Московский губсуд, рассмотрев обвинительное заключение следователя по делу Конева, утвердил это заключение, изменив лишь квалификацию преступления, отвергнув признак мучительства при совершении Коневым преступления и предав Конева суду по 1 ч. 149 ст. УК.

Что вопрос о мотивах и вменяемом состоянии обвиняемого в данном случае был центральным решающим для суда, свидетельствуют результаты двух судебных процессов по этому делу.

На первом судебном разбирательстве 5–7 мая 1926 г. выступавший в качестве эксперта психиатр Бруханский дал заключение, что Конев совершил инкриминируемое ему преступление в состоянии временного расстройства душевной деятельности, причем это заключение эксперт обосновал подробнейшей характеристикой личности Конева, полученной только на основании данных судебного следствия.

Московский губсуд, приняв в соображение обстоятельства дела, выясненные на судебном следствии, и заключение эксперта-психиатра, признал, что Конев в момент совершения преступления не отдавал себе отчета в своих действиях и был в невменяемом состоянии, а потому определил: дело о Коневе производством прекратить.

21 мая 1926 г. угол. кас. отд. губсуда, заслушав частичный протест зам. губпрокурора Арсеньева и жалобу гражд. истца по делу Конева, признал определение суда о прекращении этого дела неправильным, как основанное на противоречивой и неполной экспертизе, не подтверждающейся другими данными дела, и отменил определение губсуда от 5–7 мая, возвратив дело в тот же суд для нового рассмотрения в другом составе суда.

31 мая, 1, 2 и 3 июня 1926 г. дело это слушалось вновь в Московском губсуде, причем и на этот раз центральным моментом разбирательства явилось выяснение психического состояния обвиняемого, и для судебно-психиатрической экспертизы на суде была мобилизована целая коллегия экспертов-психиатров в составе 5 человек: проф. Воробьева, Врухова, Терешковича, Терьяна и Введенского.

В соответствии с данными дела, выяснившимися на этом разбирательстве, и с заключением экспертов, губсуд признал, что Конев нанес повреждения Ривлиной в состоянии сильного душевного волнения, вызванного тяжелыми оскорблениями со стороны последней, «как ранее, так и в момент совершения им преступления», и приговорил его по 151 ст. УК к лишению свободы сроком на один год.

Из всего этого дела, таким образом, мы видим, что справедливый приговор суда мог быть вынесен по этому делу после чрезвычайно сложного обследования на суде всех данных дела, которые не были выяснены на предварительном следствии, и, в частности, после тщательного исследования психической сферы обвиняемого — для выяснения основного и существеннейшего вопроса в данном деле — вопроса о степени вменяемости обвиняемого.

Рамки предварительного следствия по изучению мотивов преступления. — Резкий контраст в оценке мотивов преступления на предварительном следствии и на суде по делу об убийстве Аксенова, — Причины неправильной оценки мотивов на предварительном следствии и вытекающие отсюда выводы. — Заключение экспертизы в ряду других доказательственных моментов по делу.

Одной из существенных задач предварительного следствия, как мы уже указывали, является выяснение мотивов совершения преступления.

Без знания последних не только преступление, но, что не менее существенно, и личность совершившего преступление подчас остаются неразрешенной загадкой.

Принципы уголовной политики советского государства не мирятся с механическим применением наказания.

Отбросив пресловутый принцип «возмездия» за «содеянное», советский уголовный суд строит свой приговор и избирает меру социальной защиты, ориентируясь на степени социальной опасности как «содеянного», так и лица, совершившего преступление; но определить степень социальной опасности последнего без более или менее точного знания мотивов преступления почти невозможно, во всяком случае, крайне затруднительно.

Ст. 25 УК в редакции 1922 г. и ст. 47 и 48 Уголовного кодекса редакции 1926 г. ставят широкие рамки как судебному, так и предварительному следствию по изучению как мотивов, так и вообще личности обвиняемых.

Выяснение, по мере возможности, указанных в ст. 47, 48 УК моментов является безусловно обязательным как на судебном, так и на предварительном следствии.

Если сказанное относится к расследованию всех вообще преступлений, то тем в большей степени оно имеет значение для тех случаев, когда мотив преступления определяет так называемый corpus delicti, самый состав преступления, оказывает решающее влияние на ту или иную его квалификацию, что мы имеем, например, при квалификации убийств (по 136 п. «а» и 138 УК редакции 1926 г.).

В таких случаях, очевидно, выяснение мотивов преступления должно занять в процессе предварительного следствия вполне самостоятельное, равноправное, так сказать, наравне с другими задачами, место и не должно рассматриваться, как нечто, что можно делать попутно, между прочим, без строго продуманного плана и программы и без тщательного взвешивания и оценки всей обстановки преступления.

Не только собирание относящихся к выяснению мотивов доказательств, но и оценка собранных улик и материалов здесь требует серьезного внимания а иногда и выдающейся техники и искусства. Без соблюдения этих требований по части изучения мотивов преступления мы часто рискуем впасть в значительные ошибки.

Характернейшей иллюстрацией сказанному может служить расследование до делу об убийстве гр. Аксенова.

Казус с внешней стороны для следствия не представляет решительно никаких трудностей. В данном случае не приходилось сомневаться в факте убийства, не требовались даже особые усилия для раскрытия убийц, наконец, и вопрос о вменяемости, хотя и возник, но не был сопряжен с какими-либо осложняющими моментами.

Со всех этих точек зрения расследование для нас большого интереса не представляло.

В ночь на 2 сентября 1925 г. в доме № 1 по Мясницкой ул., в помещении сторожа при Московской конторе Волжского госпароходства, ударами топора по голове, был лишен жизни сторож вышеназванной конторы Евдоким Васильевич Аксенов, 64 лет, причем труп убитого был завернут в простыню и одеяло, а затем вытащен из сторожки во двор дома и сброшен в старый заброшенный люк и засыпан перегноем, сверху же люка отверстие последнего было завалено бревнами.

Подозрение сразу же пало на сожительницу Аксенова Лидию Назарову и ее подругу Лидию Дмитриеву, которые в совершении убийства сознались.

Вечером 1 сентября Дмитриева и Назарова собрались в комнате Аксенова при конторе Волжского госпароходства, где Назарова предложила Аксенову запастись вином, что им и было сделано. Когда вино было доставлено, обе подруги стали угощать Аксенова. Около 12 часов ночи Назарова легла с Аксеновым в постель, а Дмитриева вышла в соседнюю комнату. Через полчаса после этого Назарова, подойдя к Дмитриевой, сказала ей, что Аксенов заснул и что топор стоит за дверью. Сходив за топором на черный ход, Дмитриева внесла его в комнату и, подойдя к спящему Аксенову, острием топора нанесла ему в голову несколько ударов, после чего Назарова, взяв из рук Дмитриевой топор, также стала наносить удары по голове Аксенова.

В результате произведенного по делу следствия, следователь, суммируя в обвинительном заключении свои выводы, находит, что в данном случае имело место убийство исключительно на почве корыстных мотивов.

Итак, мотив убийства — корысть.

Но в чем более конкретно заключалась эта корысть, какие окрашенные ею перспективы и цели побудили молодых девушек, Назарову и Дмитриеву, совершить кровавое дело?

Мы позволим себе целиком привести те части обвинительного заключения, которые имеют в виду ответить на эти вопросы.

«Два года тому назад проживавшая с родителями гр-ка Лидия Назарова, окончив 5 классов семилетки, имея желание уехать за границу, бросила дом своих родителей (Пензенская губ.) и приехала в Москву. Не имея средств на проезд за границу, Назарова поступила прислугой в семейство Шубиных, где и работала некоторое время в качестве няни. В той же квартире Шубиных проживал и одинокий старик Аксенов, по словам Назаровой, неоднократно говоривший ей о том, что у него много денег. Хозяйка Назаровой Шубина предостерегала Назарову от знакомства с Аксеновым, указывая, что Аксенов плохой человек и имеет наклонности к разврату, одновременно сходясь с разными женщинами, но, несмотря на это, Назарова все же познакомилась с Аксеновым, а затем стала посещать и его комнату. Во время этих посещений Назарова узнала, что у Аксенова, действительно, имеются деньги. Один раз Аксенов откуда-то принес и поставил на стол железную банку из-под чая. Интересуясь, что находится в банке, Назарова подошла к ней и стала открывать крышку, но в тот же момент Аксенов, отняв эту банку у Назаровой, сказал, что в банке этой много денег—7.000 рублей. Это было за неделю до убийства Аксенова. Как говорит Назарова, ещё ранее этого времени, в одно из посещений Аксенова, когда он жил на квартире Шубиных, Назарова отдалась ему без сопротивления, а затем, когда половая связь между ними стала носить длительный характер, Назарова стала жить на иждивении последнего, поселившись с ним в его комнате первоначально в квартире Шубиных, а затем в сторожке при помещении конторы Волжского госпароходства.