– Что ж, если у нее есть талант, – сказал он, – нам остается выяснить – к чему. Может быть, ее талант в том, чтобы покорять сердца?

– Не думаю. При беглом знакомстве ее, пожалуй, можно принять за кокетку, но это ошибочное впечатление. Во всяком случае, разгадать ее, по-моему, не просто.

– Значит, Уорбертон пошел по неверному пути, – воскликнул Ральф. – А он-то гордится своим открытием.

Миссис Тачит покачала головой.

– Лорду Уорбертону ее не понять. Пусть и не пытается.

– Он очень умен, – возразил Ральф. – Однако вовсе неплохо заставить его иногда поломать себе голову.

– Изабелла с удовольствием заставит английского лорда поломать себе голову.

Ральф снова нахмурился.

– А что она знает о лордах?

– Ровным счетом ничего. А это тем более не сможет уложиться в его голове.

При этих словах Ральф рассмеялся и, взглянув в окно, спросил:

– Вы не собираетесь спуститься к отцу?

– Спущусь, без четверти восемь, – отвечала миссис Тачит.

Сын посмотрел на часы.

– В таком случае у вас еще целых четверть часа. Расскажите мне еще об Изабелле.

Но миссис Тачит отклонила эту просьбу, сказав, что ему придется самому разбираться в кузине.

– Да, – продолжал тем не менее Ральф, – с ней, безусловно, не стыдно показаться на люди. А вот не причинит ли она вам беспокойства?

– Надеюсь, нет. Ну а если и причинит, я все равно не отступлюсь. Я никогда не меняю своих решений.

– Она показалась мне очень непосредственной, – сказал Ральф.

– От непосредственных людей еще не так много беспокойства.

– Безусловно, – сказал Ральф. – И вы первая тому доказательство. Я не знаю никого непосредственнее вас, но, уверен, вы никогда никому не причиняли беспокойства. Ведь, беспокоя других, надо обеспокоить себя. Но вот что еще скажите – мне это только что пришло в голову: умеет она давать отпор?

– Хватит! – воскликнула мать. – Конца нет твоим вопросам. Изволь разбираться сам.

Но Ральф еще не исчерпал своих вопросов.

– А ведь вы так и не сказали, что намерены с ней делать, – напомнил он.

– Делать? Ты говоришь об этом так, словно Изабелла штука ситца. Ничего я не собираюсь делать ни с ней, ни тем паче из нее. Она будет делать, что ей заблагорассудится. Это было ее непременное условие.

– Значит, в той телеграмме вы хотели сказать, что характер у нее самостоятельный.

– Я никогда не знаю, что хочу сказать в телеграммах, особенно в тех, которые посылаю из Америки. Ясность обходится слишком дорого. Пойдем вниз, к отцу.

– А разве уже без четверти восемь? – спросил Ральф.

– Я могу снизойти к его нетерпению, – ответила миссис Тачит. Ральф имел свое мнение на этот счет, но возражать не стал. Вместо этого он предложил матери руку, что позволило ему, спускаясь с нею по лестнице – просторной, пологой, с широкими мореного дуба перилами, считавшейся одной из достопримечательностей Гарденкорта, на минуту задержаться на площадке.

– Вы, кажется, собираетесь выдать ее замуж?

– Замуж? Мне было бы жаль сыграть с ней такую шутку. К тому же она и сама вполне может выйти замуж. У нее для этого есть все возможности.

– Вы хотите сказать, что она уже избрала себе мужа?

– Ну, мужа, не мужа, а какой-то молодой человек из Бостона существует!

Ральф снова двинулся вниз – он не испытывал ни малейшего желания слушать о молодом человеке из Бостона.

– Как говорит отец, у каждой американки непременно есть жених. Мать отказалась удовлетворить любопытство сына, отослав его к первоисточнику, и вскоре ему представилась возможность воспользоваться ее указанием. Оставшись в гостиной вдвоем со своей юной родственницей, Ральф мог вволю наговориться с ней. Лорд Уорбертон, прискакавший из своего поместья за десять миль, уехал еще до обеда, а мистер и миссис Тачит, которые за это время успели, по-видимому, исчерпать интерес друг к другу, под благовидным предлогом усталости удалились каждый на свою половину. Ральф целый час болтал с кузиной, которая вовсе не казалась измученной, хотя первую часть дня провела в пути. Она на самом деле была очень утомлена, знала это и знала, что назавтра заплатит дорогой ценой. Однако она взяла себе в привычку не сдаваться, пока окончательно не выбивалась из сил и не сознавалась в усталости, пока могла выдержать роль. Сейчас это маленькое притворство не стоило большого труда: ей было интересно, и она, говоря ее же словами, «плыла по течению». Изабелла попросила Ральфа показать ей картины; картин в доме было великое множество, и почти все они были приобретены Ральфом. Лучшие висели в дубовой галерее, продолговатой зале превосходных пропорций, с двумя гостиными по оба конца. По вечерам в ней обычно горел свет, однако это освещение было недостаточным, чтобы как следует разглядеть картины, и лучше было бы отложить осмотр на завтра. Так Ральф и посоветовал кузине, и лицо ее тотчас – несмотря на улыбку – выразило разочарование.

– Я хотела бы, если можно, – сказала она, – взглянуть на них сегодня.

Изабелла была нетерпелива, знала это за собой, но ничего не могла поделать, и сейчас тоже не сумела справиться с собой.

«Ого, – подумал Ральф, – здесь обходятся без советов». Однако досады он не почувствовал. Напротив, ее настойчивость показалась ему забавной и даже милой.

Закрепленные на кронштейнах светильники помещались на некотором расстоянии друг от друга и давали неяркий, зато мягкий свет. Он падал на чистые краски картин, на тусклую позолоту тяжелых рам, бросая отблески на тщательно навощенный пол. Ральф взял шандал и повел кузину по зале, показывая ей то, что особенно любил. Изабелла переходила от одной картины к другой, выражая восторг негромкими восклицаниями и чуть слышными замечаниями. Она явно понимала толк в живописи, обнаружив, к немалому удивлению Ральфа, природный вкус. Взяв второй шандал, она подолгу рассматривала то одно, то другое. Она высоко поднимала шандал, и тогда Ральф, отступая к середине галереи, смотрел не столько на картину, сколько на Изабеллу. По правде говоря, он ничего не терял, обращая взор в эту сторону – его кузина могла заменить многие произведения искусства. Она, несомненно, была тонка, бесспорно воздушна и, безусловно, высока. Недаром знакомые, сравнивая младшую мисс Арчер с сестрами, всегда добавляли слово «тростинка». Ее темные, почти черные волосы вызывали зависть многих женщин, а светло-серые глаза, которые иногда, в минуты сосредоточенности, выражали, быть может, чрезмерную твердость, пленяли всеми оттенками мягкости.

Ральф и Изабелла дважды медленно прошлись по галерее из конца в конец.

– Ну вот, – сказала она, – теперь я намного больше знаю.

– Вы, я вижу, стремитесь как можно больше знать, – сказал Ральф.

– Да, я хочу много знать. Большинство девушек так ужасающе невежественны.

– На мой взгляд, вы не похожи на большинство.

– Многим хотелось бы стать иными… и как их за это бранят, – сказала Изабелла, явно предпочитая пока не задерживать внимания на своей особе. И тут же, чтобы придать разговору другой оборот, спросила: – Скажите, а у вас здесь водятся привидения?

– Привидения?

– Ну, духи, те, что являются людям по ночам. В Америке мы зовем их привидениями.

– Мы здесь тоже. Когда они нам являются.

– Значит, они вас посещают? В таком романтическом старинном доме их не может не быть.

– Наш дом вовсе не романтический, – сказал Ральф. – Боюсь, вы будете разочарованы, если на это рассчитываете. Он убийственно прозаичен, никакой романтики здесь нет, разве что вы привезли ее с собой.

– Конечно, и очень много. И, по-моему, я привезла ее туда, куда нужно.

– Несомненно, если ваша цель – сохранить ее в неприкосновенности. Мы с отцом ей вреда не причиним.

Изабелла посмотрела на него.

– Разве, кроме вашего отца и вас, здесь никто не бывает?

– Почему? Моя матушка.

– А-а. С ней я хорошо знакома. Она не романтическая натура. А гости к вам приезжают?

– Очень редко.