждый получил по пять лет лишения свободы в исправительно-трудовой колонии усиленного режима.

Когда страсти по столь необычному уголовному делу улеглись, Леонора все же призналась своей близкой подруге:

— Ты знаешь, скажу тебе честно, как на духу, хоть раз в жизни вдоволь насладилась, почти не согрешив…

Сельский столяр Иван Сопивнык женился на доярке Ксении Мажаре, когда у той уже было двое детей, и неизвестно от кого. Но Ваня полюбил их всех вместе и каждого в отдельности, ласкал, кормил и баловал.

Жене верил, никого не хотел слушать о ее легкомысленности, склонности к водке и любовникам. Да и сам никогда не был святым, любил крепко выпить и весело погулять с охочими женщинами.

Хотя время от времени ревность, замешанная на самогоне с пивом, всплывала мутным угаром, доводя до кипения его широкую душу, обитающую в худом, сгорбленном теле. В такие минуты Иван свирепел, громко матерился, допрашивал Ксению о ее любовных похождениях, принуждал раскаиваться, а иногда и бил.

Правда, такие воспитательные мероприятия не вносили в семью ни согласия, ни спокойствия. Ксения принадлежала к тому типу женщин, которых, как говорится, нужно ежедневно бить, чтобы боялась мужа, а каждую ночь любить, дабы чужих не любила.

Однако такой образ жизни Сопивнык не мог одолеть. Первое ему не удавалось из-за мягкотелости, а на другое просто не хватало ни сил, ни соответствующих желаний.

Через год у них родилась дочка, но недоразумения и склоки не кончились, разве что возникали уже реже и длились короче.

Однажды под ранний ноябрьский вечер Ксения привела в дом своего далекого родственника, чтобы тот, мол, погостил несколько дней у гостеприимной тетки. Как водится, сели за стол, хорошо выпили, кое-как закусили и легли спать. Племянник полез на чердак, а супружеская чета осталась в комнате.

Но ближе к рассвету, сквозь сон, хозяин почувствовал резкую боль от скребков по спине и томное повизгивание своей страстной супруги:

— Ваня, Ваня, помоги ему…

Перепуганный Сопивнык оторвал голову от подушки и с трудом рассмотрел, как его законная половина одной рукой прижала к груди обессиленного племянника, а второй тянула к себе еще и мужа, извиваясь, как змея.

— Ваня, Ванечка… он уже не может, а я еще хочу…

Но с перепоя и врожденной заторможенности у Сопивныка не появилось надлежащего сексуального настроения. Его реакция оказалась целиком противоположной. Он злобно столкнул их обоих на пол, схватил длинный кухонный нож и начал остервенело тыкать ним Ксению в живот и между ногами…