Говорю, материнскую боль затая:

“Почему ты внушаешь мне страх?

И улыбка твоя,

Как замок на устах?”

Вроде издалека,

А откуда — молчок.

Вдруг подул холодок,

И не стало сынка.

И не хлопнула дверь.

Кем же стал ты теперь:

Ни бранить, ни понять,

Ни руками обнять…

Наверно, разгадка таилась в недослушанной строфе, но боязно стало упустить драгоценную минуту. Шикая на ступеньки, поднялся я на скрипучее крыльцо.

Взорвать мир…

При выходе на улицу мы с Шаминым сразу договорились о времени и месте предстоящих встреч. Кстати, оказалось, что к концу месяца ихний сосед по домику со ставнями, бывший дьякон, переселяется от российской действительности в тихий уголок где-то под Тюменью. Тогда одна из двух, ближайшая к сеням комнатушка его, вполне сгодилась бы нам для бесед на интересующую тему. Заодно попутчик мой справился насчет первых моих впечатлений от Шатаницкого, но я под предлогом слишком малого времени для оценки столь сложной личности ответил встречным вопросом: какую именно собирается тот подкинуть людям каверзную диковинку. Оказалось, речь шла о невесомой умственной игрушке, универсально пригодной для самых разнообразных целей, — доставить подростку заманчивые приключения взрослых, расширить кругозор скептика, рассеять железнодорожную скуку командировочных, а мудрецу — проверить возможность таких равноправных, но взаимоисключающих друг дружку систем мышления о мире, как свобода воли и предопределенность всех сущностей в их безначальном чередовании причин и следствий. Практически трудность головоломки заключалась в том, чтобы в дольку микросекунды, втиснувшись в промежуток между ними, совместить обе версии в едином сознательном акте вроде как, например, из двух одинаковых табуреток сесть на смежную с предназначенной вам для сиденья или просто мигнуть не тем глазом, каким следовало. Тогда произойдет нечто наблюдаемое в опыте с так называемой батавской слезкой: самая малость расплавленного стекла, брошенная в ледяную воду, мгновенно застынет в виде капли, вещество которой из-за неравномерного охлаждения от поверхности к центру становится настолько напряженным, что стоит у ней хвостик отломить, с треском разлетится в клочья.

По прямой аналогии то же самое произойдет и со вселенной, которая, некогда клубком огненных молний ворвавшись в первозданную пустоту с температурой абсолютного нуля, должна была навечно приобрести такую же девственную хрупкость, так что малейшее вмешательство в ее структурное единство трагически отразится на ее судьбе и тогда люди смогут натурально и вскоре ознакомиться со своим финальным апофеозом, открывшимся четвертому евангелисту в пророческом мираже патмосского заката.

С приближением нового космического цикла богословская схоластика о провиденциальном некогда небесном расколе упрощается до старинного сказа о двух художниках, один из коих — щедрый и благодатный творец всему на свете с солнцем во главе, и с тех пор другой, функционально бесплодный и знаменитый, лишь по настальгической гордыне о прежней светлой знатности своей завистник его тщетно пытается погасить его главное творенье, чтобы хоть во мраке хаоса по отсутствию заслуг сравняться со всеблагим, безгневным и мнимым противником своим.

Видимо, Шамин знал наперед, что сейчасный наш разговор неминуемо войдет в мое сочиненье, и как только оно с портретом задумчивого автора на обложке разбежится по всем континентам, то многие жители соблазнятся батавским способом безнаказанно испытать свои возможности на таком прочном силомере, как окружающая нас бесконечность. Я выразил резонное сомненье, найдется ли игрок затеять опасную игру, где призом будет гарантия, что он сам не успеет осознать вред куренья табаку над пороховой бочкой… да и вряд ли сам владыка преисподней решится сгубить уютную планету, где у него и сытная должность, и безграничная власть над людьми, чьими руками и выполняются все его коварные авантюры. По словам спутника моего, неминуемый ожидающий нас впереди огненный апофеоз человечества будет всего лишь нормальной эволюционной вспышкой вселенной, которая, с разлету пробившись сквозь нулевую фазу времени и физического бытия, а тем самым и вывернувшись наизнанку, уже с обратным знаком вольется в очередную вечность. Но важнее, что тот ужасающий космический катаклизм явится лишь праздничным фейерверком всех бессмертных духов в связи с переносом столицы мирозданья в иное, еще не открытое математическое пространство — вместе с людьми, которые уцелеют с повышеньем в бесплотных призраков. Естественно, что после бегства богов на новоселье опустелые храмы превратятся в зияющие вакансии для участившихся теперь пришельцев невесть откуда и зачем.

И тот, кто сумел бы вписаться в одну из них, поскромнее, под видом нечистой силы, приобрел бы надежную маскировочную легенду для лазутчика из загадочных чужедальных краев, что и вдохновило Шамина по прочтении бубниловского памфлета заподозрить в и без того засекреченном директоре опытного диверсанта с ближайшей галактики.

Рассказ Вадима Никанору накануне своего ареста

… А происходило меж ними, как выясняется, непримиримое прение о заветной шкатунке бытия народного, а именно — что за вещь такая вдохновительная на знаменитые подвиги в ней сохранена. Главное, ключик от нее матушкой в сине море заброшен, чтобы неделимая была в е щ ь . Кто ни сверлил ее прозорливым оком на протяжении времен, всяк свое сужденье в опроверженье прочих излагал… так и не столковались, недоумки, пока не пришли головастые деятели с заграничным образованьем, вскрыли долотцем замочек на ней с хрустальной музыкой, всю обшивку из нутра выскребли, а там, братцы мои, ни ветошки: одна статистика с экономикой, ярмо татарское да кнут крепостной! И не то чтобы чиновники гулящие пропили, либо шашель исторический сглодал, а просто ни черта в ней отродясь и не скрывалося: выясняется на поверку, барин-то знаменитый прав был. А тогда сообразили надлежащие лица, что истинные сокровища нации, по природе своей невещественные, дотоле и существуют, пока питает и греет их пламенного сердца зной. Глянь-ка, уж и тусклое сияньице из шкатунки сочиться перестало. Так ловко обернулось, не успели от бородатой родни толком отречься, как уже новое, корней своих устыдившееся племя Эдуардов да Альбертов взамен Зосим да Савватиев народилось. Куда ни глянешь — повсюду иные портреты, привозные, в красных углах висят. Ничто не истлевает так быстро, как на воде след корабельный…

* * *

В пустом ночном автобусе, привалясь к недвижной громаде телохранителя, Дуня поведала ему некоторые сведения о Дымкове, дотоле скрываемые, словно в какой-то мере отвечала не только за внешний облик последнего, но и — поведение в целом. Постыдные химкинские похожденья Дымкова представлялись ей дном грехопаденья, а ведь за очевидной, на публике, изменой неминуемо должны были таиться еще худшие, на которые уже не хватало воображенья. Великодушное тепло исходило от Никанорова плеча, и, видимо, щепетильная совесть толкнула Дуню доверить теперь уже единственному у ней свои противоречивые чувства. В памяти попеременно возникали — то саднящие сердце речевые интонации, то поминутная оглядка в поисках опоры, которой ему не было нигде. Несмотря на упадок сил, Дуня гневно в чей-то адрес по ту сторону электрического плафона над головой заступилась за Дымкова, покинутого и м и в столь противопоказанных ему условиях. Душевный ее разлад в том и заключался, что на поверку и после всего случившегося, растративший себя попусту, беспомощней ребенка, вполовину очеловеченный, он становился ей родней, чем прежде. Она ждала от спутника сочувствия к себе и примирительной жалости к нему, в ответ же получила до холодка разумное объясненье.

К тому времени у Никанора Шамина уже складывалась черновая пока концепция ангельства, чью реальность полвека спустя с развитием тонкой электроники ему почти удалось доказать для большой науки. Университетский наставник потому и рекомендовал студенту заняться дымковской темой, что по его тогдашним прогнозам любое инострукторное существо, вступившее в земную среду, минуя переходные стадии, со временем неминуемо впадает в крайнее, на молекулярном уровне, биологическое ничтожество начальных организмов, еще не успевших обзавестись ни самозащитной системой, ни комплексом эгоистических стимулов к нападению. А пока что пофазный анализ процесса мог составить основу для триумфальной диссертации молодого ученого — в настоящем сочинении кое-где раскиданы вкратце ее отдельные тезисы и фрагменты… По словам студента, догматическая безгрешность небесной публики объясняется не какой-то надмирной моралью, а просто по природному верхоглядству они не подозревают о соблазнах и законах смертного бытия, состоящего главным образом из обороны себя и присвоения чужого. “Не потому ли при попадании в людской планктон, — со сладострастием отместки подчеркнул Никанор, — они так быстро становятся добычей оборотистых дев или нахрапистых благодетелей!” Из сказанного следовало, что очевидная на дымковском примере интеллектуальная ограниченность ангелов, кстати, единственная гарантия от мятежей свободомыслия, избавляет их самих от терзаний высшего порядка, Дуню же — от обязательства сострадать им.